– Если ваше величество хочет избежать эксцессов, то от этого стоит воздержаться…
Но Горемыкин продолжал гнуть свою линию. Он по-прежнему настаивал на роспуске Думы, не считаясь с предупреждениями Столыпина. Он убеждал царя, что с такой Думой правительство ничего хорошего сделать не сможет и что она будет лишь революционизировать страну.
– Нам не нужны революции, – говорил Горемыкин, и царь с ним соглашался.
Впрочем, было неизвестно, что может привести к революции: роспуск Думы или отставка правительства. Потому царь и колебался, не зная, какое принять решение.
Трепов советовал менять правительство:
– Во-первых, меньше хлопот. В случае неудачи можно будет поменять его еще раз. Во-вторых, крестьянский вопрос будет тянуться до осени. До осени еще надо дожить.
Но Горемыкин стоял на своем и был упрям. Он не допускал никаких компромиссов и тактических уступок. В последний раз, а было это 7 июля, он на докладе у государя вновь затронул наболевший вопрос.
– Вы по-прежнему настаиваете на роспуске Думы? – поинтересовался государь.
– Да, ваше величество. Это будет наименьшее зло, ибо такая Дума лишь приведет не сегодня, так завтра к революционным эксцессам, а я против них.
– Я тоже, – согласился царь. – Но роспуск Думы, как я предполагаю, может привести к новому бунту.
– Ваше величество, поверьте мне, ничего подобного не случится! Вы получите возможность избрать такую Думу, которая удовлетворит вас. Правительство сможет работать на благо монархии и не склоняться перед народными избранниками, которые больше думают о себе, чем об интересах государства.
Уговорил Горемыкин правителя.
– Я готов подписать указ…
Спустя несколько часов после отъезда главы правительства государь имел разговор с генералом Треповым. Тот был возмущен, что старая лиса обманула его, опытного генерала, и добилась от государя решения, о котором так долго спорили при дворе.
Трепов стал умолять, пока не поздно, отменить принятое решение. Возможно, он, а возможно, и государыня, с которой всегда советовался Николай II, уговорили его отменить указ. К Горемыкину срочно был отправлен фельдъегерь. «Семь раз отмерь, один – отрежь», – гласит русская пословица.
Царь, обдумав, принял решение. А потом сам же его отменил.
Сколько случалось в истории неприятностей и казусов от каких-то мелочей! Ну проснись Горемыкин ночью, когда к нему примчался из дворца фельдъегерь с новым распоряжением: «Указ не публиковать!», и, возможно, первая Дума сохранилась бы и выжила, направив отечественную историю в иное русло. Но Горемыкин спал, и российская история потекла по другому руслу.
Остряки позже шутили, что первая русская Дума пострадала из-за любви Горемыкина ко сну и спокойствию.
Узнав про ночной казус, царь остался страшно недоволен. Он не забыл, как Столыпин предлагал воздержаться от подобного опрометчивого шага и не толкать народ к недовольству. Столыпин революционных выступлений боялся больше, чем глава правительства.
Когда Горемыкин, выспавшись, в хорошем расположении духа прибыл на доклад к царю, он был крайне удивлен.
– Я благодарен вам за ваш труд, – сказал царь, – но я принял решение вас уволить, а на пост председателя Совета министров назначить Петра Аркадьевича Столыпина.
Раздосадованный Горемыкин, потерявший в течение одной минуты должность, ту самую, к которой стремился многие десятилетия и ради которой так верно служил, никогда не скрывал, что подсидел его «саратовский выскочка», который, по его мнению, при помощи Трепова плел против него интригу.
В том, что это была интрига Столыпина, он, конечно, ошибался. Горемыкин винил других, но не считал виноватым себя. Он никак не мог понять, что его преемник оказался в нужном месте в нужное время. Кто еще мог успокоить народ, как не всесильный министр внутренних дел, который уже имел опыт управления, был смел, решителен и обладал энергией?
– Он не стал бы спать и читать мое решение утром… – заметил Николай II.
