— Мы возвращаемся из столицы в Звездопад, — сказала пожилая женщина. — И заходим во все храмы по пути, даже если приходится, как сейчас, свернуть с дороги. Скажите, уважаемый господин, кому посвящен этот храм?

— Богине по имени Теза Связующая, — ответил Нобуо. — Это великая богиня, которая привязывает сердца к родным или новым местам.

— О, тогда эта великая богиня покровительствует таким, как мы! Мы помолимся в этом чудесном храме, если позволите…

Нобуо пригласил путниц войти. Митсу, робко выглядывавший из-за его плеча, поспешно попятился и отпрянул в сторону. От смущения он не мог произнести ни слова, а когда девочка, проходя мимо него, подняла глаза и улыбнулась, юноша залился краской. Ей было лет двенадцать или тринадцать, светло-карие глаза излучали тепло, на щеках проступали веснушки, а непослушные кудрявые волосы были кое-как собраны под косынку и перехвачены лентой. Крепкая загорелая девочка казалась такой странной, как-то по-особому живой, так что Митсу некоторое время не мог оторвать от нее взгляд.

В помещении, скрытом от глаз, в это время занималась Мирэн. Она тщательно срисовывала со стены рисунок, оставленный младшим братом в состоянии транса, перенося его в тетрадь. Отставив в сторону широкую свечу, Мирэн поднялась и подошла к занавесу, отделявшему пещеру от храмовой залы. Сквозь небольшую щель она увидела коленопреклоненных женщину и девочку, воскурявших благовония и обращенных с молитвой к Тезе, личине, за которой скрывались от простых смертных истинный облик и сущность самой Зерет. Устоять было невозможно.

Мирэн подняла руки и начертила в воздухе множество линий, стремившихся к точке, в которой располагалось сердце девочки. На мгновение вспыхнул рисунок, между Мирэн и девочкой протянулась невидимая нить. Мирэн застыла, одна эмоция сменялась другой, пока все, что довелось за двенадцать лет пережить девочке, не пролетело перед ее мысленным взором за несколько мгновений. Глаза Мирэн не видели картин, но сердце ее с некоторым искажением передавало отражение этих картин в душе девочки. Это был своеобразный способ познания мира и человека. Тсурэн, медитировавший в дальнем углу, открыл глаза.

— Опять ты занимаешься этим, — с некоторым неудовольствием произнес он.

Мирэн глубоко вздохнула.

— Ты любопытен, брат, всегда требуешь от Митсу новых и новых знаний. Это тоже своего рода любопытство. Тот поток информации, который мне необходим.

— Я не против тренировок в любом виде, мне лишь не нравится, что ты становишься слишком мягкой после подобных упражнений. Неужели человеческое снискало сочувствие в твоем сердце? — Тсурэн задал свой вопрос небрежно, с усмешкой, но светлые глаза его пытливо смотрели на сестру.

Мирэн повернулась к нему, и он увидел, что следы чужих слез и улыбок совершенно исчезли с ее лица, не задерживаясь, глаза были холодными.

— Это всего лишь информация, — повторила девушка и начала приглядываться к старшей из путниц.

— А где Митсу?

Митсу выскользнул из храма и, вдыхая полной грудью аромат летних трав и цветов, пошел по тропинке, затем повернул к пригорку и растянулся на зеленом ковре, нагретом солнцем. Всем своим существом юноша ощущал безмятежность. Безграничное светло-голубое небо раскинулось над головой, солнце слепило, легкий ветерок раскачивал цветы, сдувая пыльцу и подхватывая бабочек. Вторые сутки не было слышно голоса Зерет, и Митсу впервые почувствовал себя самим собой, свободным от постороннего взгляда, тем более зловещего, что он был направлен изнутри. Конечно же, она вернется, но лучше не думать об этом и наслаждаться текущим моментом…

Ветер окреп и волнами прошелся по телу Митсу. Он гнал облака с юга и обещал дождь. Жизнь так огромна, а Митсу так мал… Вот бы ветер подхватил его, обращенного в зеленый листок, и унес прочь, куда-то далеко, к одному из домов Деревни Звездопада. Митсу-листок мягко опустился бы на подоконник, коснувшись золотисто-загорелой девичьей руки… Тогда милое лицо с веснушками озарила бы улыбка, и от теплого дыхания девушки Митсу снова обрел бы свой облик…

— Митсу, — голос старшего брата грубо оборвал поток этих мечтаний, и они растаяли без следа, оставив лишь несколько капель сладостной и горькой одновременно тоски в его смятенном сердце.

