Фергюс приносит Саймону выпить, и мы садимся.

- Итак, я слышал, что Стреляный Воробей наконец-то обрушила молот на всю эту историю с браком.

- Как быстро.

- Ты же знаешь, как здесь это происходит. У стен есть уши и большие рты. Какой у тебя план, Ник?

Я поднимаю бокал.

- Быстро напиться. - Потом пожимаю плечами. - Кроме этого, у меня нет плана.

Я бросаю ему бумаги.

- Она составила мне список потенциальных кандидаток. Очень мило с ее стороны.

Саймон листает страницы.

- Это может оказаться весело. Ты мог бы проводить прослушивания, как в «Х-Факторе»: «Покажите мне таланты своего четвертого размера».

- И вдобавок ко всему, мы должны поехать в чертов Нью-Йорк и отыскать Генри.

- Не знаю, почему ты так не любишь Нью-Йорк: хорошие шоу, вкусная еда, длинноногие модели.

Мои родители возвращались из Нью-Йорка, когда их самолет упал. Это ребячество и глупость, я знаю - но что я могу сказать, я держу обиду.

Саймон поднимает ладонь.

- Погоди, что ты имеешь в виду, говоря, что нам надо ехать в чертов Нью-Йорк?

- Страдание любит компанию. Значит - поездка.

Кроме того, я ценю мнение Саймона, его суждения. Если бы мы были мафией, он был бы моим советником.

Он смотрит в свой стакан, будто в нем хранятся тайны мира… и женщин.

- Фрэнни не обрадуется.

- Подари ей что-нибудь блестящее из магазина.

Семья Саймона владеет «Barrister's», крупнейшей сетью универмагов в мире.

- Кроме того, вы провели вместе целый месяц. Ты, должно быть, уже устал от нее.

Секрет долгих, успешных отношений - частые отлучки. Это сохраняет новизну, забаву – нет времени для неизбежной скуки и раздражения.

-В браке не бывает тайм-аутов, Ник. - Он хихикает. - Ты и сам скоро в этом убедишься.

Я показываю ему палец.

- Ценю твое сочувствие.

- Я здесь для этого.

Осушаю свой стакан. Снова.

- Кстати, я отменил наши планы на ужин. Потерял аппетит. Я сказал охране, что мы проведем остаток ночи в «Козле».

«Рогатый козел» когда-то был публичным домом, сегодня это паб. Стены покосились, крыша протекает, но, по-моему, это лучший паб в стране. Не знаю, как Макалистер – владелец - делает это, но после ночи в «Козле» ни одна история обо мне или моем брате ни разу не появлялась в прессе.

А они были дикими.

Мы с Саймоном уже пьяны в стельку, когда машина подъезжает к дверям. В пабе пахнет несвежим пивом и сигаретами, но это так же приятно, как свежее печенье из духовки. Мы с Саймоном сидим в баре, а Мэг - дочь Макалистера - вытирает стойку и сексуально улыбается.

- Добрый вечер, Ваше Высочество. - Саймон получает кивок, но менее сексуальную улыбку. - Лорд Эллингтон.

Затем ее светло-карие глаза возвращаются ко мне.

- Видела тебя по телевизору сегодня днем. Ты хорошо смотрелся.

- Спасибо.

Она слегка качает головой.

- Я и не знала, что ты читаешь. Забавно, за все время, что я провела в твоих покоях, я не видела ни одной книги.

Я ухмыляюсь.

- Ты, должно быть, не заметила их. Тебе было неинтересно смотреть на книги, когда ты была там, милая.

Женщины, живущие от зарплаты до зарплаты, могут справиться с одной или тремя ночами лучше, чем те, кто в моем классе. Благородные дамы избалованы, требовательны - они привыкли получать все, что хотят, - и становятся мстительными, когда им отказывают. Но такие девушки, как моя хорошенькая барменша, привыкли знать, что в жизни есть вещи, которые никогда не смогут произойти.

Мэг улыбается - тепло и понимающе.

- Что бы вы хотели выпить? Как обычно?

Не знаю, был ли это день, наполненный интервью или пинта виски, которую я проглотил, но внезапно меня пронзает адреналин, сердцебиение учащается - и ответ так ясен.

Королева держит меня за яйца, но, кроме того, у меня еще есть время.

- Нет, Мэг. Я хочу чего-то другого… чего-то, что я раньше не пробовал, удиви меня.