И был, разумеется, прав. Столыпин относился к службе иначе, чем старые сановники, привыкшие к размеренной жизни и осторожным решениям. Старики чиновники были медлительны и чересчур рассудительны, словно плыли по течению жизни. Они не обращали внимания на то, что времена давно уж изменились.
А вот в том, что здесь не обошлось без участия генерала Трепова, Горемыкин был, конечно, прав.
Трепов – всесильный человек при дворе, которого за глаза все называли диктатором за его влияние на царя, – выдвинул в свое время Горемыкина. Теперь же он с ним не уживался. Выдвигая кандидата, Трепов всегда полагал, что тот во всем будет ему послушен и станет действовать так, как будет им указано. Все знали, что своему протеже генерал даже составлял инструкции, в каких случаях как следует поступать.
Вначале Горемыкин следовал советам Трепова, правда, не всегда их в точности выполняя. Чтобы Горемыкин выполнял в точности соответствующую инструкцию, Трепов утверждал ее у царя. Николай II писал на инструкции: «Нахожу ее правильной» – и передавал главе правительства для руководства. Документ сей предписывал Горемыкину, как тому следует воздействовать на Думу, в каких случаях в нее являться и как выступать.
Горемыкину такая опека Трепова не нравилась. В свою очередь, и он охладел к своему всесильному покровителю.
Но Трепов был прав и замечания Горемыкину делал верные.
Глава правительства любил, как уже говорилось, покой и размеренность. Он мало бывал в Думе, а если и бывал, то выступал в ней всего лишь несколько раз. Его речи были декларативными, заранее написанными, что раздражало депутатов. Трепова такое отношение главы правительства к делу возмущало.
– Ваша тактика по отношению к Думе неверна, – советовал он. – Вы должны, бывая в Думе, представлять возражения против ее решений.
Горемыкин на словах соглашался, но на деле поступал по-своему. Перевоспитать себя он не мог, активности предпочитал, как прежде, спокойствие.
И тогда Трепов сделал неожиданный шаг – предложил государю от такого главы правительства избавиться.
– Он живет не в нашем времени, а в прошлом веке, – заключил он.
– Кого же вы имеете в виду? – спросил государь.
– Любого, но не такого медлительного, предпочитающего свой покой государственным делам.
– Тогда нам придется менять правительство, – констатировал Николай II.
– Если вы решите избрать новую Думу, более спокойную, чем эта, и более послушную, то надо, чтобы и правительство было составлено из людей либеральной марки, а такие лица, как Горемыкин, Стишинский, князь Ширинский-Шахматов, должны быть отправлены в отставку и заменены либералами.
Стишинский – главноуправляющий земледелием, Ширинский-Шахматов – обер-прокурор Святейшего синода – были сторонниками Горемыкина.
Государь продолжал выяснять отношение Трепова к составу будущего правительства:
– А кого бы вы предложили на их места?
– Вместо Стишинского – князя Васильчикова, а на место обер-прокурора – попечителя Петербургского учебного округа Извольского…
– Согласен, – сказал государь. – А кем бы вы предпочли заменить Горемыкина?
– Столыпиным, – был ответ верного слуги государя. – Он слывет в обществе либералом, но это не помешает ему, когда понадобится, проводить и жесткую политику, и даже более консервативную, чем нынешняя.
– Что ж, – произнес после паузы Николай II, – над вашими предложениями стоит подумать. Что касается Петра Аркадьевича, то мне он импонирует своими положительными качествами. Я думаю, что это именно тот человек, который сможет обуздать стихию. К тому же мне докладывали, что он много работает…
Столыпин действительно работал много. Он то принимал на даче государственных деятелей, то сам наносил визиты государю или министрам. Возвращался домой всегда поздно ночью, потому что заседания и встречи затягивались.
Гостившая на даче его двоюродная сестра графиня Орлова-Давыдова, дочь бывшего российского посла в Лондоне, удивилась, наблюдая занятость Петра Аркадьевича: