– Знаю, знаю, – пробормотал Сен-Жюст. – Я найду, как их пристроить. Без твоей помощи, – добавил он после секундной паузы.

– Напрасно ты мне не доверяешь, – усмехнулся гость. – Если бы я хотел использовать драгоценности против тебя, я уже сделал бы это.

– Вот именно, – сухо отозвался Сен-Жюст, словно нанес пощечину. – И я все еще не уверен, что это не так.

Шпион покачал головой с осуждающей грустью и вышел, бросив на прощанье:

– Я найду автора. Возможно, тогда ты поверишь мне.

– Барер… Барер… Барер… – шептал Сен-Жюст, расхаживая по гостиной с бокалом красного вина в руке. – Допустим, он узнал об убийстве агента. Допустим, установил, кем был нанесен удар, хотя не вижу, как ему это удалось. Допустим, он знал, что у убитого были драгоценности. Допустим, узнал, что из его кармана они перекочевали в мой. Допустим… Все эти допущения делают версию практически равной нулю. Ну да ладно, допустим, Барер знает обо всем. Но зачем ему разбивать мою репутацию сейчас, когда перед нами стоит сложнейшая задача по уничтожению оппозиционных Комитету фракций? Зачем ослаблять союзника? Зачем вонзать нож мне в спину в тот переломный момент, когда решается судьба Комитетов, а вместе с ней и его собственная судьба? Он умен, достаточно умен, во всяком случае, чтобы понимать, насколько высоки ставки в игре, которую мы затеяли. Пусть ищейка рыщет в поисках доказательств, вряд ли ей удастся что-то отыскать.

Покидая через двадцать минут отель «Соединенные Штаты», Сен-Жюст нисколько не сомневался в непричастности Барера к злополучному письму.

4 вантоза II года республики (22 февраля 1794 г.)

Появление члена всесильного Комитета общественного спасения на пороге главной политической тюрьмы республики, да еще в столь поздний час, не могло остаться незамеченным. Для вечерних и ночных допросов заключенных обычно вызывали в особняк Брион во дворе Карусель, где располагался Комитет общей безопасности. Сами члены правительственных Комитетов переступали порог Консьержери только днем, заранее предупредив консьержа, с кем именно из заключенных они желают переговорить. Приход Сен-Жюста не столько удивил, сколько напугал привратника, который собрался немедленно отыскать начальника.

– Не стоит беспокоить гражданина Бо понапрасну, – остановил его Сен-Жюст. – Мне необходимо задать пару вопросов заключенному, только и всего.

– О, конечно, конечно, – заторопился привратник и тут же побежал к дежурному тюремщику. Через пару минут тот уже шел по узким коридорам, гремя связкой ключей.

Перед Сен-Жюстом распахнулась деревянная дверь, перехваченная в нескольких местах железными скобами. Из темноты комнаты дунуло холодом. Сен-Жюст замешкался на пороге.

– Пусть принесут свечи и растопят камин, – приказал он.

Пока тюремщик отдавал соответствующие распоряжения, он ждал в коридоре.

Когда, наконец, канделябры, расставленные на столе и камине, осветили комнату неровным светом, Сен-Жюст прошел к столу и достал из портфеля несколько чистых листов бумаги. Перо и чернильница на столе уже были. Разведя огонь в камине, тюремщик в нерешительности остановился у дверей, ожидая дальнейших распоряжений.

– Приведите гражданку Плесси, – приказал Сен-Жюст, стягивая перчатки и подставляя руки к огню.

Там же, у камина, Элеонора его и застала. Она вошла, кутаясь в выцветшую шерстяную шаль, проеденную молью.

Услышав ее шаги, Сен-Жюст обернулся и сделал тюремщику знак удалиться.

– Ну, вот и вы, – проговорила Элеонора, лишь только они остались одни. – Я уже отчаялась увидеть вас сегодня.

– Садитесь, – проговорил он вместо приветствия.

Она осталась стоять.

– Здесь так холодно, – снова заговорила она плаксивым голосом. – А у меня совсем нет теплых вещей, да и попросить их не у кого. Ко мне никого не пускают, я даже не могу вызвать свою камеристку, чтобы она принесла одежду.

– Откуда у вас это? – поморщившись, спросил Сен-Жюст и взглядом указал на тряпку сомнительной свежести, укрывавшую ее плечи.

