«…Татищев служил прежде в Министерстве иностранных дел и был блестящим дипломатом: он был католик и, в сущности говоря, правил посольством в Вене в то время, когда послом там был Новиков.

Когда вспыхнула Русско-турецкая война, то Татищев был большим противником наших близких и дружеских отношений с Германией. Вообще он был против нашего сближения с Германией. Поэтому, как уверял сам Татищев и что весьма вероятно, под влиянием Бисмарка он должен был покинуть пост секретаря венского посольства; тогда он поступил в добровольцы и пошел на войну. На войне он заслужил Георгиевский крест и затем вернулся в Россию.

…Я, зная Татищева как человека крайне талантливого и способного, предложил ему место агента Министерства финансов в Лондоне, которое он и занимал все время до вступления на пост министра внутренних дел Плеве. Когда Плеве занял этот пост, Татищев поступил в Министерство внутренних дел.

Кроме того, Татищев известен своими различными литературными трудами, статьями в „Новом времени“ и довольно капитальным трудом „История царствования Александра II“».

Узнав о коммерческом характере поездки министра внутренних дел, Татищев крайне удивился. Его поразило, что такой вельможа преследует личные интересы, игнорируя государственные. Потому в своем донесении, адресованном Витте, как своему начальнику, он указал: во время путешествия Горемыкин входил в весьма неприличные соглашения, указав конкретно, какие. Правда, он не утверждал, что сам Горемыкин к коммерции причастен, но что свита министра брала от английских промышленников различные промессы, обещая сделать заказы именно у них, было точно.

Потому Горемыкин и взял с собой этих людей, которые занимались коммерцией, чтобы самому остаться в стороне, подумал Витте.

Министр путешествовал, сочетая приятное с полезным, а в это время Сипягин, мечтавший о его должности, действовал, создавая свою интригу. Образно говоря, он своего предшественника подсидел. 20 октября государь издал указ об увольнении Горемыкина и назначении Сипягина на должность министра внутренних дел.

Горемыкин был зол. Оставить просто так это дело он не мог и стал собирать доказательства, что его незаслуженно обидели, лишив должности. Разумеется, друзья по вояжу ему помогали в меру своих возможностей.

Сипягин всей кожей ощущал, что над ним нависла серьезная опасность и что ему надо что-то предпринимать. Он пришел к Витте и поинтересовался у него, кто такой Лященко. И узнал, что это очень отвратительный тип.

– О человеке судят по поступкам, а у него не только поступки легкомысленны, но и изречения, – сказал Витте. – Я хорошо знаю его и советую вам подальше от него держаться. Говорит он что-то и тут же от своих слов отказывается…

– Неужели он такой несерьезный человек?

– Да, – ответил Витте и поведал о донесении Татищева.

Сипягин был поражен.

– Сергей Юльевич, – попросил он, – позвольте мне ознакомиться с этим донесением…

– Да, конечно…

Через несколько дней Сипягин спросил Витте:

– Можно задержать это донесение на несколько недель?

– Мне лично оно не нужно. Когда и вам оно станет ненужным, передайте его, пожалуйста, в архив Министерства финансов.

Сипягин, видимо, хотел представить через своих людей, а возможно и сам, письмо Татищева государю, чтобы показать, насколько нечист на руку Горемыкин.

Когда Сипягина убили, Витте обратился к князю Святополк-Мирскому и Дурново, товарищам министра, чтобы выяснить у них судьбу секретного донесения. Он был уверен, что документ находится в личных бумагах бывшего министра.

– Да, такой документ действительно обнаружили, – ответили ему, – но его передали Зволянскому.

Зволянский был директором Департамента полиции и личным другом Горемыкина. Несмотря на это, Витте все же обратился к нему. Но напрасно.

– К сожалению, вернуть вам этот документ я не могу. Он уничтожен.

Зволянский говорил неправду, и Витте, хитрый лис русской политики, знавший все ее тонкости, это понял. Конечно, тот передал письмо Горемыкину, доказав, насколько он верен бывшему министру.

