Ни один мускул не дрожит на его лице, пока Эрик приближается к ним, но тело предаёт Исака. Ему хочется отшатнуться. Ему хочется отшатнуться, потому что тело помнит. Кто-то мог бы подумать, что это воспоминание о том, как его топили в бассейне, или о жестокости, последовавшей за этим. Но это не так. Это стыд. Исак вскидывает руки к груди, стоит Эрику посмотреть на него, потому что он вспоминает, что чувствовал, когда Эрик увидел его тогда.

Исак горит от воспоминаний. Стыд. Эрик, обзывающий его. Каким отвратительным он себя чувствовал. Как разозлился на Эвена, что тот предположил, что он может быть кем-то другим, кем-то не уродливым.

Тело Исака отшатывается, и он вспыхивает ещё ярче от охватившего стыда, когда Эвен берёт его за руку и встаёт перед ним, словно защищая, как будто Исаку нужна защита, как будто он какая-то хрупкая вещь, а не ходячее оружие.

— Разве я неясно выразился в прошлый раз? — голос Эвена звучит низко, и это тот голос, который Исак начал ненавидеть. Это голос, который Эвен использует, когда подозревает, что Исаку больно, голос, который он использует, чтобы звучать угрожающе. Исак ненавидит этот голос. Он любит этот голос.

Исак думает, что нужно будет спросить Эвена, что же произошло в «прошлый раз».

— Слушай, чувак. Я не хочу неприятностей, — начинает Эрик. — Я просто хотел сказать Исаку, что…

— Исак не хочет тебя сейчас слушать, — продолжает Эвен, и это невероятно беспокоит Исака. Это маленькое соглашение между ними, ситуация, в которой они оказались. Исак стоит за его спиной, в то время как Эвен дерётся вместо него, потому что Исак не находит нужных слов.

— Вообще-то хочу, — выдавливает из себя Исак, встав впереди Эвена. Нахмурившись, он окидывает Эрика холодным взглядом. Непроницаемая маска на его лице не подведёт Исака перед грёбаным Эриком. Он может сломать его, стоит только захотеть. Ему не нужна защита Эвена. — Что тебе надо, Эрик?

— Я… Э-э-э… Я просто хотел извиниться.

— Почему? — Исак делает шаг вперёд. — Кто-то тебя шантажирует? Кто-то получил доступ к записям камер видеонаблюдения бассейна и угрожает тебе ими? Твоё рекламное агентство узнало о случившемся? Или погоди, — ухмыляется Исак. — Твой папаша отправил тебя на новую терапию, которая начинается с необходимости принести никчемные извинения? Он что, сказал, что не поддержит твою идиотскую модельную карьеру, если ты не извинишься передо мной, чтобы избежать юридических разборок? Я слышал, что отец против твоих стремлений. Возможно, тебе стоит его послушать. Если бы я был на твоём месте, я бы…

— Я думаю, тебе стоит уйти, — говорит Эвен Эрику, прерывая гневную тираду Исака. — Просто отъебись, ладно?

.

Эвен молча идёт за ним. Он выглядит расстроенным, и Исак обратил бы на это внимание, если бы не злился.

— Нам нужно поговорить, — заявляет он, стоит им оказаться в комнате Эвена, и его голос звучит напряжённо.

— Я слушаю, — отвечает Эвен.

— Ты не можешь больше так делать. — Исак наконец оборачивается к нему и мгновенно отводит глаза, потому что зрачки Эвена расширены, и он вспотел после их недолгого подъёма по лестнице. Исак теряет способность думать.

— Не могу делать что?

— Это. То, что ты только что сделал. Что ты сделал в тот раз с Хельге. Ты должен прекратить это делать.

— Посылать на хуй людей, которые сделали тебе больно?

— Они не сделали мне больно, — хмурится Исак.

— Не суть. — Эвен тянется, чтобы прикоснуться к нему, но останавливается, заметив, что Исак вздрагивает.

— Да нет же, Эвен. Мне не нужно, чтобы ты делал что-то за меня. Ты мне не нужен. Мне никогда не был нужен ни ты, ни кто-то другой, и сейчас не нужен тоже.

— Что происходит на самом деле? — сразу переходит к сути Эвен, двигаясь к Исаку и, возможно, неосознанно заставляя его отступать к двери.

Исаку стыдно, что от тяжёлого взгляда Эвена джинсы становятся ему тесны в области паха. Он привлекательный. Тело Исака не может это отрицать.

— Что ты имеешь в виду? — Исак отвечает ему тяжёлым холодным взглядом.

