Лишь с шаманом я мог иногда более-менее поговорить. Он меня терпеливо выслушивал и это помогает мне устаканить свои собственные мысли. Даже та ситуация с именем, побудила меня начать сегодня с шаманом такой разговор:

– Я… Я… Ташре… Чуйхо… нет имени. Имя… мне имя надо… – «чуйхо», так меня называют практически все местные, причем даже чаще, чем «ташре». Недавно я понял, что это значит «чужой».

Брови шамана нахмурились, что сделало его внешний вид ещё более зловещим. И пускай вас не обманывают пустые глазницы этого старца, он видит абсолютно все и без глаз.

«Ты думаешь, что я смогу дать тебе имя?» – примерно такой контекст был в его словах. Все предложение полностью я не понимаю, но логически заполняю пробелы.

Сам не знаю, зачем я решился на такую просьбу. Вот только то, что у каждого есть имя, а у меня нет, меня напрягало. Будто из-за этого я не могу нормально начать жить. Даже у шамана есть имя, но его я не знал. И хоть его я так и называл «шаман», он не обижался, а иногда даже хвастался, что я его так зову. Это слово чем-то похоже на местное слово «шкраймайн» и когда старик объяснял это значение, то показывал мне сначала на небо, потом на землю. Я все равно его не понял, но исправно продолжал его так называть. Мне не сложно, а старику это нравится.

– Нет?

– Ты сам должен выбрать, – голос шамана был тверд, но все равно проскальзывало непонятное беспокойство.

–Ты мочь мне помощь? – этот вопрос был задан не случайно. Если мое имя будет странным для крейхо или кого бы то ни было, то ничего хорошего с этого не выйдет. Я итак слишком заметен на фоне этих темных высоких людей.

Теперь брови шамана уже взлетели вверх.

– Ты уверен?

– Да

– Ты приходи в мой дом ночью. Когда Эле будет в центре неба…

Эта фраза не была для меня чем-то необычным. Эле это средняя сестра. Одно из трёх ночных светил. Каая, Эле и Крэф. Так крейхо называют эти светила. Об этом мне рассказал Греф. Примерно через четыре дня нашего знакомства. Греф, совсем ребенок, но знает очень много, да ещё и назвали его в честь младшей сестры, ночного светила. Он этим очень гордится и много мне рассказал о самих светилах. Ему, как он сказал, всего десять зим. Оказывается, что местные считают возраст по зимам, так как пережить зиму считается гораздо сложнее. И эти мысли заставляют еще больше задуматься. А сколько зим мне?

Так вот… Греф рассказал мне имена всех спутников, в том числе и местное название солнца.

Каая – старшая сестра и самый крупный спутник этого мира. Она небесно-голубого цвета и появляется на небе сразу как стемнеет.

Крэф – самая младшая сестра и, по совместительству, любимица Грефа. Независимо от погоды, времени суток и месяца Крэф всегда на небе. Тогда, когда меня нашел Атан, я заметил это, но не стал заострять внимание.

Эле – средняя сестра и она появляется на небе только в полночь. Честно говоря, когда я впервые ее увидел, то не поверил собственным глазам. Это кроваво-красное пятно на черном небе вызывает не лучше впечатления. Эле выглядит жутко. Она озаряет все небо, делая его бардовым и тут даже Каая не помощник. Эле затмевает её полностью. С ней связаны все таинства и страшилки шаманов. И честно говоря, когда Эле выходит на небо, местные предпочитают сидеть по домам, хотя ночью жизнь в поселке кипит. Однажды Греф признался, что боится света Эле, и я его отчасти понимаю. А уж если даже местные боятся, то и мне стоит этого опасаться.

Ну и, наконец, дневное светило. Местное «солнце» … это слово тоже всплыло у меня в голове, когда я впервые задумался о нем. Здесь он имеет название «Таш» и, по рассказам Грефа, это именно «он». Если спутники так и называют «сестрами» и сразу ясно, что это женщины, то солнце – это именно мужчина.

Мы распрощались с шаманом, и я пошел в свой кох, стоило все обдумать… В принципе, по крупицам, но я собирал информацию о этом мире, и понимание, что мне нужно действительно изучить его с самого начала, навевает на еще большие мысли. Это не мой мир. Я все пытаюсь найти что-то важное для себя, поставить цель, чтобы была отправная точка, с которой мне нужно начать. А сейчас, после разговора с шаманом, внутри бурлило непонятное чувство. Будто я сделал что-то важное, что-то правильное, то, что возможно перевернет все.