Митсу сел и увидел, что солнце померкло за пеленой туч, а ветер разошелся в полную силу. Темно-русые, с пепельным отливом волосы Тсурэна, как и его черно-белые одеяния, развевались и бесновались на ветру вокруг неподвижного белоснежного лица и фигуры, словно вырезанной из камня, со скрещенными руками на груди.

«Мой брат, должно быть, не человек, — думал Митсу. — Он непоколебим и сомнения ему чужды. Я скажу ему, что мечтал, и он ответит мне насмешкой. Если мой разум подобен музыкальному инструменту, из которого рождаются образы, тревожащие душу, то его разум — это инструмент инженера, преследующий конкретную цель».

— Как долго ты еще будешь сидеть под дождем и смотреть сквозь меня отсутствующим взглядом? — поинтересовался Тсурэн. Брат его выглядит почти счастливым, а значит, занят вовсе не делом.

— И правда, — ответил Митсу, запрокидывая голову и собирая легкие капли своим лицом, — вот и дождь.

— В храме чужие, поэтому давай поговорим здесь. Голос Великой Зерет молчит?

Митсу побледнел.

— Так. Она нужна мне, поэтому сосредоточься. Ты обратишься к ней — и она ответит.

— Тсурэн, я… Пожалуйста, позволь мне сегодня отдохнуть. Великая Зерет вернется завтра, и тогда ты сможешь поговорить с ней. А сегодня мне хотелось бы…

— Позови ее.

— Но брат!..

— Позови ее, — раздельно повторил Тсурэн.

Глаза Митсу погасли. Его лицо обрело обычное, усталое и отстраненное выражение.

— Как скажешь, брат, — тихо ответил он.

Митсу все еще сидел на траве. Он сложил ноги и выпрямился. Медитация продлилась около двадцати минут. За это время капли дождя стали падать чаще, вдалеке, где-то на краю черной пелены туч, прозвучал раскат грома. Тсурэн неподвижно стоял и внимательно изучал лицо брата. Наконец веки Митсу приподнялись, обнажив часть белков глаз.

— Чего ты хочешь, дитя? — спросил голос Митсу, но Тсурэн знал, что телом брата в обход его сознания управляет сама Истинная Мать.

Тсурэн вздрогнул и выпрямился. Впервые он говорил с Зерет напрямую и даже не знал, как ему обратиться к ней.

— Госпожа, в последнее время, вот уже несколько месяцев, видения Митсу содержат лишь обрывки истории Высших Пауков. Они завораживают, но не делают нас сильнее. До сих пор опосредованно ты была нашей наставницей, и мы все еще нуждаемся в твоих наставлениях.

— С тех пор, как мой дух отделился от тела, я лишилась способности лгать. Даже управляя этим хрупким сосудом, я лишь выражаю посредством его речи собственные мысли, которые не могу исказить. Знаешь ли ты, что заставило меня отказаться от воссоединения с предками и цепляться всеми лапами за этот мир? Влачить жалкое существование в виде призрака, эха моего прежнего облика и силы?

— Что же, Истинная Мать? — спросил Тсурэн. Волнение изменило его лицо, сделав еще более красивым, чем у брата, в холодных глазах зажглось пламя.

— Ненависть, — прошипел Митсу.

— Ненависть? Но я всегда думал, что Высшие Пауки отличаются от прочих разумных созданий холодностью и расчетливостью…

— О, да! Именно эти качества позволили моей ненависти сохраняться в неизменном виде веками. И сейчас, спустя почти шестьсот лет, я так же ненавижу Пурпурного охотника, истребившего мое потомство, как в тот момент, когда он пронзил мое тело каменными копьями, а затем дал уползти в эту пещеру умирать от моих ран в одиночестве, вдали от дома. Дитя, все мои надежды и чаяния погибли в тот день после мучительной агонии вместе с бренным телом. Но как мой дух мог расстаться с этим миром после такой несправедливости? Пурпурный охотник присвоил мои мечты и славу воительницы: он создал собственное царство, наплодил потомков и стал героем поэм. И никому нет дела до того, что свой боевой опыт и силу он приобретал, убивая моих детей!