Рукопожатие распалось, Глеб отошел в сторону, и Таня облегченно выдохнула, осознав, что всё это время стояла, задержав дыхание. Перед тем, как затеряться в толпе, заполнявшей холл, Бейбарсов бросил быстрый взгляд на Таню и ребёнка в её руках. Она хотела понять этот взгляд, прочесть его, но мужчина уже скрылся в людском потоке.

— Ты знала, что он тоже прилетел? — спросил Ванька, провожая взглядом сутулую спину.

Внучка Феофила Гроттера, поколебавшись, кивнула:

— Да, вчера вечером я встретила его на крыше Башни Привидений. Он как раз только приземлился.

— Приземлился??

Таня глупо приоткрыла рот, осознав, что оговорилась. Ванька понял. Конечно, рано или поздно это случилось бы, но Гроттер предпочитала, чтобы это случилось в другое время и в другой обстановке. Валялкин покачал головой, как будто с осуждением, но на его живом лице не промелькнуло ни зависти, ни досады.

— Почему ты ничего мне не сказала? — просто спросил он.

От необходимости отвечать её спасла вернувшаяся Склепова. Она раскраснелась, тяжело дыша и сдувая со лба мешающую челку. Забрав у Тани дочь, Гробыня торжественно объявила:

— Гунечка согласился!

— И сколько раз тебе для этого пришлось колотить Гунечку дубинкой Тарараха? — усмехнулся Ванька.

Таня же поинтересовалась, на что конкретно согласился «Гунечка».

— Он пригласил с Лысой Горы самую крутую рок-группу всех времен! В Тибидохс прибудут «Мёртвые Каннибалы»!

Стоявшие вокруг студенты, услышав это название, начали радостно свистеть и улюлюкать. Таня и Валялкин недоуменно переглянулись.

— Да вы там совсем у себя в тундре от жизни отстали! — возмутилась Гробыня. — Они уже год выступают с концертами, везде аншлаг!

Танька пожала плечами. Она и прежде относилась к музыке довольно спокойно, а поселившись на Иртыше, где песни пели только птицы, совсем позабыла о том, что такое современные исполнители.

— Какая встреча! — Склепова растянула губы в широчайшей из улыбок.

Повернув голову, Таня увидела, что к ним нетвердой походкой приближается Лиза Зализина. Выглядела она неважно: осунувшаяся, посеревшая, с волосами, забранными в неопрятный пучок.

— Лизон! — продолжала Гробыня. — Сколько лет, сколько зим! Как там твой лопухоид? Вы не слышали, друзья? Наша Лизонька встречается с обычным человеком! И здесь действует правило: хочу всё, как у Гроттерши!

Лиза, обычно уже на первых словах Гробыни начинавшая истерить, сейчас почему-то стояла спокойно, не предпринимая попыток швырнуть туфлей или оглушить всех вокруг децибелами своего высокого голоса. Только устало растянула бледные, какие-то резиновые губы в ехидной улыбке и заметила:

— Склеппи, а ты поправилась после родов.

Удар пришелся в цель. На мгновение Гробыня даже как будто растерялась, но потом быстро нашлась:

— Зализина, мои формы рождение ребенка сделало только сочнее и привлекательнее, в отличии от тебя. Вон Танька тоже похожа на сушеную воблу, но у неё есть характер и талант, а что есть у тебя? За что там тебя твой лопухоид полюбил? Он тебя вообще любит? «Девочки, мой бьёт меня только по четвергам и когда выпьет, зато мы с ним по гороскопу совпадаем!», — передразнила Гробыня явно подслушанную где-то лопухоидную фразу.

Но Лиза и на этот раз никак не отреагировала, молча просочившись мимо друзей. Таня растерянно смотрела ей вслед: жалость душила её. Как бы Зализина не гадила ей в своё время, это осталось в прошлом, а сейчас она явно была глубоко несчастна.

— Мда, Лизон стала ещё более странной. Хотя, казалось бы, куда уж больше! — заметила Склепова.

Всех охватило какое-то неприятное чувство: так бывает, когда смотришь на чье-то неприкрытое горе, когда сам ты бессовестно счастлив. Первой отмерла Гробыня: она не могла долго зацикливаться на негативных эмоциях, для её кипучей, деятельной натуры это было невыносимо.

— Ладно, дел ещё невпроворот! Не забудьте, общий сбор в девять! Гроттерша, имей в виду: если ты собралась припереться вот в этих страшных джинсах, я тебя сглажу! Всё, чао!

