Про пунктики он мне сразу сказал и, что касается меня, правильно сделал. Я ценю честность и смелых, а кроме того, когда про такие вещи узнаёшь по факту, это дезориентирует. Я хочу сказать, что пунктик – одно, а бытовое рукоприкладство – совсем другое. Я достаточно нагляделась на мамулю и на Светку, мою двоюродную, чтобы отличать. Удивительно, что и мамуля, и Светка, скажи я им правду, заявили бы, что извращенец – это образованный парень с пунктиком, а не то животное, которое их ни за что под пьяную руку колотит. Максимчик и пьяным-то как следует не бывает, а когда бывает, делается, наоборот, совсем плюшевым. А что посуду в сердцах бьёт… не об меня же. Завтра побежит что-нибудь купит хорошенькое. Ну я уже сказала, что он отходчивый.

И так всё хорошо прошло – и с кроватью, и с Бондом, – разве что под конец мы столкнулись с человеком, который очень странно на нас поглядел, сперва на Максимчика, потом на меня, и я даже не стала спрашивать: «Знакомый твой?» – и так было видно. Иногда знаешь, что лучше промолчать, и всё же спрашиваешь, и я думаю, это от недостатка воспитания, а мамуля в таких случаях говорит: какое же воспитание между своими, или: охота тебе разводить церемонии. Вот так не разводишь церемоний, а после форсишь с подбитым глазом. А мамуля: Анжелочка, ну это же совсем другое! Нет, то же самое. Просто мамулиному нынешнему повод не нужен, он его сделает сам из воздуха, да и предыдущий был такой же, и собственный мой папка. Я с семнадцати лет снимаю углы подальше от родного дома.

Красивая была чашка. Узорчика вроде и нет, а приглядишься или потрогаешь – веточки выдавлены, лепестки. На следующий день я пошла за новой, а потом – в «Галерею» за перчатками и встретила там нервную барышню. Тоже покупательница в нашем супермаркете, а называю я её так потому, что она всегда смотрит на меня с ужасом, чуть не в обморок падает. Подворовывает, что ли? И при этом в красках и со звуковой дорожкой видит, как её изобличают, позорят и уводят в наручниках? Я давно хочу как-то дать ей понять, что ни к чему хорошему, при таких исходных морально-волевых, эти попытки воровства не приведут, и пусть остановится, пока мечты не стали явью, но пока не придумала правильный способ, это в своём роде не проще, чем с Максимчиком было познакомиться. Ну а вот сейчас столкнулись в «Галерее», и, не знаю с чего, я ей улыбнулась и говорю как дура: не бойся.

Вот что называется тесен мир! Она сперва замерла, может, думала, что ослышалась, может, думала, что, кроме «спасибо за покупку», я других слов не знаю, как запрограммированная, но потом всё же говорит: здравствуйте. Я вас знаю. Конечно, знаешь, второй год видишь меня каждую неделю.

– Меня Анжела зовут.

– Не повезло, – чистосердечно сказала нервная барышня. – А меня – Маша. Но все называют Мусей, а я ненавижу, просто ненавижу, когда так говорят. Ой. Зря я это сказала.

– Почему?

– Потому что ты теперь тоже будешь говорить «Муся».

– Зачем мне так говорить, если тебе не нравится?

– Ну не специально, я надеюсь. Это имя такое, прилипчивое. Ничего, что я на ты? Я ужасно нервничаю.

Вот я и подумала, что сейчас подходящий момент, чтобы её успокоить и заодно предостеречь.

– Не волнуйся, я никому не скажу. Но знаешь, Машечка, тебе нужно с этим завязывать.

И прежде чем она грохнется головой об пол – такой у неё сделался вид, – стала втолковывать:

– У нас хорошая система безопасности. Всех, конечно, не переловят, но ты, извини меня, попадёшься. Ты не умеешь этого делать.

– Не умею?

– Конечно. У тебя всё на лице написано.

– …Я только не понимаю, при чём здесь служба безопасности. Какое они имеют право?

Мамуля, Светка и вообще большинство тех, кого я знаю, сказали бы в этом месте: «Ты что, дура?» Тырить по супермаркетам и считать, что это твоё частное дело.

– А ты чем занимаешься?

– Я дизайнер по интерьерам.

