(Всё начинается в его двадцать первый день рождения — хотя, как потом заметит Исак, — в двадцатый, — и его желудок сжимается от предвкушения и страха).

Эвен уже какое-то время гадает, что Исак подарит ему на день рождения в этом году, и его переполняют восторг и страх. Восторг, потому что он по-прежнему не верит, что он кому-то небезразличен настолько, что этот человек планирует целый день сюрпризов для него, всё для него. Страх, потому что сюрпризы немного пугают, потому что ему кажется, словно он теряет контроль, словно он больше не является режиссёром собственной жизни.

Почему-то он убеждает себя, что Исак подарит ему щенка на его двадцать первый день рождения. И он не уверен, когда эта мысль превратилась из глупого предположения в железобетонную уверенность в его голове. Возможно, это случилось, когда Мутта упомянул, что Исак задал ему несколько вопросов о собаках. Или, может, когда Исак спросил Эвена, была ли у него когда-нибудь собака и нет ли у него на них аллергии.

Эвен не уверен, почему, но он убеждён, что у них будет щенок. Он даже просматривает несколько видео онлайн, чтобы изучить реакцию людей, которым только что устроили сюрприз, и постараться сделать так, чтобы собственные эмоции были максимально искренними и счастливыми.

И дело не в том, что он не хочет щенка. Он хочет и уже легко может представить, как они втроём лежат в кровати утром. Но он не может не чувствовать страх и неуверенность. Что если у него будет депрессия, а Исак будет занят в школе, и никто не сможет присмотреть за собакой? Что если он не сможет? Страх разочаровать Исака и так сокрушает его. Мысль о том, что он подведёт ещё одно живое существо, вызывает у него апатию.

Собаки не испытывают таких чувств, как разочарование. Не глупи.

Эвен ложится спать одиннадцатого февраля, будучи уверенным, что ему подарят щенка на следующий день. Или, возможно, около полуночи. Эвен счастлив.

Он спит.

.

Исак будит его поцелуем в висок, и Эвен улыбается в одеяло — в их одеяло. Он не открывает глаза, притворяется, что всё ещё спит. Но он знает, что Исак видит, что он уже с ним, по тому, как поднимается и опускается его грудь.

Они оба знают. Однако оба потакают друг другу. Эвен по-прежнему не открывает глаза, стараясь изо всех сил сохранить свою улыбку в секрете. А Исак продолжает прикасаться губами к его виску, а теперь и к щеке. Так нежно. Так ласково. Так идеально.

В любой другой день Исак бы застонал — или, может, заныл — требуя к себе внимания, но не сегодня. Сегодня он терпелив. Сегодня он нежен и терпелив, и его губы скользят по щеке Эвена, словно у него есть тщательно разработанный план, для реализации которого необходимы все эти приготовления. Эвен покоряется.

— С днём рождения, малыш, — шепчет Исак ему на ухо, и из-за этого по его спине бегут мурашки. Сладко, как мёд.

Наконец Эвен приоткрывает один глаз, по-прежнему улыбаясь, возможно, немного смущённо. За окном всё ещё темно, но он удивлён, что уже утро и что Исак не выкинул этот номер в полночь.

Кажется, Исак читает его мысли, потому что улыбается, глядя на него сверху-вниз, и наклоняет голову набок.

— Ну и как тебе сюрприз номер один?

— Ты проснулся сам! Я поражён, — бормочет Эвен, и его голос звучит хрипло после сна.

— И даже без будильника, — лучезарно улыбается Исак.

Из горла Эвена вырывается низкий, сдавленный звук. Его мозг слишком затуманен после сна, а язык еле ворочается во рту. Он решает, что ещё слишком рано для подшучивания. Он медленно потягивается, немного настороженно вытаскивая обе руки из-под одеяла. Ему всегда холодно по утрам, особенно когда он спит голым и Исак встаёт с кровати раньше него.

Эвен где-то в середине своего ежедневного утреннего ритуала пробуждения — руки раскинуты над головой во всю ширь, он чувствует, как сжимаются и разжимаются мышцы, наполняя его настоящим удовольствием — когда грудь Исака прижимается к его груди, а его руки обвиваются вокруг спины Эвена. Зевая, Эвен понимает, что Исак обнимает его. Этим утром Исак первым делом прижимается к нему.