— Ты обычно становишься мерзким и закатываешь истерики, только когда что-то долго тебя беспокоит. Это даже не про Эрика, — ровно замечает Эвен. — Что на самом деле происходит?

— Что на самом деле происходит?! — фыркает Исак. — Происходит то, что ты продолжаешь это делать.

— Делать что? — настаивает Эвен. — Заботиться о тебе? Что плохого в том, чтобы заботиться о людях, которые много значат для тебя?

— Плохо то, что ты продолжаешь смотреть на меня так, и нести какой-то тупой бред, который ничего не значит, просто потому что ты не можешь отличить настоящее от грёбаного химического дисбаланса, и я просто…

Что-то меняется. Исак практически мгновенно понимает, что проговорился, потому что каждый мускул в теле Эвена напрягается.

— Я не несу какой-то тупой бред, Исак, — Эвен произносит слова медленно, словно давится каждым из них, его взгляд твёрд, а дыхание прерывисто. Он больше не спокоен. Он больше не в порядке.

— Ты знаешь, о чём я говорю, Эвен.

— Да, и это не какой-то тупой бред, — настаивает Эвен, подступая всё ближе, пока Исак не прижимается спиной к двери спальни. — Мои чувства — это не тупой бред. Мои чувства — это НЕ грёбаный химический дисбаланс.

Чувства Эвена. Исак не знает, что сказать. Он не верит им. Чувствам Эвена. Он никогда не сможет им поверить. В конце концов это всего лишь чувства. Это не истина. Они лишь побочный продукт произвольных химических реакций. Это просто химия. Это лишь временное безумие. Это не по-настоящему.

Исак хочет защитить себя, объяснить, что, когда он упомянул химический дисбаланс, он не собирался вмешивать в это биполярное расстройство Эвена. Но он лишь сильнее сжимает губы, прекрасно понимая, что всё закончится тем, что он ранит Эвена ещё больше.

— Это мои чувства, и ты не обязан отвечать на них. Но это не тупой бред. Это мои чувства. — Эвен задыхается, у него срывается голос, что так непохоже на него, так сильно отличается от того, как он вёл себя всего минуту назад. Словно кто-то щёлкнул выключателем.

Исак смотрит на него, слишком переполненный виной и шоком, чтобы перебивать. Эвен звучит так честно, так убеждённо, так ранимо, что Исак задыхается у двери его комнаты.

Внезапно он чувствует зависть. Он завидует, потому что Эвен может себе позволить так открыто хотеть. Желать. Взрываться.

Исак жалеет, что не может просто хотеть того, чего хочет, желать того, чего желает. Вместо этого он просто жаждет. Кто-то, возможно, решит, что это синонимы. Но это не так. Они никогда не были синонимами.

Его жажда бесконечна, безгранична. Он просто жаждет. Он жаждал с первого вдоха. Он не помнит времени, когда бы не испытывал этой жажды.

— Прости, — бормочет Исак, когда больше не может выносить оскорблённый взгляд Эвена. — Я больше не буду так говорить.

Эвен не отвечает. Он просто продолжает смотреть на Исака с болью и обидой, словно не знает, как интерпретировать его холодный ответ. Он выглядит разочарованным, будто считал, что его эмоциональный всплеск заставит Исака сказать что-то доброе, будто надеялся, что Исак заверит его, что однажды ответит на них. На его чувства.

— Прости, — повторяет Исак, ещё глубже загоняя нож в сердце Эвена. Но потом его рука сама по себе ложится на лицо Эвена, накрывая левую щёку. И Эвен мгновенно расслабляется от его прикосновения. — Эвен, прости.

— Я не тупой бред, — повторяет Эвен, будто ему нужно, чтобы Исак согласился с этим, будто ему нужно словесное подтверждение. — То, что я делаю. То, что я говорю. То, что я чувствую. Это не химический дисбаланс. Это настоящее. Я — настоящий.

Исак притягивает Эвена к себе и целует в губы. Он целует его, потому что Эвен сейчас слишком задет и слишком уязвим, и Исак не знает, как ещё его успокоить. Он никогда не был мастером утешительных слов.

Но поцелуи уже подтвердили свою эффективность, они уже утешали его раньше, поэтому Исак прибегает к этому средству, чтобы смягчить Эвена, чтобы успокоить его. Поцелуям всегда удавалось затушить в них огонь обид и разжечь настоящее пламя. Поэтому Исак целует Эвена. Нежно. Как в тот день на пляже, когда ему удалось остановить его слёзы.