Пожалуй, последних двух слов подросткам не требовалось. Стоило Аве Пейдж отдать деканам листы, как толпа из актового зала начала разбредаться по этажам.

Каждый думал о своем. Каждый надеялся на то, что прошел. Ведь для многих, пришедших в этот университет, возможность поступления решала все.

Томас шел по коридорам и надеялся, что прошел. Иначе бы пришлось признать поражение и вернуться домой к отцу, желавшему исполнить свои желания и стремления в бизнесе посредством сына. Он не желал возвращаться в то место, где не было ни одного приятного момента в его жизни.

Ньют шел по коридорам и надеялся, что прошел. Иначе как ему возвращаться обратно в тот дом, откуда он отправил собственную мать, единственного родного человека, в психиатрическую лечебницу? Иначе как ему оправдать себя?

Люди уходили отсюда с разными эмоциями. Кто-то плакал, кто-то спешил позвонить родственникам и сообщить радостную новость. Томас, увидев свое имя в списках, лишь быстро набрал в телефоне: “Я прошел. Люблю тебя.”

Ньют облегченно выдохнул. Это была его возможность начать заново хотя бы этот этап жизни.

***

Настоящее время.

Минхо, Бренду и Терезу это послепраздничное утро встретило серым небом, пронизывающим ветром, врывающимся через открытую форточку на кухне, и жутким похмельем.

Ньюта это утро встретило горечью от сигарет и грустным, пронзающим насквозь своей искренностью взглядом Томаса. Ньют ненавидел такие взгляды. Они были полны жалости. Они были похожи на наигранное сочувствие. Фальшивого сочувствия Ньюту хватило в этой жизни с лихвой.

- Не смотри на меня так, Томми, - художник потер лицо руками, тяжело вдохнул воздух, будто все это время не мог дышать.

- Не смотри так, будто тебе жаль. Ты сам не знаешь, кого ты жалеешь.

Ньют попытался улыбнуться, но его лицо скривилось от жалкого подобия улыбки. Томас замотал головой, словно пытаясь отогнать от себя все мысли. Возможно, ему действительно хотелось выкинуть из головы всё. Всё, что он слышал, всё, что между ними произошло этой ночью. Томасу хотелось бы думать, что все это было лишь минутным порывом, какой-то жалостью, но обманывать самого себя – это гиблое дело.

- Я знаю, о чем ты думаешь, Томми, - Ньют встал с кровати и, прикрывая свою наготу простыней, начал собирать вещи и одеваться. – Думаешь, что эта ночь была ошибкой. Обычно все так думают.

Парень с невозмутимым лицом пожал плечами. Он говорил это с таким безразличием, что Томас невольно задумался, что такая ситуация случается с художником не в первый раз. От этого стало как-то противно по отношению к самому себе. В его голове не было и мысли о том, что это было ошибкой. Всё, о чем он мог думать, так это о том, как этот на первый взгляд безобидный парень мог отправить свою мать в психушку?

- Ньют, - Томас все-таки решил заговорить, когда Ньют уже собирался выходить из комнаты. – Я не считаю, что это было ошибкой. У меня даже мысли об этом не было. Я думал о…

Сказать о том, что творилось в его мыслях, Томас не мог. Но Ньют был слишком умным, слишком догадливым, чтобы не понять.

- Ты думал о том, почему я обрек собственную мать на смерть. Я не знаю, Томми. Подумай сам.

И он вышел из комнаты, оставив Томаса наедине со своими мыслями.

========== Глава 11 (Часть 1) ==========

Ньют и Бренда сидели настолько близко, что со стороны могло показаться, что они пара, мирно обсуждающая предстоящее свидание. Парень и девушка смотрели друг другу в глаза, а их носы почти соприкасались. Но если прислушаться к их разговору, можно было понять, что нежность и предстоящим свиданием тут и не пахнет. В глазах блондина было столько злобы, что ею можно было бы испепелить всю Англию и еще парочку близ лежащих стран.

- Ты ему ничего не расскажешь.

- Расскажу, - Бренда свела брови к переносице, отчего ее лицо приобрело вид скорее злого хомячка, чем грозной девушки.

- Ты. Ему. Ничего. Не. Расскажешь.