Она удалилась, передвигаясь по холлу маленьким торнадо и по пути нацеловывая дочь в пухлую щечку.

— От Лизон пахло алкоголем, ты почувствовала? — задумчиво поинтересовался Ванька.

Таня кивнула. Печально было видеть, что кто-то из бывших однокурсников получал шанс начать всё сначала, а кто-то скатывался всё ниже.

***

После обеда Ванька и Таня разделились: первый пошел проведать Тарараха, у которого на передержке был самый настоящий единорог, а Таня отправилась к ангарам — повидать тренера и драконов.

Она пересекла пустое драконбольное поле. Одинокие трибуны неприятно давили пустотой своих скамеек. Подойдя к ангарам, внучка Феофила Гроттера отметила, как здесь непривычно спокойно. Не сновали туда-сюда джинны-драконюхи с наполненными ртутью ведрами, не вырывались из тяжелых дверей клубы серного дыма.

Юркнув внутрь, Таня подождала, пока глаза привыкнут к полумраку. Постепенно она различила контур гигантского туловища Гоярына. Старый дракон приподнял голову, оглядел вошедшую и коротко всхрапнул. Таня улыбнулась и медленно приблизилась к нему. Сердце забилось в радостном трепете.

— Он тебя узнал, — раздался позади хриплый голос, и из тёмного угла вышагнул, прихрамывая, Соловей О. Разбойник.

Тане показалось, что за прошедший год тренер как-то сдал. Седая понуренная голова, опущенные плечи — где тот гордый и несгибаемый Соловей, которого она увидела, когда впервые девчонкой очутилась на драконбольном поле?

А куда делась та девчонка?… Растворилась в тумане канувших в небытие дней. Разбилась на множество осколков под градом событий. Её растащили на части люди — добрые, хорошие люди, которые любили её, и один не очень добрый парень с глазами, изменившими цвет.

Соловей подошел к Гоярыну, спокойно протянул руку, и тот ласково, как собака, уткнулся ноздрёй в мозолистую ладонь. Тлеющие угольки глаз дракона прикрылись от удовольствия. Тренер улыбнулся:

— Скучаешь по нему?

Таня вздрогнула:

— По кому?

— По драконболу, — усмехнулся Соловей. — Скучаешь, точно знаю, но не только по любимому спорту, как я погляжу.

— Конечно, скучаю, — рыжеволосая ведьма дернула плечом. — Но это нормально, когда человеку приходится чем-то жертвовать и от чего-то отказываться ради того, кого он любит.

— От чего-то, но не от себя, — покачал головой тренер.

Гроттер нахмурилась и повернулась к нему:

— Соловей Одихмантьевич, что вы всё вокруг да около? Так и скажите, что снова хотите попытаться уговорить меня…

— Послушай меня, девочка, — прервал её Соловей и отошел от Гоярына, усевшись на низкую скособоченную скамью. — Я не собираюсь упрашивать тебя о чём-либо, это время давно прошло. Но я призываю тебя подумать. Подумать хорошенько в самый последний раз. Для тебя, как и для меня, драконбол — это не просто спорт. Это страсть, это жизнь, это смысл всего. Такой ты была всегда, с самого первого дня, когда забросила перцовый в ноздрю Ртутного.

Таня улыбнулась этим воспоминаниям, сейчас казавшимся такими далёкими, но тут же покачала головой:

— Кое-что меняется.

— Кое-что — да, — кивнул тренер. — Но не это. Не то, что составляет костяк человека: его талант, его стремления, его мечты. Ты жила этим, и всякому, кто знает тебя достаточно хорошо, очевидно, как угасает твой внутренний свет. Нет подпитки — цветок увядает.

— Я не цветок.

— Вот именно! Ты драконболистка! Твой отец когда-то выбрал вместо карьеры семью и науку, и знаешь, почему в его случае это сработало?

Таня отрицательно мотнула головой. Откуда она могла знать?

— Потому что Лео никогда и не был рождён для драконбола! Не перебивай меня! То, что кто-то отличный игрок, ещё не означает, что в этом его призвание. Настоявшим призванием твоего отца была наука, и в этой стезе он продвинулся дальше многих магов. А ещё — и это самое главное — он встретил женщину, рядом с которой он мог быть собой. Ради Софьи ему не пришлось перекраивать себя, отказываться от своих стремлений или мучиться, ежедневно разрываясь на части. Они были продолжением друг друга! Их мечты и желания двигались примерно в одном направлении, и быть вместе для Гроттеров было так же естественно, как дышать!