Зачем только он заметил тот синий платок на грязных досках моста чуть больше месяца назад. Зачем он потянул его к себе, запустив тем самым процесс необратимых изменений, и кости домино стали рушиться одна за другой.

Он позволил себе привязаться. За этот короткий месяц, показавшийся ему вечностью, он не заметил, как взошли в нём ростки симпатии. Как эта симпатия стала взаимной и расцвела влечением и заботой. Как всё это в конечном итоге стало слабостью.

Его слабостью.

Его гигантской брешью.

В бессильном гневе Арей ударил кулаком по влажной скале. Костяшки тут же взорвались болью, и камень окрасился алым. Мужчина тупо смотрел на свою кровь, стекающую вниз, а через мгновение её смыли струи водопада.

Присев на небрежно брошенный плащ, чтобы обсохнуть, Арей резким движением провел рукой по волосам. За последние недели в них и в густой бороде засеребрилось ещё больше седины. А маленькая точка в центре груди пульсировала всё болезненней.

Когда мечник вернулся на плоскую вершину склона, Пелька уже развела огонь и разложила их скромный ужин на две кучки — ему побольше, себе поменьше. Она была всё ещё босая, но юбку натянула почти до самых пят, следя за Ареем ироничным взглядом. Однако в глубине притаились настороженность и смущение.

Не сказав ни слова, мужчина уселся у костра и взял протянутую девушкой миску. Они ужинали в полном молчании, слушая треск прогорающих веток и шум воды, разбивавшейся внизу о скалистые выступы холма. Пелька смотрела на огненные отблески, рисующие на примятой траве причудливый узор. Арей смотрел на Пельку.

Когда она поднялась, чтобы забрать у него опустевшую посуду, взгляд её упал на разбитую руку мечника. Нахмурившись, девушка присела рядом.

— У вас кровь, — она оторвала от подола небольшой кусок льна и, смочив его водой из своей фляжки, осторожно приложила мокрую ткань к ранам. Аккуратно, стараясь не причинить боли, она промокнула кровь, а затем растерянно посмотрела на Арея. Тот следил за ней расширенными зрачками, так и не произнеся ни звука.

Он по-прежнему молчал, когда девушка склонила голову и прижалась к ссадинам теплыми губами. Касание было невесомым и длилось всего несколько секунд, но, когда она отстранилась, место поцелуя жгло, как клеймо.

— Девочка… — едва различимый шепот замер у мечника на губах.

Так нельзя, вертелось у него в голове.

Этот запрет назойливо дробился и гудел в ушах, когда внезапно Арей одним резким движением сгреб платье на её груди и притянул к себе. Пелька всё ещё сжимала его вторую руку, глядя, как мужчина наклоняется к ней, медленно, будто давая возможность одуматься. Ей или себе.

Но ни один из них не успел этого сделать, потому что в следующее мгновение их губы встретились.

Много, много лет назад Арей уже ощущал нечто подобное — сияющий, дурманящий восторг. Он вдыхал его, давился им и боялся расплескать, как вино в наполненной до краев кружке. Но в этот раз — по-другому. Всё было иначе сейчас, когда его губы сминали губы девушки и заглушали её робкие протесты.

Пелька не была против поцелуя. Скорее, против самой себя, против неумолимого, пугающего своей силой чувства к этому мрачному мужчине, что зрело в ней с первого дня их встречи. Его губы были сухими и обветренными, от него пахло дымом и потом.

Большое, грузное, но прекрасное в своей убийственной свирепости животное.

Её никто никогда так не целовал. Нет, неправильно.

Её никто никогда не целовал.

До него.

Подтянув девушку повыше и усадив к себе на колени, мечник просунул свою широкую ладонь в вырез платья, стараясь добраться до груди. Пелька была робкая, податливая, и это опьяняло.

— Открой рот, — выдохнул он, не прекращая поцелуя, отчего слова прозвучали приглушенно. — Впусти меня, не бойся.

Когда язык Арея проскользнул в мягкую теплоту её рта, девушка запрокинула голову, обхватив руками мощную шею мужчины. Его жесткая борода раздражала нежную кожу и грудь болела от грубых ласк, но ей было всё равно. Происходящее было для неё ново и неизведанно, но почему-то Пелька знала, что это правильно. Она хотела, чтобы этот исковерканный, изломанный мужчина обладал ею, и именно так. Чтобы она стала его, навсегда.

