— Что не так? — спрашивает он.

— Я завтра уезжаю, — говорит Исак, вздыхая.

— Да, — тупо подтверждает Эвен, потому что не знает, что ещё сказать.

Он не может попросить Исака остаться. Он не может поехать за ним. Он не знает, что они делают, что они делали в эти последние недели лета. Он не знает, значит ли это хоть что-то, или Исак просто использует его, чтобы избавиться от остатков внутренней гомофобии, которая иногда всё ещё даёт о себе знать, позволяет ему делать с собой все эти вещи, потому что не доверяет никому другому.

— Я хочу кое о чём попросить, — нервно признаётся Исак, заставляя сердце Эвена забиться чаще.

— Хм, ладно.

Исак зарывается пальцами в волосы Эвена, а потом, поколебавшись мгновение, наклоняется вниз и снова целует его, будто боится, что не сможет сделать это, после того как озвучит свою просьбу.

— Чего ты хочешь? — спрашивает Эвен, ошеломлённый и сбитый с толку, и тянется за губами Исака, когда тот прерывает поцелуй. — Просто скажи мне. Всё, что захочешь. Абсолютно всё.

Исак целует его снова, и Эвен не может дышать, потому что чувствует, как сердце наполняется кровью и одновременно сжимается у него в груди. Мягкость, нежность, чувства. Это всё убивает его.

— Скажи мне, — шепчет Эвен, осыпая поцелуями челюсть Исака, его шею и подбородок. — Скажи мне, малыш.

Исак отстраняется от него и выуживает что-то из кармана, в то время как Эвен с трудом вспоминает, как дышать.

Ох. Презервативы и смазка. Ох.

— Ох, — Эвен смотрит на вспыхнувшего и растрёпанного Исака.

— Возможно… — Исак откашливается, и Эвен понимает, что никогда не видел раньше, чтобы Исак настолько нервничал. — Возможно, единственный способ выкинуть тебя из головы — почувствовать тебя внутри.

Ох.

Господи!

— Боже, Исак! — Эвен ничего не может с собой поделать. Он готов кончить в штаны прямо здесь и сейчас. — Ты не можешь говорить такие вещи.

— Я серьёзно.

Эвен знает, что Исак говорит серьёзно. Он видит это в его глазах, в том, каким готовым и решительным он кажется.

— Я подготовился. Я готов. Я просто хочу покончить с этим, — говорит он, — продолжая сидеть на коленях Эвена.

— Исак, но это же не какое-то домашнее задание. Это…

— Гомосексуальная пенетрация. Я знаю, — говорит Исак с той же решимостью во взгляде. — Эскиль многому меня научил.

— Эскиль сделал что?!

— Нет! Не так! О боже. Какого хрена. Я имел в виду, что он прислал мне материалы для чтения и всё такое.

Эвен вздыхает, его сердце по-прежнему лихорадочно бьётся в груди, его кровь по-прежнему сконцентрирована в области паха, его волосы по-прежнему растрёпаны, его губы по-прежнему красные от поцелуев. А на его коленях сидит мальчик, просящий его о «гомосексуальной пенетрации».

— Я не могу уехать, так и не узнав, — тихо говорит Исак, словно ему стыдно, что приходится просить об этом.

— Ты можешь просто не уезжать.

— Ты знаешь, что это не вариант.

— Ты можешь остаться со мной. — Эвен не может поверить, что умоляет его остаться. Он не может поверить, что произносит эти глупые слова.

— И до конца жизни ставить научные эксперименты? — говорит Исак. — Нет, спасибо. Думаю, ты заслуживаешь почувствовать эту вещь, которую так жаждешь.

— Какую вещь?

— «Любовь», — говорит Исак, показывая в воздухе кавычки.

Но я уже это чувствую. Чувствую сейчас. Чувствую здесь.

— Это всего лишь слово, — говорит Эвен. — Для меня это в прошлом.

— Врун, — бормочет Исак, прежде чем накрыть его лицо ладонями и целовать до тех пор, пока Эвен не теряет себя. Пока Эвен не чувствует головокружение, пока страсть и жажда не переполняют его.

Он кладёт руку Исака себе на грудь и прижимает её к своему быстро бьющемуся сердцу в попытке заставить его остановиться или притормозить, но он этого не делает. Исак целует его глубже, с большей страстью, с большей нежностью, чем Эвен мог себе представить.