Они остаются в таком положении какое-то мгновение, они не разговаривают, просто дышат друг другом; Исак сильнее зарывается носом ему в шею, осыпая лёгкими поцелуями ямку за ухом, на что Эвен начинает целовать его висок, волосы — всё, до чего может дотянуться.

Такие поцелуи вполне могут быть его любимыми. В них нет никакого смысла, но ему в любом случае до боли хочется их дарить.

Спустя какое-то время их объятья влекут за собой настоящие поцелуи, утреннее дыхание смешивается с зубной пастой, и Исак открывает рот так, словно не знает, как его использовать, и Эвен смеётся над его горячностью и пылом.

Он смеётся, а Исак нет. Исак целует его так, словно безумно хочет раскрыть какую-то тайну. И на секунду Эвен задумывается, не хочет ли Исак заняться сексом до того, как пойдёт в школу, не хочет ли он, чтобы они попробовали что-то безумное и рискованное.

Но Исак не хочет. Исак отстраняется, и его зрачки расширены, волосы растрепались, а щёки покраснели. Он прекрасен, как и всегда, и Эвен накрывает его левую щёку правой рукой и кладёт большой палец на место, где появилась бы ямочка, если бы Исак улыбнулся.

— Привет, — шепчет Эвен. Он улыбается, глядя на нависающего над ним Исака.

— Привет, — в ответ улыбается Исак, и вот она ямочка. Эвен гладит её большим пальцем. Он так её любит.

— Ты на вкус как зубная паста.

— Теперь и ты тоже.

Именно тогда Эвен понимает, что Исак уже одет для школы, и что он встал заранее, прежде чем его разбудить. Есть что-то невероятно домашнее в том, что они оба сейчас лежат в кровати, и сердце Эвена сжимается.

— С днём рождения, Эвен, — снова повторяет Исак, пальцем гладя его бровь, и его глаза сверкают.

— Спасибо, малыш.

— Я так тобой горжусь.

— Потому что я родился? — поддразнивает Эвен, по-прежнему водя пальцем по его щеке. — Думаю, что ты скорее должен гордиться моей мамой. Она выполнила основную работу.

— Нет, — качает головой Исак и внезапно кажется очень серьёзным. — Потому что ты сегодня здесь.

Есть в этом что-то горько-сладкое, и Эвен тоже немного гордится собой. Декабрь не был лёгким, он никогда не бывает. Говорят, что тело и мозг запрограммированы помнить, что человек чувствовал в определённые периоды времени. И его тело, и мозг помнят декабрь и то, что за ним последовало. Темнота, в его разуме и на небе, тоже не особо помогает.

Январь в основном прошёл в попытках подготовиться к идеальному моменту, коим является сегодняшний день, в попытках найти в себе достаточно сил и любви, чтобы улыбаться, чтобы принять происходящее и не задумываться ни о чём, принять незыблемую любовь и преданность.

Январь прошёл в попытках вернуться к этому, к нему, к его мальчику.

— Я здесь, — серьёзно произносит Эвен. Он запускает пальцы в короткие волосы Исака — и он до сих пор старается к этому привыкнуть. Он скучает по его кудряшкам. Но волосы — это всего лишь волосы. А Исак прекрасен в любой своей версии, и Эвен широко улыбается. — Я здесь. Я здесь. Я здесь.

Они снова обнимаются, пока Эвен повторяет слова, и Исак сильнее прижимает его к себе. И Эвену хочется похвалить самого себя, что он справился, что не испортил этот день, что может дать Исаку это, что может дать себе это.

Сегодня хороший день. Сегодня замечательный день.

.

— Ты приготовил завтрак? — Эвен изумлённо смотрит на кухонный стол и удивляется, почему запах готовящейся еды не разбудил его раньше.

— Ага. — Исак самодовольно и гордо улыбается. — Я не знал, чего ты захочешь. Поэтому я приготовил всё.

Эти слова заставляют Эвена улыбнуться. И, когда их взгляды встречаются, они оба сияют.

— Я когда-то сказал тебе это, — говорит он.

— Я знаю. Я посмотрел фильм.

— Ты посмотрел «Красотку»?! — поражённо выдыхает Эвен, усаживаясь за стол перед маленьким капкейком с незажжённой свечой.

— Мне пришлось, — пожимает плечами Исак. — В конце концов это же твоя любимая история любви всех времён и народов.