Исак открывается ему навстречу и ахает, когда рука Эвена оказывается на его голом боку, сжимает его. Он вспыхивает, когда Эвен стонет ему в рот и притягивает ближе. Есть что-то неоспоримо привлекательное, и волнующее, и ошеломляющее в Эвене несмотря на его мягкость. Его руки, его запах, его голос, его поцелуи, такие резкие, и настоящие, и мужские, и сладкие.

Исак уже смирился с фактом, что по какой-то причине его атомы испытывают непреодолимое влечение к атомам Эвена. Слабое ядерное взаимодействие между ними несомненно увеличивается, электромагнитная сила связывает их друг с другом. Сильное взаимодействие превратило жизнь Исака в полный бардак, когда Эвен игнорировал его после поездки в коттедж. Он не мог этого вынести — того, что Эвен его игнорировал. Это всё химия. Обжигающая химия. Обычная химия. Но где же энтропия? Где же разрушение бессмысленной связи?

У Исака кружится голова, пока он пытается понять, почему его не спасает энтропия, почему слабое и сильное ядерное взаимодействие его частиц не теряет интереса в частицах Эвена, почему его потребность в нём становится со временем лишь сильнее.

— О чём ты думаешь? — спрашивает Эвен, когда они отрываются друг от друга, чтобы попытаться отдышаться, и он выглядит таким охуенно красивым сейчас, с раскрасневшимися щеками, и осоловевшими глазами, и распухшими губами. Исак больше всего любит, как Эвен выглядит после поцелуев с ним.

— Об энтропии, — признаётся Исак.

— Что это?

— Мера ухудшения, беспорядка и хаотичности в термодинамической системе.

— Исак, — Эвен со смехом слегка отклоняется от него. — Мой язык только что был у тебя во рту, и ты всё это время думал о термодинамике? Это обидно.

— Я просто хочу понять, — начинает Исак, потом замолкает.

— Понять что?

— Фейерверки, — выпаливает Исак.

— Не понял.

— Вот это.

Этот огонь в моём мозгу.

Исак обвивает рукой шею Эвена и целует его до тех пор, пока его сердце не начинает гореть лишь от жажды и желания, а не от ярости и боли.

Возможно, ты просто любишь его. Исаку кажется, будто он пьян, и эта мысль ярко вспыхивает в его голове. Он цепляется за неё, он примеряется к ней, позволяет ей примериться к нему. И он надеется, что она не задержится надолго.

Возможно, ты просто любишь его. В эту минуту ты любишь его, и это нормально. Всего на одну минуту.

Исак концентрируется на этой безумной мысли, ярко горящей в его голове. Лишь от неё у него не бегут мурашки по коже, лишь от неё боль не распространяется по телу. Это единственная мысль, позволяющая ему оставаться в себе, быть здесь, сейчас, не развалиться на куски. Огонь, который Эвен пробуждает в нём своими поцелуями, горит сильнее, чем тот, что разрушает его мозг. Исак не отпустит. Он не хочет. Не в эту минуту.

Он пытается получить больше. Он пытается скользить руками по телу Эвена и потеряться в движении. Он пытается опуститься на колени, и Эвен наконец разрывает их бесконечный поцелуй очень осторожным «малыш, подожди», заставляя Исака остановиться и в панике заморгать. Исак пытается свести всё это к жару, и напряжению, и сексу, и пугающим вещам, которые он никогда бы не сделал в нормальном состоянии. Но Эвен не позволяет ему.

— Давай я просто провожу тебя домой, ладно?

— Я в порядке, Эвен, — с вызовом отвечает ему Исак, раздражённый и смущённый, старающийся изо всех сил игнорировать сорвавшееся у Эвена с языка ласковое обращение. — Ты сейчас не используешь меня, или что ты там себе придумал. Это всего лишь небольшая стычка с мудаком Эриком. Это уже случалось раньше, это случится снова. Нет причин так странно вести себя со мной.

— Я не хочу, чтобы ты делал мне минет, потому что хочешь забыть о произошедшем сегодня и сконцентрироваться на стыде, который почувствуешь, впервые в жизни взяв член в рот, Исак.

Исак потрясённо моргает, не в силах подобрать слова, но Эвен просто улыбается и отходит в сторону.

