И в болезненно воспаленном мозгу барона мрака вновь вспыхнула старая идея - стереть память жене и дочери и отправить их в человеческий мир. При одной только мысли об этом Арея охватывала такая безысходная ненависть ко всем сущему, - ко всему, что отнимает у него любовь и семью - что он готов был спалить всю Москву. Когда-то он уже рассматривал такой вариант - тогда Пелька только ворвалась в его жизнь, и всё ещё не зашло так далеко. Но он не смог отпустить девушку - и что-то подсказывало Арею, что сейчас он тем более не сделает этого. Теперь, когда у него есть дочь. Этот вариант он прибережёт на самый крайний случай, когда надежды совсем не останется…
Но был ещё один. Дикий, отчаянный и непостижимый: отправиться к Троилу и просить о защите жены и дочери. Барон мрака понимал, что даже сама мысль об этом абсурдна, но у него больше не было идей. Он перебрал все возможные варианты, и каждый был заведомо провальным, грозя его семье неминуемой гибелью.
Подобные рассуждения были порождением мрака, без сомнения. Конечно, Арей изо всех сил хотел спасти жену и дочь, и не лишиться их при этом. Он хотел оставить их себе, чего бы это не стоило. Он решил тянуть до последнего.
Тяжёлые мысли прервал тонкий стон, раздавшийся с той стороны постели, на которой лежала Пелька. Потянувшись к ней, мечник, отлично видевший в темноте, потряс девушку за плечо, но она не проснулась. Лишь снова застонала, на этот раз громче. Арей мгновенно придвинулся к жене и коротко шлёпнул её по щеке. Вздрогнув, Пелька открыла глаза, хватая воздух ртом. В свете луны были отчётливо видны капельки пота у неё на лбу.
- Что с тобой, любовь моя? - хрипло прошептал Арей. - Что тебе снилось?
Девушка молча обхватила его плечи и спрятала лицо у него на груди. Её хрупкое тело вздрагивало, и мужчина понял, что она плачет. Эти беззвучные рыдания напугали его ещё больше.
- Да что такое, Пелька? - мягко, но настойчиво он оторвал её от себя, приподнимая подбородок и нахмуренно разглядывая заплаканное лицо.
- Мне приснилась Мира, - еле слышно выговорила девушка. - Только… это была не она…
Барон мрака поднялся и отошел к столу. Обратно он вернулся, держа в руках кружку с прохладной водой. Осушив её до дна, Пелька вытерла слёзы и заговорила, всё ещё вздрагивая, как от сквозняка:
- Это была взрослая девушка, не очень похожая на Миру. Только глаза… знаешь, этот их песочный цвет. Это были её глаза - такие же серьезные, как сейчас. Я видела, что она посреди поля боя, что это война… странная была война.
Пелька замолчала на мгновение, а потом опустила голову и глухо произнесла:
- Она погибла, Арей. Я видела это, я видела её… Четыре большие раны. Она лежала на спине, раскинув руки. Стоит мне зажмуриться, и я вижу эту мёртвую девушку с глазами нашей дочери.
На последних словах она захлебнулась и уткнулась в плечо мужа. Мечник сидел, оглушенный, и кровь шумела у него в ушах. Сколько жизней он прожил, сколько бесконечных дней бродил по земле? Он повидал такое, от чего мороз бежит по коже, а приобретённые мудрость и опыт всегда были его проводниками. Но теперь он оказался бессилен. Не способен защитить то единственное, самое ценное, что у него было. Он не мог даже подбодрить свою молодую жену, сказать ей хоть одно утешающее слово. Только сидел, позволяя её солёным слезам пропитывать ткань его рубахи.
- И ещё шрам, - донесся до него голос Пельки, и он непонимающе нахмурился.
Девушка подняла руку и прочертила короткую линию от середины левой щеки до края губ.
- У неё на лице был шрам, вот здесь, - пояснила она. - Ярко-красный. Наверное, поэтому мне показалось, что даже после смерти она улыбается.
Арей покачал головой, больше не в силах слушать.
- Пелька, пожалуйста… - устало проронил он, опускаясь на подушки и прикрывая глаза.
Странно - он не мог даже испугаться. Видимо, ужас и так уже, подобно паразиту, заразил каждую его клетку, распространился по сердцу и сковал его холодными тисками. Бояться больше было просто невозможно.
