Туман дымкой висел за оградой, и Нейтан поежился от сырости.
— Думаешь, это справедливо?
— Что именно? — осторожно уточнил Нейтан.
— Ему было всего двадцать шесть!
Нейтан вздрогнул. В день похорон принято вспоминать умершего, но обычно что-то хорошее, светлое. Нейтан знал, что придется, но не был к этому готов. Это как признание, что Брендон больше никогда не вернется — Нейтан оттягивал, как мог, до того момента, пока не увидит гроб и не осознает, что всё это взаправду.
Хоронили всегда в закрытых гробах. И сейчас Нейтан не знал, радоваться этому или сожалеть. В конце концов, если бы он хотел, то мог «посмотреть на труп» и накануне.
Он не хотел.
Джозеф наклонился к Нейтану, дохнув на него крепким запахом алкоголя:
— Его убили.
— Кто убил?
— Не знаю. Но пусть горят в Аду! Я до них доберусь!
Нет, с горечью подумал Нейтан. Ты доберешься только до бутылки, в очередной раз потеряешь работу и уйдешь в запой. Всё это уже бывало и не раз, разница только в том, что теперь есть повод.
— Что… как он умер? — решился Нейтан.
Джозеф посмотрел на него в изумлении. Даже затянуться забыл:
— А ты не знаешь? И брату твоему не сказали?
— Увы.
— Отравился он. То ли снотворное, то ли еще какие таблетки.
— Это могло быть случайностью…
Джозеф глянул почти с жалостью. Может, он сам прошел через этот момент отрицания.
— Доза была наверняка. Случайно такое не происходит.
Сигарета заканчивалась, выдержка тоже. Нейтан пообещал себе, что это всего пара часов. И всё закончится. Можно будет вернуться в Эшмор-хаус, а после и в Лондон, домой. Примириться с мыслью, что Брендона больше нет, и теперь ничто не заставит еще раз вернуться в этот чертов особняк.
— А Лину должны были рассказать? — спросил Нейтан. Его удивили слова Джозефа.
— А то ж. Они с Брендоном очень сдружились. Ты был лучшим другом моего сына. Но когда уехал, у него куда больше общего оказалось с Лином, а не с другими.
Похороны Нейтан не любил. Они всегда навевали тоску, вязли горечью и чем-то невысказанным, что уже бессмысленно облекать в слова. На кладбищах Нейтан острее всего осознавал, что мертвецам всё равно.
Если только они правда не возвращались призраками.
Он стоял с длинной стороны выкопанной могилы, над которой установили гроб. Закрытый, богато украшенный цветами и венками. На светлой полированной поверхности оставались капельки моросящего дождя.
Священник стоял перед могилой, монотонно читал проповедь и говорил обычные казенные слова, которые имели мало общего с реальным Брендоном. Просто отстоять церемонию, уговаривал себя Нейтан. А потом немного потерпеть: поминальную трапезу устраивали в единственном городском кафе. Фуршет, немного воспоминаний и еще потерпеть малознакомых родственников. Может, спрятаться в компании старых друзей со школы, Нейтану правда было интересно, как у них дела. И не хотелось в следующий раз встречаться еще на чьих-то похоронах.
Мать стояла по другую сторону могилы и торжественно прикладывала к уголкам глаз кружевной платок. Справа от нее расположился доктор Эриксон, седой еще во времена детства Нейтана, зато крепкий и отлично знающий свое дело. Именно он приходил в Эшмор-хаус, выписывал детям освобождения от школы, когда они простужались, наблюдал Лина и их отца.
Родерик Эшмор сидел по другую сторону от Эстер. Спокойный и бледный, будто слоновая кость — или потускневшее фамильное серебро. Рядом с ним — Джозеф, разом как-то постаревший и с тоской смотрящий на гроб сына.
Нейтан и сам не мог оторвать взгляда от лакированной поверхности. Тейлор держала его под руку, тесно придвинувшись, но аромат ее легких свежих духов не мог перебить запах влажной земли и похоронных цветов.
В какой-то момент с другой стороны придвинулся Лин.
Всё детство Нейтана прошло вместе с кузеном. В большом доме хватало места для двоих детей, а потом для троих. И это же пространство позволяло им не чувствовать неусыпного внимания Эстер или Элис, когда она бывала дома. Нейтан помнил, что вроде бы, когда они были маленькими, за ними присматривала в основном Элис.