Дизайнер по интерьерам! У меня сердце упало, как я вспомнила про нашу новую кровать. И прекрасная, между прочим, кровать, простая, матрас удобный. В восемь утра привезли, и я её собрала, пока Максимчик спал на перетащенном в другую комнату диване. Этот диван надо будет сегодня выкинуть.

– Пойдёшь со мной в Русский музей на выставку?

– Прямо сейчас?

С такой охотой она это сказала, просто удивительно. Может, ей тоже совсем-совсем не с кем: парень ленится, подружки носы воротят. Ну не знаю, какие у дизайнера по интерьерам подружки и в особенности парни, и мамуля там вряд ли чета моей, всё очень интеллигентно. Им необязательно ходить по музеям, потому что у них и без того вид людей, которые туда ходят.

Попали мы на выставку русских пейзажей «Времена года», и среди времён больше всего оказалось поздней осени и ранней весны. Почему так должно быть, что дороги всегда в распутице, небо без солнца, лошадки – заморенные, коровки – худые, дети – в отрепьях и вообще всё – в грязи? Довольными и толстыми выглядели только медведи у Шишкина и купцы на гулянье у Кустодиева.

Я спросила у Машечки, отчего так. «Какая страна, такие и медведи», – сказала она мрачно.

– Но с медведями-то как раз всё в порядке.

– Я это и хочу сказать. Если бы в порядке было всё остальное, медведей бы вообще не осталось.

Только в зоопарке.

Она оказалась такой забавной девчонкой, но её было нелегко понимать. Может быть, так со всеми образованными: они постоянно о чём-то думают и отвечают не на твои вопросы, а своим мыслям.

Я уже привыкла с Максимчиком, но Максимчик столько утаивает, что и самые безобидные вещи заставляют его насторожиться. Не хочу сказать, что он не разговаривает со мной вообще, бедняжечка. Разговаривает, если спрашивать о Наполеоне и законах физики. (И прекрасно, пусть тренируется. Дети ему не дадут покоя.) Я сразу поняла, что главное для нашей будущей семейной жизни – не действовать ему на нервы, и не так много времени ушло, чтобы выяснить, что именно для этого нужно делать и не делать. Например, его нельзя загружать бытовыми вопросами. Тут получилось очень удачно, потому что с ними я и сама прекрасно всю жизнь справлялась, включая несложную электрику. Лапу-лю так потрясло, что я не устраиваю оперу Вагнера из-за необходимости поменять розетку, что пару раз в месяц он добровольно вызывается что-нибудь сделать. За кроватью со мной поехал без всяких сцен.

С людьми легко, если ты сам спокойный.

– Ну, что у нас сегодня?

– «Ревущие вершины».

– Да?

– «Ревущие вершины»!!!

– Да?

– В русском переводе эта книга называется «Грозовой перевал». Это один из самых знаменитых романов девятнадцатого века. Его проходят в школе. Во всяком случае, в английской.

– Очень хорошо. Продолжайте.

– Тезаурус Роджера.

– Да?

– Тезаурус Роже! Roget!!!

– Тоже что-то знаменитое?

– Самый известный идеографический словарь в мире. «Тезаурус английских слов и фраз».

– …Так он что, англичанин?

– Британец и английский лексикограф. Питер Марк Роже.

– Роджер звучало бы как-то более по-английски.

– Но он-то Роже. Его отец был швейцарцем.

– Очень хорошо. Может быть, вам стоит вернуться к работе с авторами?

– Да я потому и попросился на переводы, что больше не могу работать с авторами. Переводчику хотя бы всё равно: ты его исправил, а он этого и не заметит. Авторы, вы знаете, все свои ошибки называют особенностями стиля. Я ему говорю: это неряшливо, а он мне: не неряшливо, а непринуждённо. Я ему: здесь тавтология, а он: это у меня такой творческий метод.

– Например?

– «Подошёл, мелко семеня ногами».

– Да?

– Чем ещё можно семенить, если не ногами? Мозгами? И можно ли семенить крупно? Два слова из трёх – лишние. Семенить и означает: мелко перебирать ногами. Не удивительно, что он пишет роман в семьсот страниц за два года.

– Очень хорошо. Продолжайте.

– А вот это я по радио вчера слышал. В передаче с участием специалиста. «Кадм построил стовратные Фивы».