Барон мрака почувствовал, как Пелька прилегла рядом, положив голову ему на плечо.
- Мы умрём? - спросила она, и голос её был удивительно спокоен.
Он распахнул веки и повернул к ней голову, однако так и не смог ничего ответить. Его глаза слегка светились в темноте, отражая круглый диск луны. Эйдос в груди девушки замерцал, когда она ощутила, что сейчас душа Арея была нараспашку. В первый и последний раз он сбросил броню из ироничной серьёзности, несгибаемости и сарказма. Дрогнула стена, которую он так тщательно возводил, оберегая неприкосновенность того чадящего огарка света, что ещё теплился в его душе, и позволил девушке коснуться самого средоточия своего существа. Боясь того, что он вот-вот может передумать, Пелька потянулась к нему, и ей открылись небесные просторы. Уходящие вдаль бескрайние сады, слепящие столпы света и невыносимая белизна огромного крыла. Пение сотен миллионов эйдосов сливалось в единый хор, и болезненная красота бесконечности почти причиняла муку, ибо так хотелось хоть кончиком пальца коснуться вечности созидания.
- Я вижу, Арей!.. - благоговейно прошептала Пелька, прижимаясь ко лбу мужчины, мешая их слёзы в единый поток. - Я вижу это!..
…Она помнила, что ему было больно - им обоим было больно. От порывистых, на грани жестокости, движений. От осознания конца. От того, что зажатый между их телами дарх колол то его, то её грудь острой и тревожащей болью. И от этой боли нельзя было спастись - только забыться, потеряться в безжалостных толчках, в хриплых словах и обещаниях, которым не суждено сбыться.
Он смотрел на неё, смотрел, как она резко вздрагивает в такт его движениям, зажимал ладонью её приоткрытый рот, а потом целовал подрагивающие веки, словно извиняясь за свою грубость. Арей не позволял девушке закрыть глаза, немигающим взглядом охватывая её всю, стараясь выжечь в памяти этот момент, когда он, теряя разум, погружался в неё, стремясь слиться в одно существо, навсегда сделать её частью себя.
Они не боялись своей эгоистичности, потому что в те мгновения не думали друг о друге, как об отдельных людях. Нет, они были единым, пульсирующим сгустком жизни, чем-то странным, необъяснимым. Прекрасным и порочным союзом абсолютного света и абсолютной тьмы.
И поэтому Пелька с каким-то одержимым удовольствием наблюдала за тем, как буквально несколькими неуклюжими движениями она вызывала у мужчины болезненные стоны, как он склонялся к ней, неровно дыша, будто не поспевал за собственным удовольствием. И она продолжала двигаться, рывками принимая его в себе, пока они раскачивались в интуитивном ритме, окончательно сходя с ума, теряя все мысли и утрачивая связь с реальностью.
А когда девушка вдруг как-то по-особенному вздрогнула, ласково выдохнув его имя, Арей опустил голову, пряча лицо во впадинке между ключицами, вдыхая, впитывая запах и вкус любимой женщины, дрожа от невыносимого удовольствия и боли, с последней волной спазмов вжимаясь в неё сквозь липкую кровь, сочащуюся из двух одинаковых ран на их груди.
За открытыми ставнями посеревшее небо возвестило о скором рассвете. Арей и Пелька лежали, сплетённые в объятие так крепко, что с первого взгляда было не разобрать, где чьи руки и ноги. Каждая следующая секунда воспринималось ими, как благословение - их всё ещё не отняли друг у друга. Они оба не отрывали глаз от колыбели, где виднелись очертания маленьких пухлых кулачков по обеим сторонам от кудрявой головки.
- Зачем? - раздавшийся в тишине голос Пельки нарушил совершенство момента, подобно камню, пущенному по спокойной глади реки. - Зачем ты позволил мне остаться с тобой? Почему не бросил, не отослал?
Арей не пошевелился, даже не моргнул, всё так же неотрывно глядя на спящую дочь.
- Ты жалеешь об этом?
- Нет, - девушка пошевелилась, поднимая голову и стараясь заглянуть мужу в глаза, - нет. Я ведь сама попросила любить меня, помнишь? Предложила выбрать между мной и Гунитой.
- Штосс, - поправил мечник и улыбнулся.