Большую часть времени мальчики были свободны. Они играли в прятки в сумрачных коридорах и встроенных шкафах, разбивали лица, спотыкаясь о ковры и ступеньки лестницы. Возили пальцами по надписям рамок с бабочками, когда учились читать. Перебирали густо пахнущие старой бумагой открытки, сохранившиеся от прабабушки. Ее же пустые флакончики, еще хранившие запах выветрившихся духов.
Вдвоем кузены лазили по окрестностям, находили дырки в оградах и новые места на реке.
Вместе они потом учили маленького Лина ездить на велосипеде и плавать. Помогали с домашними заданиями.
Нейтан прекрасно понимал, что скучает не столько по Брендону, сколько по тому Брендону, каким он был в детстве. Улыбчивый кузен, который с приоткрытым ртом читал книги о привидениях, а вечерами сидел у окна, прислонившись к стеклу носом: ждал бродячих огней.
Их детство полнилось тенями Эшмор-хауса, безумием матери Брендона и строгостью Эстер. Позже — шелестящим звуком инвалидного кресла отца, запахом алкоголя Джозефа. И невидимым трепетом крылышек сотен мертвых бабочек.
И всё-таки Нейтан с теплой ностальгией вспоминал того Брендона и их приключения. Поиски призраков и сокровищ в грязной земле. Они почему-то были уверены, что где-то здесь должен быть древний клад викингов.
Как-то раз Нейтана задержали в школе. Приближались старшие классы, пора было задумываться о поступлении, и это волновало Нейтана, он уже подумывал, чтобы уехать. Тогда он задумчиво шагал по размытым дождем дорогам, а дома его встретила тишина и мерное тиканье часов.
Братья нашлись в комнате Брендона: тот с горящими глазами рассказывал Нейтану, что они вызывали призрака с помощью старой спиритической доски, и он им даже ответил! Лину тогда еще не было десяти, он жался к окну и поглядывал на Нейтана со странным выражением… не сразу тот понял, что это страх.
— Он сказал, этот дом полон смерти, — тихо поведал он, имея в виду то ли Брендона, то ли призрака.
Брендон беззаботно пожал плечами и в возбуждении взъерошил волосы пятерней:
— Ой, тут весь дом полон дохлых насекомых под рамочками! Конечно, сплошная смерть.
— И безумия, — добавил Лин и сжал губы. Он явно не хотел ничего больше говорить.
И боялся. Поэтому Нейтан с раздражением заявил, чтобы без него больше не «занимались глупостями», да и вообще, Брендону тоже стоит подумать об учебе. Тот отмахнулся, а всерьез обиделся, только когда Нейтан спрятал спиритическую доску.
Может, она до сих пор лежит на чердаке, спрятанная между подушек старого продавленного дивана из гостиной.
Теперь знаками общения с потусторонним были только капли воды на боках гроба.
Нейтан понимал, почему Лин не верил в то, что кузен мог умереть по собственной воле. Как бы он ни интересовался потусторонним, он хорошо понимал, что стоит быть живым и дышащим, чтобы любопытствовать и дальше. Умершим ты ничего не узнаешь — или не сможешь рассказать.
К тому же, Брендон всегда был самым живым из них троих. Лин всегда ощущался хрупким, будто фарфоровая шкатулка, украшенная мотыльками. Нейтан больше походил на старинную книгу, оставленную вечером на влажном осеннем крыльце. А в Брендоне всегда ощущалась невесомая сила, как в солнечном луче, что неумолимо идет вперед. Он редко болел, всегда оставался энергичен, с блеском выпутывался из любых сложных ситуаций.
Он остался в Эшмор-хаусе, никогда не стремился учиться дальше и на все предложения Нейтана мягко отвечал, что его место именно там, среди сумрачных полей. По телефону отвечал неизменно тепло, иногда советовал книги почитать или новые фильмы, которые видел.
Брендон успел поработать в библиотеке и больнице, но Нейтан даже не знал, там ли он был до последнего.
Брендон не стал бы пить антидепрессанты, как Нейтан. Его бы не задерживали из-за друзей, как Лина. Тем не менее, именно он лежал сейчас в гробу, и больше не вернется в Эшмор-хаус.
