Учитывая угрозу Ревелю со стороны наступавших германских войск, штаб Балтийского флота распорядился о передислокации разведывательного отделения в Гельсингфорс. Тихонов немедленно выполнил приказ, хотя расставаться с обжитым местом было не по душе. Другой срочной задачей разведывательного отделения стала эвакуация постов радиоперехвата с островов Эзель и Даго, чтобы не подвергать их угрозе захвата.

В операции по эвакуации радиоразведчиков и технического оборудования постов с Моонзундских островов в сентябре 1917 года принимали участие вместе с Тихоновым почти все его подчиненные. В это же самое время германская авиация заметно активизировала бомбардировку артиллерийских батарей и других военных объектов на островах. Во время одного из таких налетов вражеских аэропланов Тихонов получил осколочное ранение в грудь на острове Эзель. Истекающего кровью начальника отделения из-под бомб буквально на руках вынес старший лейтенант Булавин.

Два месяца Владимир Константинович провел на излечении в гарнизонном госпитале Гельсингфорса. Там он узнал о произошедшем в Петрограде октябрьском перевороте и том, что власть в стране перешла в руки революционного правительства во главе с Лениным. Какие последствия для страны сулило это событие, в конце 1917 года можно было только гадать.

Вспоминая прошедшие события, Тихонов шагал по камере, «наматывая» километры в замкнутом пространстве. Когда надоедало, садился на табурет и снова погружался в раздумья. Все чаще в голову ему приходила мысль о том, как бы связаться с Кристиной Тамм, проживавшей в Финляндии, узнать у нее, удалось ли найти рыбаков, которые были свидетелями подрыва парохода «Ладога» на мине и могли спасти людей с гибнущего судна. А может быть, Кристине в поисках требуется помощь? Так или иначе, надо искать Стрельцова в Финляндии. Но как искать, когда сидишь под замком. Наверное, пора думать о побеге?

Долгие размышления узника морской тюрьмы однажды были прерваны звуком открывающегося замка.

В камере появился седобородый Елпидифор Порфирьевич. Старик нередко заходил, чтобы довести до арестанта очередные указания администрации, поэтому Тихонов ничего не спросил, только повернул голову к вошедшему. Но на сей раз начальник тюрьмы принес удивительную новость:

– Ты, вот что, мил человек. Давай-ка скоренько собирайся и марш на выход с вещами! Приехали за тобой…

– Кто приехал, зачем? – угрюмо поинтересовался лейтенант.

– Ну, мне-то почем знать, куда возят вашего брата, душ подневольных. Может, на допрос…

«А может, к стенке», – домыслил про себя Тихонов. Собираться ему было легко: он попал в тюрьму без вещей, без них и выйдет. Ничего ему теперь не нужно.

– Давай-давай, мил человек, иди! Сдам тебя под расписку, и забот мне, старику, меньше.

Тихонов не спеша вышел в коридор, заложил руки за спину и пошел к лестнице, ведущей на первый этаж. За ним шаркал «приносящий надежду» Елпидифор Порфирьевич.

Под конвоем Тихонов вышел во внутренний двор тюрьмы. И остановился. Как часто бывает в середине апреля, погода в тот день стояла солнечная и безветренная. Под солнышком таяли последние сугробы темного снега, а птицы, облюбовавшие разогретые карнизы железной крыши, своим гомоном подсказывали людям, что весна пришла в город насовсем. Арестант даже зажмурился, слишком ярким ему показался свет весеннего дня после сумрака камеры, которую он покинул.

К действительности его вернул незнакомый голос, в котором звучал вопрос:

– Это вы Тихонов Владимир Константинович?

Лейтенант открыл глаза и увидел перед собой немолодого человека в короткой шоферской куртке из желтой кожи. Около ворот стоял легковой автомобиль. Тихонов молча оглядел шофера и утвердительно кивнул головой. При этом снял форменную фуражку, чтобы лучше чувствовать тепло весеннего дня. Свежий воздух пьянил, со стороны казалось, что вышедший из тюрьмы узник даже немного покачивался. А голос шофера продолжал звучать в ушах:

– Владимир Константинович, товарищ Раскольников приказал привезти вас к нему. Прошу проследовать в автомашину.