Арей скользнул рукой ниже и обхватил её талию, прижимая Пельку к своим бедрам. Он плавился во льдах и горел в пламени Тартара.

Он хочет эту девчонку. И он возьмет её.

Что ему с того, что между ними пропасть длиной в вечность? Стражи мрака всегда потакали своим страстям.

Девушка неожиданно подалась вперед, вплотную прижавшись к его груди своей. Арей ожидал, что дарх, как всегда, прошьет его болью. И он не ошибся — острым шипом пробило тело, но боль исходила не от серебристой сосульки. Она шла от центра груди, от того самого места, где долгие сотни лет жила лишь опустошенность.

Перед закрытыми веками вспыхнуло пророческое: «Твоя дочь будет похожа на неё». Мечник знал, что стражи мрака бесплодны, ведь они не способны на главное — на то, что порождает жизнь. На любовь.

Арей резко оттолкнул от себя Пельку, скинул её с колен и рывком поднялся на ноги. Раскрасневшаяся, растерянная, девушка пыталась стянуть на груди платье, чтобы прикрыться.

Проведя пятерней от лба до макушки, что у него означало крайнюю степень волнения, мечник отвернулся и отошел на пару шагов. Он пытался выровнять дыхание и успокоить мысли, но они разбегались в стороны, как непослушные дети. Наконец, он хрипло произнес, не оборачиваясь, лишь слегка повернув голову в сторону Пельки:

— Прости меня. Этого больше не повторится. Я просто… Я пойду пройдусь.

Она молчала, крепко сжав зацелованные губы и глядя на его массивную удаляющуюся фигуру, когда две крупные слезы скатились по её щеке. Отерев их ладонью, Пелька изумленно уставилась на мокрые пальцы. До этого она плакала лишь раз — когда потеряла родителей. Неужели этот мужчина смог нанести ей рану такой же силы?

А слезы всё лились и лились, и не из-за того, что произошло. Его извинение — вот что уязвило девушку. Как будто он не мог допустить даже мысли о том, что она тоже хотела этого. Что он мог быть искренне желанным.

Что он мог быть любим.

========== 3. Глаза смерти ==========

Словно раненый зверь, я бесшумно пройду по струне;

Я не стою, поверь, чтоб ты слезы лила обо мне,

Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме - по бруснике во мхе

До ворот, за которыми холод и мгла, - ты не знаешь, там холод и мгла.

Арей пробирался по горным уступам, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Да что с ним такое? Хотя вопрос был скорее риторический, ведь в глубине души мечник прекрасно знал, что именно с ним.

Он привык быть один. За тысячи лет своего существования он смог принять многое: изгнание из Эдема, лишение крыльев, собственное одиночество и бесконечное, неотступное чувство падения в темную бездну. Барон мрака уже почти смирился с безнадежным течением лет, и его горячий нрав постепенно начал затухать, а на смену ему пришел хрупкий покой.

И тут вдруг — как гром среди неба, как внезапная болезнь, которой у стража мрака быть не может — эта девчонка. Она пошатнула едва установившееся равновесие его жизни, монотонный бег однообразных дней. Она внесла смуту в его мысли. Она взволновала его тело.

Она позволила ему поверить в то, что невозможно.

А он боялся верить. И боялся хотеть.

— Если в тебе недостаток веры, то бытие не верит в тебя, — проскрипел рядом тонкий голосок.

Арей резко обернулся, уже зная, кого увидит. Облокотившись о толстый ствол многовековой сосны, на него, прищурив глаз, смотрела Мамзелькина. Она была в рейтузах, в высоких, видавших виды сапогах и гусарском мундире, лихо накинутом на одно плечо. Высушенная тыква с адским пойлом исчезла, зато теперь в руках старушки покачивалась бутылка из мутного стекла. Мечник подозревал, что жидкость в ней едва ли ниже градусом, чем прежняя.

Он подошел и устало оперся о дерево рядом с Аидой. Та зубами выдернула из горлышка пробку, хлебнула чуток и молча протянула ему бутыль. Арей пригубил. Насчет крепости он не ошибся.