С этими чувствами я вошёл в кох, он же дом. Стены этого, впрочем, как и остальных домов, находятся примерно на метр в земле, а крыша достигает конца стен. Создаётся впечатление этакого конуса из бревен, большого конуса. Внутри очень просторно и не удивительно, учитывая для каких жителей он строился. Высокий потолок, крепкая мебель, пускай ее тут и малое количество. Деревянный стол, небольшой топчан с подушкой и одеялом, каменное сооружение, больше похожее на груду камней, но являющееся источником тепла для данного дома, от которого я стараюсь держаться подальше. Иначе сохну, как рыба на суше. Старый, вручную сделанный ковер и пара сундуков, которые я так и не могу заполнить вещами, из-за их отсутствия. В целом, ничего лишнего, но уюта этому домику явно не хватает. На улице есть колодец с чистой водой, который я постоянно навещаю, но тот самый бурдюк, который дал мне Атан я все ещё ношу с собой и каждый день исправно наполняю водой.

Я привык к тому, что различий между мною и местными очень много. Мы будто два разных вида, но я не удивлюсь, если так в итоге и окажется. Аборигены привыкли, что я навещаю колодец практически каждые три часа, и в это время он абсолютно пуст. Хотя в остальное время около него не протолкнуться. Опять же это вызывает во мне противоречивые чувства, но говорить об этом с крейхо я не собирался.

Недавно я обдумывал мое ощущение и обозначение времени. Это будто заложенные мне изначально в голову мысли, которые плотно сидят в ней и не покидают её, даже с учетом потери памяти. Часы. Никто из крейхо так не обозначает время. Я даже не знаю, что именно это значит, но внутри, будто сам организм знает, когда прошел этот «час». Минуты, из которых состоит час. День, который содержит в себе определенное количество этих часов. Я считаю начало и завершение дня с приходом Эле. Это примерно двадцать пять таких часов. Также есть месяц, который местные называют циклом. Но я не знаю, как считать их, поэтому буду считать, как и местные. В этой деревне я живу еще не полный цикл.

Мысли мне не мешали делать свои обычные, рутинные действия. Я поправил бурдюк на поясе и направился к столу. На нем уже, как обычно, стояла корзинка, кто и когда её приносит, я так и не выяснил, да и не особо стремился. Но кормят меня, независимо от того, что я для них чужой, исправно, причем очень вкусно и сытно. По дому начали распространяется ароматы выпечки, а чем ближе я подходил к столу, тем теплее становилось. Видимо приготовили все недавно… Приятно осознавать, что кто-то заботится о тебе и только эти мысли ведут меня к тому, что я должен поблагодарить своего кормильца, кем бы он ни был.

Сегодня никаких больше планов не было. Вернее, они пропали после нашего разговора с шаманом. Обычно я так же с утра прихожу к нему, и мы до обеда или вечера, если сильно увлекались, разговаривали, если это, конечно, можно назвать разговором. Но сегодня после моего заявления шаман пошел к себе, по всей видимости готовиться, ну а я предоставлен сам себе.

Возникло тянущее желание сходить на речку, давно я там не был. За время моего проживания тут, я уже посетил речку два раза, каждый раз осознавая, что мне мало этого времени. Мне надо еще раз сходить к реке. Будто сама душа тянется в «живую» воду.

Во рту пересохло, а тело покрыло сухими трещинами. Живительная влага из бурдюка освежила меня. Нужно набрать в него ещё воды, если хочу сходить к реке. Дорогу я запомнил, так что надеюсь обойтись без сопровождения. Вот только каждый раз, когда я собираюсь за пределы деревни, мне навязывают провожатого. Видимо, и этот раз не исключение.

Когда я уже подходил к колодцу, то заметил, что тут не один.

– Норт Крэч, – я поздоровался с местным учителем. Им оказался тот самый, опасный, жилистый мужчина. Как мне объяснили, его имя означает «Филин». Его жёлтые глаза изучая, глянули на меня, что заставило выпрямить спину. Филин всегда вызывал во мне чувство уважения и непонятной досады.