— Я требую полной концентрации внимания и психологического комфорта от всех, кто мне отсасывает. У меня очень требовательный член, — пожимает плечами Эвен.

Исак даже не может смеяться над его нелепыми словами. Он лишь чувствует, как всё его лицо вспыхивает. У него даже не было времени обдумать то, что он собирался взять член Эвена в рот. Он практически ощущает его вкус.

— Давай. Пойдём домой.

.

Исак особо не спит той ночью. Эвен не остаётся с ним. Он говорит, что ему нужно посмотреть новый сериал на Netflix с Юлие, но Исак знает, что это не вся правда. Эвен оставляет его одного, чтобы Исак мог всё обдумать, и он благодарен.

Он благодарен, потому что, какой бы болезненной и тревожной ни была первая ночь, это было необходимо. Исак не мог избавиться от своих мыслей. Ему нужно было посмотреть правде в глаза. Он мало что понимал, но записал то, что знал наверняка.

Эрик прикоснулся ко мне под водой, и я его не обжёг

Эрик видел мою грудь

Я обжёг Эрика под водой

Я не обжёг Эвена под водой

Я также не обжёг Мутту и парней

Гипотеза: Я смог обжечь Эрика в воде после того, как он увидел мою грудь. Он меня разозлил. Злость заставляет меня обжигать людей в воде.

Исак смотрит в свою тетрадь. Эвен злил его раньше, но он никогда не обжигал его, когда они были в воде. Он думает о том, чтобы провести эксперимент. Но как Эвен сможет разозлить его, если будет знать, что это эксперимент, и как убедить его участвовать в нём? «Эй, ты не можешь как-нибудь меня разозлить, пока мы плаваем? Это ради науки».

Исак вздыхает и захлопывает тетрадь, пробует заснуть. Он закрывает глаза и пытается представить, что чувствует рядом привычный вес Эвена на матрасе. Но он не может расслабиться, потому что мысли всё время возвращаются к лицу Эрика, когда тот увидел его грудь. Эвен даже не поморщился, увидев её в первый раз, но это потому, что он ждал худшего. У Эрика не было подобного заблаговременного предупреждения.

Исак сбрасывает с себя одеяло и скользит рукой под футболку. Он не привык прикасаться к своей груди или верхней части тела, потому что, касаясь себя там, он физически их ощущает, признавая их существование. Он всегда удивляется, что кожа под кончиками его пальцев такая гладкая. Прикасаться к отметке и видеть её — совершенно разные вещи. Кто-то бы, возможно, ожидал, что кожа там будет более грубой, более повреждённой, более обгоревшей. Но это не так. Это не так, потому что ожог у него под кожей, а не на ней.

В этом нет смысла, но именно к такому заключению пришли дерматологи и пластические хирурги. Ярко-красная отметка, расплывшаяся у него на груди, выглядит как гемангиома — доброкачественное образование, похожее на родимое пятно, появляющееся у некоторых младенцев и исчезающее до того, как им исполнится десять лет. Таким образом кожа реагирует на избыток кровеносных сосудов. Только вот Исак не родился с этим образованием, и это не родимое пятно — если, конечно, не считать тот день его перерождением, что вполне допустимо, ведь именно тогда на свет появился обжигающий всех мальчик.

Исак знает, что его «родимое пятно» — не гемангиома, но ему нравится, что существует некое научное обоснование, которое могут использовать в качестве объяснения менее сведущие люди. Он не любит думать о нём, потому что эти мысли неминуемо влекут за собой воспоминания о прошлом, но дело не только в этом. Дело ещё и в том, что это его пугает. Его заболевание, возможно, не прогрессирует и живёт у него под кожей, но иногда это «пятно» меняет цвет. Иногда оно пронзительно-красное, иногда — почти незаметное, а бывает, оно настолько тёмное, что выглядит практически фиолетовым. Оно было фиолетовым в бассейне с Эриком. Оно было ярко-красным в палатке с Эвеном.

Исак до сих пор помнит, что сказал первый врач, увидевший его. «Кажется, будто сердце взорвалось у него в груди». Это нелепо, но именно это и произошло в тот день. Только взорвалось не сердце, представляющее собой мышцу, разгоняющую кровь по его телу, а сердце, где раньше жили его «эмоции и чувства».