Первые десять минут фильма парни провели за копошением, пытаясь устроиться поудобнее. В конце концов, улегшись окончательно, они приступили к еде. К пиву за два с лишним часа они так и не прикоснулись. Периодически Томас комментировал фильм, что порой смешило Ньюта, а порой ужасно раздражало. Заткнуть парня удалось лишь еще одним куском пиццы, хотя до этого он съел роллы. А уже через приблизительно половину фильма еда вообще закончилось, и парням пришлось идти на кухню жарить яичницу и быстро делать салат. Вот за что Ньют искренне был благодарен Томасу, так за то, что тот принес еды. Видимо, как знал, что останется на ночь.

К концу фильма глаза у Ньюта уже слипались, но желание досмотреть было сильнее. Но стоило волчку на экране докрутиться и появиться черному фону, как художник, съехав по подушке, тихо засопел. Худые руки и ноги обвили Томаса, как лианы, а потому ему пришлось аккуратно скидывать их с себя и идти выключать ноутбук и телевизор. А потом уже в голове Томаса свершилась целая дискуссия на тему: ложиться спать рядом с Ньютом или нет. Но вид того, как блондин ежится во сне, сильнее закутываясь в плед, убедил Томаса лечь рядом, обнимая Ньюта. Дыхание художника щекотало шею, а тихое и монотонное сопение успокаивало. А потому уже буквально через несколько секунд брюнет почувствовал, как глаза закрываются, и он засыпает.

========== Глава 12 ==========

Томас проснулся, когда над городом только занимался рассвет. Небо, окрашенное в розовато-голубые тона, не выглядело таким пасмурным, как все дни до этого. Парень искренне надеялся, что хотя бы один день не будет дождя и промозглости, характерной для их города. Плохая погода вгоняла в депрессию, а с учетом последних событий, та все чаще и чаще посещала музыканта. Одна из причин постоянных раздумий и самокопания лежала сейчас рядом, обнимая подушку.

Блондинистая голова лежала на подлокотнике, тихо сопела и хмурила брови. Стоило Томасу только скинуть с себя свою часть одеяла, как Ньют тут же закутался в него с головой, полностью прячась в этом одеяльном коконе. Чтобы он не задохнулся, а потом Томасу не пришлось прятать его хладный труп в каком-нибудь шкафу, виолончелист начал стягивать одеяло. Сделать это было сложно, потому что художник вцепился в него руками и ногами, но потом, перевернувшись и что-то пробормотав, все-таки отпустил одеяло. И открыл глаза.

— Прости, не хотел разбудить, — Томас как-то виновато посмотрел на Ньюта. В его взгляде читалось столько извинений, будто он не просто разбудил человека, а еще перед этим наступил на ногу старушке, обидел ребенка, отобрав у него конфетку, и выставил любимого щенка на улицу. Все сразу и в один момент, а теперь сильно раскаивается.

— Не смотри так, Томми, будто на тебе все грехи мира, — художник от своего сравнения прыснул со смеха. — Все равно скоро вставать. Не знаю как тебе, а мне на занятия.

Заметив удивленный взгляд виолончелиста, Ньют продолжил:

— Сегодня понедельник. С добрым утром.

Улыбаясь, парень встал, потянулся и прошел на кухню, растирая на ходу обнаженные плечи. В квартире было чуть теплее, чем вчера, но все равно не до такой степени, чтобы расхаживать в одних штанах, что и делали парни. Пройдя на кухню, Ньют первым делом потрогал батареи. Под пальцам он почувствовал все такой же холодный алюминий, как и до этого. Ничего не оставалось, как включить на всю духовку, чтобы прогреть воздух, а потом уже поставить греться чайник.

Томас, увидя махинации художника с духовкой, ушел с кухни. Пришел он довольно-таки быстро, держа в руках небольшой плед, который он нашел на полу в комнате, и свитер.

— Я пойду покурю, — брюнет кивнул в сторону зала, где был выход на балкон. Надев свитер, он направился в сторону зала, но остановился у вешалки в коридоре. Сняв куртку, Томас пошарил по карманам, выуживая из одного пачку Malboro.

С кухни послышался короткий свист чайника и голос Ньюта.

— Ты кофе будешь? И меня подожди, я тоже пойду.

Томас, взяв сигареты, вернулся на кухню. Стоя около плиты, Ньют сыпал в кружку ложку за ложкой кофе.

