— И открой окно.

Минхо сначала попытался поднять друга с пола, но тот лишь протестующе помотал головой. Тогда азиат открыл окно, а потом, достав телефон, начал набирать номер Томаса, сохранившийся у него до этого.Короткие гудки прервались голосом оператора:

«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Перезвоните, пожалуйста, позже».

— Он недоступен, Ньют, попро…

Минхо не успел договорить. Блондин, смотревший до этого в потолок уставшим взглядом, попытался резко встать, но опять упал, начав шептать, как мантру:

— Все рухнуло… Все рухнуло.

В карих глазах отражалась бесконечная боль. А когда Минхо, позвонив еще раз Томасу и услышав лишь механический голос оператора, покачал головой, Ньют понял, что чувство надвигающегося кошмара было не напрасным.

— Все рухнуло.

Ньют начал задыхаться и искренне надеялся, что на этот раз паника его погубит.

========== Глава 6 ==========

Томас целовал Ньюта так, будто это был их последний раз. Сминал губы, проникал языком в рот, а Ньют пытался перехватить инициативу, лишь прикусывая кончик языка брюнета.

— Знаешь, Ньют, — Томас оторвался от его губ, но тут же приник к шее, — доминировать тебе не судьба.

Брюнет рассмеялся, щекоча своим дыханием шею художника, на что тот лишь как-то странно втянул воздух. Томас спускался всё ниже, прокладывал дорожку из поцелуев от шеи до пупка, прикусывая кожу в некоторых местах, слыша в ответ на свои действия тихие стоны. Виолончелист, на удивление ничуть не дрожащими руками, медленно развязал тонкие шнурки домашних штанов Ньюта, стянул их с парня. Блондин переступил через штанины и откинул ненужную в данный момент вещь ногой в сторону.

— Черт, Томми, — сквозь зубы прошипел Ньют, почувствовав, как брюнет касается напряженной плоти.

Касание тонких пальцев по внутренней стороне бедра, эти самые пальцы, оттягивающие резинку нижнего белья.

Томас резко встал, разворачивая Ньюта к себе спиной. Он хотел что-то сказать, но виолончелист провел пальцами по его губам. Это было как немой призыв. Ньют открыл рот и облизал три пальца, понимая, что сейчас приятного будет мало. Если раньше поцелуи и каждое движение выражали безграничную нежность, то сейчас осталась лишь грубая похоть и вожделение.

Ньют опирался головой об стену, сжимал руки в кулаки, чувствуя, как Томас стянул с него оставшиеся вещи и вошел одним пальцем. Было неуютно, но не так больно, как ожидалось. Боль наступила потом, когда Томас, которому видимо надоев возиться, вошел в Ньюта сразу тремя пальцами. Блондин закусил губу, чувствуя, что прокусил её и как течет по подбородку тонкой струйкой кровь.

— За что, Томми? — сквозь мутную пелену слез прошептал Ньют.

— Почему ты не ответил мне, Томми? — Ньют лежал на той самой дороге, на которой проводились гонки. Ноги парня лежали в траве, а остальная часть тела на обочине.

В пустых глазницах копошились черви, а изо рта парня при каждом слове вылетали мухи.

— Почему ты не хочешь целовать меня, Томми?

Томас проснулся, чувствуя, как по щекам бегут жгучие слезы, а сердце бешено колотится, будто он сейчас пробежал марафон в несколько километров. Хотелось закричать, но горло сдавило и вырвался лишь какой-то странный, будто задушенный полу всхлип-полу крик.

— Том? Ты уже проснулся?

Тереза, обернутая в одеяло, как в кокон, вошла в комнату, сонно потирая глаза. Девушка подошла к окну и распахнула шторы, впуская в комнату сероватый свет.

— Открыть окно? — Тереза, зевнув, повернулась к Томасу.

Тот лишь слабо качнул головой, не способный ответить. И лишь когда свежий поток воздуха ворвался в комнату, Томас начал успокаиваться. С улицы пахло мокрым асфальтом, бензином и булочками из пекарни поблизости от дома. Эти запахи были настолько привычными, успокаивающими, что парень почувствовал покой, пока не начал вспоминать свой сон.

Ньют, с червями в пустых глазницах, мертвый, на дороге, совершенно один. Неприятное предчувствие захлестнуло Томаса с головой. Он тут же вскочил с кровати, схватил лежащие на стуле джинсы и валяющуюся где-то поблизости толстовку.