– Жена тюремщика дала мне свою шаль, – ответила Элеонора. – Вернее, обменяла на пряжки моих туфель. У меня ведь больше ничего нет. Обмен, конечно, неравен, но от холода в камере пряжки защитить не могут, – горько усмехнулась она.

Сен-Жюст промолчал, поглощенный изучением женщины, стоявшей перед ним. Сутки, проведенные в тюрьме, изменили ее. Светло-каштановые волосы хаотично разметались по плечам; самоуверенная улыбка уступила место усталой грусти. Ее глаза больше не горели вызовом, а взгляд был, скорее, настороженным, чем дерзким. Правда, пропали темные круги под глазами.

– Вы неплохо спали, как я погляжу, – эти слова вырвались у него сами собой.

Глаза Элеоноры расширились от удивления.

– Ну надо же, – она рассмеялась неестественным, натужным смехом. – Сен-Жюст интересуется моим сном! Чего доброго он и в тюрьме меня оставит под предлогом заботы о моем здоровье!

Он не счел нужным ответить.

– Садитесь, гражданка, – повторил он. – У меня мало времени.

– Зато у меня его предостаточно, – вздохнула Элеонора и послушно опустилась на стул. – Не могли бы мы сегодня покончить со всеми вопросами? Вы, помнится, обещали меня отпустить…

– Ваше освобождение целиком зависит от вас, гражданка Плесси, – напомнил Сен-Жюст.

– Что еще вы хотите знать? – устало проговорила она, сложив руки на коленях и приготовившись слушать.

Положительно, перед ним сидела совершенно другая женщина, нежели та, которую он встретил каких-то тридцать часов назад. Ее веселость, живость, остроумие уступили место печальной меланхолии. Она словно померкла, но от этого ее спокойно-высокомерная красота только выиграла. Сен-Жюст отметил в ней трогательную беззащитность, обладавшую невероятной притягательностью, которой не было при их первой встрече.

– Я вас слушаю, – повторила Элеонора, чуть повысив голос, выведший Сен-Жюста из задумчивого наблюдения. – У вас ведь мало времени, – язвительно напомнила она.

– Именно, – холодно ответил он. – Возьмите перо и напишите ваше имя и адрес.

Она вскинула на него удивленный взгляд.

– Вам известно и то и другое.

– Пишите! – резко скомандовал он и пододвинул к ней чернильницу.

Она покачала головой и исполнила приказание. Сен-Жюст быстро взглянул на ее автограф, достал из папки сложенный вдвое листок и положил рядом. Довольная улыбка скривила его губы: письмо, найденное у убитого, вне всякого сомнения, было написано тем же самым почерком.

– Прекрасно, – он заметно повеселел. – А теперь напишите имя вашего любовника.

– О! – она вымученно улыбнулась. – Не искушайте судьбу, гражданин Сен-Жюст. Этот список будет очень длинным, и я даже не уверена, что полным.

– Меня не интересуют все, кто перебывал в вашем будуаре, гражданка, – сухо проговорил он. – Меня интересует только одно имя. Имя того, к кому обращено это письмо.

Он небрежно подтолкнул к ней листок, извлеченный из портфеля несколько минут назад. Она взяла его, отошла к камину и, отвернувшись, погрузилась в чтение. Сен-Жюст внимательно следил за каждым ее движением. Он заметил, как она слегка передернула плечами, читая строки, не предназначавшиеся для чужих глаз, после чего обернулась к тому, кто посмел оскорбить их своим бесстыдным любопытством.

– Откуда оно у вас? – спросила Элеонора охрипшим то ли от волнения, то ли от гнева голосом.

– А вы как думаете? – молодой человек сидел вполоборота, опираясь локтем на спинку стула, и явно наслаждался ее стыдливым замешательством.

– Не знаю… – она выглядела растерянной. – Я только надеюсь, что с ним ничего не случилось… Почему это письмо оказалось у вас? – она перешла на истерический крик. – Ответьте же мне! Вам известно, что с ним?

Она метнулась к нему и, опустившись на колени, схватила за руку. Он вздрогнул, обоженный прикосновением холодных дрожащих пальцев, и встал, заставив Элеонору подняться вместе с ним.