Витте был раздосадован – документ исчез, исчезло доказательство нечистоплотности Горемыкина.

Наверное, после этого поступка Горемыкин и стал злейшим врагом Витте, хотя прилюдно этого не показывал.

Самое удивительное в этой истории, поразившее Витте, что Горемыкин и Зволянский ухаживали за красавицей Петровой – женой генерала, который в то время был директором Департамента полиции и начальником жандармов. Витте полагал, что на этой почве они должны были рассориться, но оказалось, что конкуренты, напротив, были хорошими друзьями и увлечение их нисколько не разъединяло.

Вернемся еще к одной личности нашего повествования.

Министр народного просвещения Боголепов, придерживавшийся реакционных взглядов и не скрывавший их, на совещании у Горемыкина, когда стоял вопрос: «Пороть студентов или нет?», считал, что наказывать заносчивую молодежь просто необходимо. По этому поводу он даже спорил с Витте и Ванновским.

В 1901 году принятые Боголеповым меры возбудили университет. 14 февраля к нему на прием явился бывший студент Московского университета Карпович и, не мешкая, выстрелил в министра. Пуля попала тому в шею.

Кроме местных светил, лечивших Боголепова, из Берлина выписали знаменитого хирурга Бергмана, который, осмотрев раненого, успокоил членов правительства – жить министр будет.

Но Бергман ошибся. Через несколько дней после его отъезда Боголепов скончался.

Это было первое громкое политическое покушение в России начала ХХ века. Сколько будет в дальнейшем таких убийств – никто не подозревал.

Так иной раз завершались в столице интриги.

Новый министр пожелал встретиться со своими главными подчиненными – директором Департамента полиции и начальником Петербургского охранного отделения. От обоих он ждал подробного доклада – как идет борьба против революции.

С первым он говорил недолго, скорее ради приличия. П.И. Рачковского, возглавлявшего «политическую часть» департамента, он не уважал. Наверное, был против него заранее настроен в первую очередь Дурново, который к Рачковскому относился двойственно: признавал как профессионала, но не любил как человека, способного на авантюры и сомнительную игру. Начальники обычно любят послушных подчиненных, а этот таковым не являлся – всегда был готов вести свои игры за спиной старшего.

А вот от беседы с начальником охраны Столыпин получил удовольствие.

– Мы будем с вами сношаться, минуя департамент, – предупредил Столыпин Герасимова. – Мне так удобнее.

И добавил:

– Для вас, если будет что-то экстренное, я дома во всякое время дня и ночи.

«К этим дням относится начало моего знакомства с Петром Аркадьевичем Столыпиным. Работа под руководством последнего принадлежит к самым светлым, самым лучшим моментам моей жизни… Уже во время первого свидания Столыпин произвел на меня самое чарующее впечатление как ясностью своих взглядов, так и смелостью и решительностью выводов. Он знал обо мне от Дурново и потребовал, чтобы я представился ему немедленно после установления его в должность. Прием длился, наверное, около часа. Я сделал обстоятельный доклад о положении дел в революционных партиях. Столыпин просил меня сноситься с ним по всем делам, касающимся политической полиции, непосредственно, минуя Департамент полиции. Он хотел, чтобы я делал ему доклады по возможности каждый день. И действительно, почти ежедневно после 12 часов ночи я приезжал к нему с докладом, и если меня не было, он обычно звонил и справлялся о причинах моего отсутствия».

Из бесед с Герасимовым Столыпин узнавал истинное состояние дел. Впрочем, как и многие другие, он понял обстановку по приему депутатов Думы в Зимнем дворце, когда на набережной Невы вдоль дворца стояли толпы людей, а депутаты прибывали на пароходиках из Таврического дворца к Зимнему. Народ радостно приветствовал депутатов, направлявшихся на прием к царю, пел революционные песни. Некоторые депутаты на катерах подняли красные флаги.