Тереза смотрела на все эти метания как-то на удивление спокойно, а потом, вздохнув, сказала:

— Том, он же еще спит наверняка, смысл, если ты к нему поедешь.

Томас, как влез в одну штанину, там и замер, балансируя на одной ноге.

— Ну не к Бренде же ты ломанулся в шесть утра.

Тереза говорила так, будто всё было очевидно, как дважды два. Томас удивленно смотрел на девушку, а потом, очнувшись, быстро надел вещи, выбежал в коридор и стал обуваться.

— Я не могу тебе объяснить, Тереза, — парень быстро завязывал шнурки, сетуя на то, что те путались. — Я просто чувствую, что что-то случилось. Я должен поехать к нему.

Томас резко встал, ударяясь головой о дверную ручку, и дрожащими пальцами повернул ключ в замке. Стоило двери открыться, как на лестничной площадке послышался приглушенный, со странным акцентом мат.

— Терез, он до… Томми? — Ньют, потирая ушибленный лоб, удивленно смотрел на брюнета.

— Н-Ньют?

— О, Томас, шэнк ты этакий, что ж ты трубку не брал?! — из-за спины Ньюта выскочил, как черт из табакерки, Минхо.

— Ну… я… э… — Томас пытался что-то ответить азиату, но взгляд его был направлен на Ньюта. На живого Ньюта. Пусть слишком бледного, с полопавшимися в глазах сосудами, но живого.

— Парень, — на лестничную площадку выглянула Тереза, всё также обернутая в одно одеяло, — вот ты.

Она указала пальцем на Минхо и, дождавшись вопросительного «чё?», сказала:

— Не откажешь симпатичной девушке в утренней прогулке?

И, как и стоило ожидать, Минхо не отказал прекрасной особе.

***

Я хотел быть твоим фотографом

Или рисовать тебя мелом

Я хотел бы быть географом

твоего тела ©

Ньют и Томас сидели на маленьком диванчике в комнате Томаса, где опять царил полумрак. Пока Ньют на кухне вызвался сделать чай, Томас пошел в комнату, чтобы убрать постель и завесить шторы, чтобы яркий свет не бил в глаза. Спустя пятнадцать минут Ньют зашел в комнату, осторожно неся в руках две кружки, от которых исходил пар. Томас хотел ему помочь, но Ньют лишь покачал головой:

— Я справлюсь, Томми.

Дрожащими руками блондин поставил кружки на прикроватную тумбочку, где лежал отключенный телефон Томаса, стопка с нотами для виолончели и пачка сигарет. Повисло неловкое молчание. Что говорить после всего произошедшего? После своих снов Томасу неловко было даже сидеть рядом с Ньютом.

А Ньюту было неловко за свой минутный порыв тогда, на балконе, под совсем не звездным небом.

— Сегодня была плохая погода, — заговорил Томас, — а ты говорил, что если небо звездное, будет хорошая погода. Это нечестно.

Ньют рассмеялся, и Томас заметил, что смех этот звучит более хрипло, чем обычно.

«Он сорвал голос», — подумал Томас, ничуть не сомневаясь в своей догадке.

— Ну прости, Томми. Я бы с радостью сменил серые дождливые дни на снежные. Но мы не в том месте живем, да и до волшебника мне далеко, — Ньют улыбался, глядя на стену, и постоянно чесал левую руку. Это движение не ускользнуло от Томаса. В очередной раз, когда блондин потянулся к бинтам под толстовкой, виолончелист перехватил его руку, чуть задирая рукав черной кофты.

— Не надо, Томми.

И Томас, сам того не ожидая, остановился. Он не привык отступать, всегда делал то, что хотел. А тут сдался.

«Я не хочу терять его», — Томас помотал головой, отгоняя всплывшую в сознании картинку из сна.

«Я не хочу, чтобы ты разочаровался во мне», — Ньют нервно дергал бинт, чувствуя, как ноет порез.

— Что ты чувствуешь, Ньют? — Том взял с тумбочки кружку с чаем и чуть отпил. Ромашковый. Как раз успокоить нервы.

Ньют, не поворачиваясь, уточнил:

— К тебе?

Томас кивнул.

— Я не знаю, Томми. Наверно, это сродни какой-то болезни. Она медленно точит мой мозг, заставляет бояться за тебя, за то, что я испытываю какое-то странное влечение. Это ненормально. Но так оно и есть.