— Займись со мной любовью, — шепчет Исак. — Малыш, займись со мной любовью.

И это последнее, что Эвен слышит, прежде чем его разум окутывает вязкая пелена, его нервные окончания вспыхивают огнём, а всё существо наполняется чем-то, похожим на магию. Эвен не может подобрать для этого лучшего слова.

Их связь взрывается в нём.

.

Исак долго-долго плачет в его руках, пока Эвен не сдаётся и тоже не начинает плакать. Они просто плачут. Это бред, но они плачут. Кажется, что это конец, логическое завершение самой необузданной страсти, последний вызов на посадку на самолёт, летящий в один конец.

Исак цепляется за него, а Эвен цепляется за него в ответ.

И, возможно, это искусственная связь, ниспосланная им вселенной, или это связь, которая возникла между ними позже — та, что необязательно соединяет их физически, но заставляет их заботиться друг о друге, присматривать друг за другом, убеждаться, что каждый из них в безопасности. Эвен не уверен. Но он знает, что эта связь не исчезнет лишь потому, что они наконец решили соединить свою плоть.

В жизни Эвена было немного людей, с кем он занимался любовью, но он знает, что ничто и никогда и близко не сравнится с этим, с этим чувством целостности, безопасности, мягкости, страсти, любви, заботы, жажды и желания. Ничто никогда не сравнится с тем, каково это — ощущать Исака вокруг себя, с тем, как он выглядит под ним, какой он на вкус, как он подаётся навстречу и тает от каждого прикосновения.

Ничто. Ничто не может быть таким же мощным, и напряжённым, и мягким, и нежным, как это.

И это разбивает его сердце — возможность наконец увидеть Исака без его стен, без его защитных ограждений, без его брони и без его слоёв. Это разбивает его сердце, потому что всё, что он видит — мальчика, который хочет лишь, чтобы его любили, чтобы о нём заботились.

Мальчика, который никогда не чувствовал себя нужным, мальчика, к которому никогда не прикасались, мальчика, которого никогда не любили.

Эвен целует тело Исака до тех пор, пока его кожа не перестаёт отвечать на ласки, как человек, к которому никогда раньше не прикасались. Эвен целует его, и любит его, и боготворит его до тех пор, пока тело Исака не начинает принимать его прикосновения, принимать его мягкость, принимать его любовь.

Эвен боготворит его до тех пор, пока Исак не перестаёт отталкивать его нежность.

Пока он не перестаёт жаждать его прикосновения.

Исак плачет в его руках, уткнувшись в его шею, плачет от всего сердца до тех пор, пока не перестаёт жаждать его прикосновения.

.

— Кстати, это было очень гомосексуально, — говорит Эвен.

— Ладно. Возможно, немного, — отвечает Исак. Он улыбается. Он весь светится.

Уже ночь, возможно, час или два, но точно не четыре, потому что именно в это время Исаку нужно будет начать собираться, чтобы успеть на поезд.

Они стоят на балконе, на Эвене лишь один из шёлковых халатов Эскиля, а Исак уже в джинсах и футболке. Эвен курит сигарету, в то время как Исак смотрит на полную луну.

— Хочешь сыграть в игру? — спрашивает Исак.

— Хм, в игру?

— Да.

— В какую? — недоумевает Эвен.

— Скажи мне, что я хочу услышать.

— Хм?

— Ну да. В этом смысл игры. Просто скажи мне что-то, что я хочу услышать. Это моя последняя ночь. Так что это хороший способ расстаться.

Расстаться. У Эвена щемит сердце.

— Что? Типа «ах, Исак, ты самый умный и самый лучший партнёр по науке, который у меня был»? — дразнит его Эвен.

— Да, но более грамматически правильно, — говорит Исак.

— Ты бесишь, — Эвен закатывает глаза.

— Ты уже как бы облажался в этой игре. Потому что я не хочу это услышать.

— Ладно, — фыркает Эвен. — Тогда вот. У тебя самая красивая кожа, к которой я когда-либо прикасался.

Исак поворачивается и сердито смотрит на него.

— Что?! — смеётся Эвен. — Теперь твоя очередь.

Исак делает глубокий вдох, потом снова обращает всё своё внимание на луну. Эвен вспоминает историю Мутты о японском писателе и луне и ждёт, затаив надежду в груди.