Если бы вам сказали, что мир, каким вы его знаете - жизнь, какой вы ее знаете - закончится через пять месяцев, что бы вы сделали?

Конечно, постарались бы использовать оставшееся время по максимуму. Делали бы все, что хотели – имели всех, кого хотели - так долго, как это возможно. Пока время не истечет.

Ну... похоже, у меня все-таки есть план.

ГЛАВА 3

Оливия

Дни, меняющие вашу жизнь, почти никогда не случаются с обычными людьми. Я имею в виду, знаете ли вы кого-нибудь, кто бы выиграл в лотерею, кого в торговом центре обнаружил бы голливудский агент, кто унаследовал бы от давно потерянной, умершей двоюродной бабушки готовый к проживанию особняк без налогов? Я тоже.

Но дело вот в чем, когда для редких счастливчиков эти дни наступают, мы даже не узнаем их. Мы не знаем, что происходит что-то эпичное, грандиозное. Меняющее жизнь.

Только позже - после того, как все будет идеально или же все развалится - мы оглянемся назад, проследим наш путь и осознаем точный момент, разделивший нашу историю и наши сердца на две части - до и после.

В «после» меняются не только наши жизни. Меняемся мы сами. Навсегда.

Мне бы следовало это знать.

День, изменивший всю мою жизнь, был одним из таких. Из дерьмовых. У обычных людей их много.

Все начинается, когда я открываю глаза - на сорок минут позже, чем положено. Дурацкий будильник. Он должен был знать, что я имела в виду четыре утра. Кому, черт возьми, нужно просыпаться в четыре вечера? Никому, вот кому.

Мой день продолжает свой нисходящий виток, когда я надеваю единственную одежду, которую ношу в эти дни, свою рабочую одежду - белую блузку, выцветшую черную юбку, слегка порванные колготки - затем сворачиваю массу непослушных черных кудрей в пучок и иду в нашу мини-кухонку, все еще прикрыв глаза. Насыпаю себе чашку хлопьев из злаков с корицей - лучшего завтрака на свете, но когда поворачиваюсь, чтобы взять молоко, мои хлопья за три секунды поглощаются нашим дьявольским псом Боско.

- Ублюдок! – говорю я шепотом, потому что моей сестре и отцу не нужно вставать еще несколько часов.

Боско был бродягой, дворнягой, и выглядит он соответственно. Тело чихуахуа, широко расставленные глаза мопса и каштановая шерсть лысеющего ши-тцу. Он один из тех псов, кто так же уродлив, как и мил. Моя мама нашла его в переулке за нашей кофейней, когда он был еще щенком.

После завтрака, состоящего из яблока и тостов, хватаю розовый блестящий поводок Боско, купленный моей сестрой — будто у бедняжки и так недостаточно причин для комплексов — и защелкиваю его на ошейнике.

Наш дом был построен в 1920-х годах и был многоквартирным, до того как первый этаж переоборудовали в ресторан, примерно в то время, когда президентом был избран Джон Кеннеди. Есть еще одна лестница, ведущая на кухню кафе, но Боско туда не пускают, поэтому я веду его к входной двери и спускаюсь по узким, выкрашенным в зеленый цвет ступенькам, ведущим на тротуар рядом с входом в кафе.

И ни хрена ж себе, как холодно!

Это один из тех странных мартовских дней, которые приходят после того, как безрассудность теплой погоды убаюкала вас ложным чувством безопасности, что зима закончилась. Не успеешь ты сложить свитера, ботинки и зимние пальто в ящик, как мать-природа говорит: «Извините, лошары», - и швыряет тебе под задницу ледяной северо-восточный циклон.

Небо серое, а ветер пронизывающе резкий. У моей бедной блузки, криво застегнутой только на две пуговицы, не было ни единого шанса.

Она распахивается.

Прямо перед Питом, извращенцем-мусорщиком. Мой белый кружевной бюстгальтер прозрачен донельзя, и мои соски провозглашают арктические температуры во всей их остроконечной славе.

- Хорошо выглядишь, детка! - кричит он с таким сильным бруклинским акцентом, что можно подумать, будто он пытается высмеять людей с бруклинским акцентом. Он шевелит языком. - Дай мне пососать эти сладкие кувшинчики. Мне не помешало бы немного горячего молочка к кофе.