– Давно товарищ Раскольников меня ждет. Заждался, поди, – бормотал Тихонов, двигаясь к автомобилю, блестевшему лакированными боками.

В машине сидение под ним мягко просело пружинами. Приятно пахло хорошо выделанной кожей. Автомобиль выехал с острова Новая Голландия и промчался по Конногвардейскому бульвару в направлении Исаакиевского собора. Через несколько минут шофер затормозил у здания гостиницы «Астория», или «Петроградской военной гостиницы», как она именовалась в годы войны. Распахнулась задняя дверца, Тихонов вышел и направился внутрь здания, следуя рядом с шофером.

Перед номером на третьем этаже они остановились, шофер постучал. Из-за двери послышалось громкое: «Входите!», шофер открыл дверь и пропустил лейтенанта внутрь. В центре просторной комнаты стоял Раскольников и прямо, с некоторым подобием улыбки смотрел на гостя. Он был широкоплеч и высок, выше Тихонова на целую голову.

– Здравствуй, Владимир! – сказал он как-то запросто, будто и не стояли между ними напряженная встреча в конце минувшего года и тюремное заключение.

– Здравствуй, Федор! – спокойно ответил Тихонов.

Раскольников первый протянул ладонь для рукопожатия, Тихонов ответил ему. Потом они расположились в креслах друг перед другом.

– Ты, должно быть, смотришь на меня и недоумеваешь, что такое происходит, я угадал? – с усмешкой спросил Федор.

Тихонов вместо ответа неопределенно пожал плечами.

– Хорошо, я расскажу тебе, что произошло с того момента, как ты прислал шифровку, в которой в пух и прах громил революционное руководство за ошибки, допущенные в отношении старой разведки Балтийского флота. Органами Всероссийской чрезвычайной комиссии, или просто ВЧК, в течение марта сего года арестованы по обвинению в контрреволюции и саботаже многие морские офицеры, в том числе из состава командования Балтийского флота. Они тебе, вне всякого сомнения, хорошо известны. Незавидная судьба их ожидает. Твоя шифровка попала мне в руки лично. Я прекрасно осознавал, что, попади она какому-нибудь другому комиссару, ты оказался бы в «Крестах» с таким же обвинением, как они. Поэтому мне, хорошо тебя знающему и понимающему, что своей шифровкой ты не собирался нанести вред Советской власти, пришла в голову оригинальная идея. Тебя следовало на время упрятать с глаз долой, чтобы ты не оказался в числе врагов. В штабе Балтики ты был на виду, искали бы, даже если б стал скрываться. Поэтому я решил спрятать тебя там, где искать не станут, и отправил в морскую тюрьму пересидеть смутное время. И, что не маловажно, в ней сидеть не так уж плохо. Этот вопрос я изучал летом 17-го при Временном правительстве, так сказать, на собственной шкуре. Таким образом, товарищ моих детских лет, я отплатил добром за то, что ты как-то спас меня, когда я пацаном чуть не потонул на купании в Суздальском озере. Теперь мы квиты, не так ли?

Владимир Константинович, выслушавший неожиданные откровения своего бывшего соседа, а ныне революционного комиссара, от удивления не мог подобрать нужных слов, поэтому продолжал сидеть молча.

Раскольников оказался нетерпелив и переспросил:

– Ну, что же ты молчишь, сосед?

Тихонов, тщательно обдумывая фразу, ответил:

– Федор! Час назад я сидел в тюремной камере и гадал, какая участь меня ждет в ближайшем будущем. Всем известно, что в тюрьму от хорошей жизни не попадают. Так что мысли-то у меня не больно веселые были, можешь себе представить. И вдруг я приезжаю в гостиницу «Астория», в шикарный номер, и узнаю от тебя такие вещи, которые у меня даже в голове не могут сразу уложиться. Так что уж извини за молчание – мне надо прийти в себя и начать соображать как следует.

Реплику собеседника комиссар понял по-своему. Он встал, подошел к массивному буфету, вынул из него пузатую бутылку темно-зеленого стекла и поставил на круглый стол у окна. Потом присоединил к бутылке хрустальные рюмки и блюдце с нарезанным лимоном. Подумал и добавил увесистое блюдо с ломтиками хлеба, намазанными аппетитным печеночным паштетом.