Наблюдать за этой картиной из-за угла своей комнаты было с одной стороны забавно, а с другой глупо. Томас понимал, что в любой момент может зайти на кухню и сделать вид, что ничего не слышал и совершенно ничего не хочет спросить. Только вряд ли такое прокатит с Ньютом и Брендой. С кем угодно: с преподавателями, с родителями, даже периодически (крайне редко) с Терезой, но уж точно не с Брендой. И не с Ньютом. Умение не только лгать, но и распознавать ложь явно было заложено в них двоих с рождения.

- Я все расскажу, Ньют. Томасу и так многие лгали. Не хочу, чтобы он страдал из-за чьей-то лжи.

- Ты не можешь рассказать ему, – Ньют шипел на Бренду, и плечи его были напряжены так, будто в этот же момент он готов был вцепиться девушке в глотку, чтобы та замолчала.

- О чем не расскажешь, Бренда? – Томас, решившись, зашел на кухню. Он невозмутимо прошел к шкафчику, доставая коробочку с чаем. Поставив чайник на плиту, Томас повернулся к Бренде и Ньюту, замечая помятый вид обоих.

Бренда сидела уже отстранившись от художника, расслабленно откинувшись на стул. Через ее прозрачную майку, явно одолженную у Терезы, просвечивался фиолетовый лифчик, а собранные в неаккуратный пучок на макушке волосы открывали тонкую шею. Томас смотрел на девушку и понимал, что ничего не чувствует. Совершенно. Не то что бы раньше у него были какие-то особые чувства к ней, но сейчас было иначе.

Рядом сидел Ньют. Растрепанные волосы, спадающая на глаза челка. Расстегнутая, небрежно накинутая на тело рубашка. Руки, покрытые шрамами. Художник берет сигарету из пачки, валяющейся на столе. Видимо, кто-то из ночных гостей забыл забрать. Потому что Ньют точно не курит Camel. Томас уверен в любимой марке сигарет. Хоть в чем-то относительно Ньюта он уверен.

Томас понимает, что что-то чувствует к нему. Потому что просто так он не переспит с парнем. Хотя бы потому, что он парень. С девушками Томасу казалось все проще. Хотя бы в плане понимания самого себя.

Томас понимает, что совершенно не знает Ньюта. Он хочет доверять ему, но с каждым днем он находит все больше и больше скелетов в шкафу. Он должен знать хоть что-то.

А потому…

- Говори, Бренда, – Томас кивает виолончелистке. - Давай, рассказывай, что хотела.

Но стоило девушке лишь открыть рот, ее прервал свист закипевшего чайника. Виолончелист, не спрашивая, кто что будет, заварил всем чай, понимая, что к напитку никто не притронется.

Поставив кружки на стол, Томас прошел к двери, ведущий в комнату Терезы и облокотился на нее.

- Ну так что? Рассказывайте, - Томас, пытаясь говорить чуть громче обычного, постарался менее заметно закрыть дверь в комнату Терезы на замок. Судя по тому, что ни Ньют, ни Бренда не посмотрели в его сторону, у него это получилось.

Меньше всего хотелось, чтобы в данный момент на кухне появился кто-то еще.

- Томас, я знала Ньюта еще до вашего знакомства, – Бренда взяла со стола зажигалку и начала ею нервно щелкать.

- Не смей ему говорить… Я последний раз тебя прошу. Я вообще впервые кого-то о чем-то прошу, – Ньют сжал кулаки так, что побелели костяшки. Так, что потом наверняка остались следы от ногтей.

Бренда сжала губы и мотнула головой. Отказ. Она начала говорить.

Ньют глубоко вздохнул и обреченно закрыл глаза. Что ж, наверное, он заслужил того, что Томми узнает всю правду. Теперь уже точно всю. А после такой правды вряд ли будет рад тому, что вообще когда-то они пересеклись.

- Что такого в том, что вы были знакомы? – Томас пожал плечами.

- Я была на той аварии. Не знаю, что он, - девушка кивнула в сторону Ньюта, - тебе наговорил, но я знаю истинную причину. Он не только псих, но и наркоман!

Ньют встал из-за стола, опираясь на него руками. Взгляд его был направлен в пол, и парень тихо, еле слышно спросил:

- Зачем ты ему это рассказываешь?

- Потому что не хочу, чтобы кто-то сломал ему жизнь.

- Благородно, - Ньют кивнул, закидывая докуренную сигарету в кружку с чаем. Та с шипением соприкасается с жидкостью и, чуть опускаясь вниз, вновь всплывает на поверхность. – Только спроси у него, нужна ли ему эта правда?