На его крик из дежурной комнаты выбежал Горбатенков. Схватив за руку жандарма, он предложил всем пройти за ним в дежурную комнату.
В одном из свидетельств мы находим такой факт: генерал Замятин, дежуривший при Столыпине в этот день, выйдя на шум, опытным глазом определил, что жандармы фальшивые, ненастоящие.
Из воспоминаний М.П. Бок:
«„Жандармы“ эти, очевидно, возбудили подозрение старика швейцара и состоявшего при моем отце генерала Замятина неправильностью формы. Дело в том, что головной убор жандармских офицеров недели две до этого был изменен, приехавшие же были в старых касках. Кроме того, они держали бережно в руках портфели, что не могло быть у представляющихся министру… Генерал Замятин, видавший их из окон приемной, кинулся, чуя недоброе, в переднюю».
Дальнейшие события произошли в считаные секунды.
На помощь Горбатенкову бросился агент Мерзликин, вооруженный револьвером. Агенты попытались задержать пришельцев. Возможно, стали вырывать портфели, возможно, неизвестные умышленно швырнули портфели на пол – заряженные бомбы, лежавшие в них и дожидавшиеся своего времени, взорвались. Чудовищный взрыв сотряс дом. Вслед за ним последовали еще два взрыва – от первого сдетонировали и взорвались бомбы, находившиеся в ландо, где сидели эсеры из группы прикрытия. Они должны были поразить полицейских, если бы те стали преследовать боевиков после совершения террористического акта.
Последствия были ужасными: первая бомба разрушила часть дома, другие разорвали террористов в ландо. Их так и не опознали.
Взрыв, прогремевший в здании, был такой мощный, что большая часть дома взлетела на воздух. Послышались крики, стоны раненых и ржание лошадей. Деревянные части дома горели, каменные рассыпались.
Все находившиеся в передней и коридоре люди были разорваны в клочья…
Бог смилостивился над Столыпиным. Единственная комната, которая не пострадала в доме, был его кабинет.
Бронзовая чернильница, стоявшая на столе, подпрыгнула, как детский мяч, и, облив премьера чернилами, перелетела через его голову. В кабинете больше ничего не пострадало.
А рядом, в соседней комнате, не уцелело ничего – ни одной вещи, не остались целыми ни стены, ни потолок.
Женщина, дожидавшаяся приема, вспоминала, как разговаривала со знакомым, которого встретила в приемной, и в одну секунду тому оторвало голову.
«Его туловище стояло передо мной, а головы уже не было… Это было ужасно!»
Из воспоминаний М.П. Бок:
«В этот день, в три часа, я кончила давать моей маленькой сестре Олечке в нижней гостиной урок, и мы с ней вместе пошли наверх. Олечка вошла в верхнюю гостиную, а я направилась к себе через коридор, когда вдруг была ошеломлена ужасающим грохотом и, в ужасе озираясь вокруг себя, увидела на том месте, где только что была дверь, которую я собиралась открыть, огромное отверстие в стене и под ним, у самых моих ног, набережную Невки, деревья и реку.
Как я ни была потрясена происходящим, моей первой мыслью было: „Что с папа́?“, я побежала к окну, но тут меня встретил Казимир и успокоительно ответил мне на вопрос: „Боже мой! Что же это?“ – „Ничего, Мария Петровна, это бомба!“»
Взрыв был такой силы, что на фабрике, находившейся на противоположной стороне реки, выбило все стекла.
Ужасная картина предстала после взрыва глазам людей – испытав шок, они находились в растерянности, не знали, что делать.
Мария Столыпина собралась было спрыгнуть из окна на крышу нижнего балкона, чтобы попасть в кабинет отца, но лакей Казимир потянул ее в коридор. Здесь, вся в пыли и известке, стояла растерянная Ольга Борисовна.
– Ты жива? Где Наташа и Адя? – И мать машинально повела старшую дочку в верхнюю гостиную, где лежала другая дочь, Елена, болевшая третий день. Матери не терпелось увидеть в живых хоть еще одного своего ребенка.
В проем, образовавшийся после взрыва, виднелась гостиная, полная сломанной мебели. Пол и стены целы. А в комнате Марии, расположенной рядом, мебели не оказалась – ее выбросило на набережную.