— Я чай лучше буду. Черный, три ложки сахара. Тебя удар не хватит, столько кофе пить? — музыкант кивнул в сторону кружки, куда блондин высыпал уже приличное количество кофе.

— А у тебя жопка не слипнется, столько сахара в чай добавлять? — улыбнулся Ньют, заваривая чай и насыпая туда сахар.

— А ты еврей, вопросом на вопрос отвечать? — Томас улыбнулся, облокачиваясь на раковину. Стоявший совсем рядом художник сначала лишь усмехнулся, а потом, спустя всего пару секунд, засмеялся в голос. Заливисто, смахивая выступившие от смеха слезы. Виолончелист впервые за их знакомство услышал искренний, не сдерживаемый смех художника.

— Томми, да ты, оказывается, шутник, — отсмеявшись, протянул блондин. — Бери, юморист, свой чай и пошли.

Отдав Томасу кружку с чаем и взяв свою с кофе, Ньют ногой подкинул плед, лежавший на полу. Когда парень закинул его на руку, они прошли через зал на незастекленный балкон. Художник поставил кружку на подоконник и обернулся в плед. Пошарив по карманам домашних штанов, он не обнаружил в них ни зажигалки, ни излюбленной пачки Winston.

— Держи, — Томас протянул ему сигарету. Закурив, он приблизился к Ньюту так близко, что мог видеть выгоревшие на летнем солнце кончики ресниц. Прикурив от сигареты виолончелиста, художник не спешил отстраняться. Его завораживали глаза напротив. Карие, без каких-либо вкраплений, цвета кофе или же карамели… Пожалуй, сейчас Ньют не смог бы подобрать точного сравнения. Все мысли из головы испарились. Сразу вспомнился прошлый поцелуй на балконе. Тогда он остался без ответа. А если сейчас…

Ньют отложил дымящуюся сигарету в импровизированную пепельницу, которой служила банка из-под кофе. Забрав сигарету у Томаса, парень отвел руку с ней в сторону и приблизился к виолончелисту так, что кончики их носов соприкасались.

Томас закрыл глаза и первым преодолел расстояние всего в несколько миллиметров. Сначала это было легкое касание губами, мимолетное. Отстранившись друг от друга, чтобы осознать содеянное, всего лишь на мгновение, они снова поцеловались. Одна рука Ньюта была на затылке у Томаса, а другая на талии, прижимая ближе к себе, будто желая слить их в одно целое. Сплавить в одно.

Они целовались размеренно и нежно, так, словно время тянулось сейчас тягучей карамелью, а не стремительно бежало вперед. Целовались, забыв про все вокруг: про то, что их наверняка видно из соседних квартир, про то, что в этом мире вообще кто-то есть.

Плед с плеч Ньюта упал, и теперь Томас чувствовал тепло его тела. Чувствовал шершавыми пальцами каждый позвонок, каждый тонкий шрам.

Томас провел языком по языку Ньюта, чувствуя, как тот прижимается еще ближе, хотя ближе, казалось бы, невозможно. Никто не пытался перехватить инициативу, не было «переплетения языков» и бешеных искр. Все было так, будто они уже много лет знали друг друга. Будто уже много лет были вместе.

Ньют первым прервал поцелуй, чувствуя легкое головокружение. То ли от эмоций, то ли от того, что наконец-то он понял все свои чувства. Художник провел пальцами по губам виолончелиста, тихо шепча:

— Ты бы знал, Томми, какой ты чертовски красивый. Нельзя быть таким идеальным. До каждой черточки. До каждой родинки.

Виолончелист закрыл глаза, вслушиваясь в этот тихий, чуть хрипловатый голос. Ньют продолжал водить тонкими пальцами по лицу Томаса, очерчивая сначала губы, потом нос, а потом скулы. А потом его рука опустилась, и только тогда Том смог открыть глаза и посмотреть на блондина. Тот докуривал почти истлевшую сигарету, а вторая все так же дымилась в банке. Взяв ее, виолончелист встал рядом и, выпуская дым в небо сказал:

— Знаешь, — Томас затянулся, — все оказалось проще, чем я думал.

Парень выпустил в небо колечко дыма, наблюдая, как оно растворяется в утреннем прохладном воздухе. Вспомнив, что Ньют стоит без пледа, Томас поднял его и накрыл парня. Тот улыбнулся и кивнул.