Увидев такие разрушения, они замерли в оцепенении. Привел их в чувство голос Петра Аркадьевича, крикнувшего:
– Оля, где ты?
Жена откликнулась тихо, но он услышал ее голос и вновь спросил:
– Все дети с тобой?
– Нет, – ответила она. – Нет Наташи и Ади.
Как описать состояние родителей в те трагические секунды, не увидевших своих детей, не знавших, что с ними? Живы ли они, целы ли? Понять их могли только испытавшие нечто подобное.
Начались лихорадочные поиски.
А вокруг была страшная картина – вопли раненых и вой скорченных в разных позах искалеченных людей, застывшие тела убитых. Эти крики еще долго преследовали Столыпиных – не месяц, не два и не три.
Помогая раненым, они пробирались по развалинам, чтобы найти своих детей, узнать, что с ними. Тело мальчика лежало под обломками. Сердце Петра Аркадьевича сжалось, готовое разорваться, комок застрял в горле. Руки опустились, ноги стали ватными.
– Нет, нет, это не ваш сын, – заторопился чиновник для особых поручений, шедший рядом со Столыпиным.
– Кто же это?
У трупа уже стоял часовой.
– Сын его высокопревосходительства, Председателя Совета министров… – пробарабанил он скороговоркой, не зная Столыпина в лицо, но зная, что ему приказано охранять дачу председателя.
Казалось, только этот деревенский парень был в здравом уме и не потерял рассудок, как все остальные.
– Нет, нет, – перебил его чиновник и, обращаясь к Столыпину, пояснил: – Это сын просителя. Тот привел мальчика, видно, для того, чтобы вас разжалобить…
Рядом с мальчиком лежал его отец, тоже мертвый. Оба нашли свой конец там, где надеялись добиться лучшего.
– Почему он пришел на прием не один? – с горечью сказал Столыпин, отвернувшись от трупов.
Из воспоминаний А.В. Герасимова:
«…Произошел страшный взрыв, от которого наряду с другими погибли сами максималисты. Мне тотчас дали знать об этом по телефону, и я помчался на место взрыва. Незабываемое ужасное зрелище развернулось перед моими глазами. Вся дача еще была окутана густыми клубами дыма. Весь передний фасад здания разрушен. Кругом лежат обломки балкона и крыши. Под обломками – разбитый экипаж и бьются раненые лошади. Вокруг несутся стоны. Повсюду клочья человеческого мяса и кровь. Всего пострадало от взрыва около 100 человек, из которых, по официальным данным, 27 убитых – остальные ранены, и большей частью тяжело. Офицеры и солдаты вытаскивают лошадей, людей. Трусевича я застал уже тут, на месте. Вскоре появились чины прокурорского надзора. Мне бросилась в глаза фигура министра Столыпина, бледного, с царапиной на лице, но старающегося сохранить спокойствие. У него тяжело ранена дочь. Но он передал ее на попечение другим и сам руководил спасением пострадавших от взрыва».
Место взрыва было оцеплено солдатами, которые никого близко не подпускали.
Примчались кареты скорой помощи. Один из докторов, увидев такое количество убитых и раненых, не мог прийти в себя. Он нервно гладил Адю по голове и причитал: «Бедные люди! Бедные люди!»
Столыпины облегченно вздохнули, увидев сына. Единственный их наследник, которого они так долго ждали и с которым связывали будущее своего рода, был жив!
Нашли и няню Ади. Она стонала и просила о помощи. Ее подняли и переложили на диван, непонятно как оказавшийся во дворе.
– Ноги, ноги… – жалобно повторяла она.
Мария и ее подруга, отдыхавшая на даче у Столыпиных, стали расшнуровывать ботинки няни. Когда Мария дотронулась до ботинка, он вместе с ногой отделился от туловища.
– Сколько ей лет? – спросила подруга Марии.
– Семнадцать, – вздохнула она.
В саду, на дорожках, на газоне лежали убитые и раненые. Вокруг валялись разбросанные части человеческих тел. Метили боевики в одного, а убили много невинных людей.
По саду бегала кошка Наташи и жалобно мяукала.
– Ты жива? – обрадовалась старшая дочь Столыпина.
