Даже не видя, он знал, что Гензаи сейчас стоит рядом с окном, в тени, оперевшись спиной о стену. Брови его нахмурены, а руки скрещены на груди. Он смотрит сурово, но не осуждающе. Ведь Гензаи уже привык и знает, что осуждать его бесполезно.

— Ну знал. И дальше? — слова даются в трудом и горло сводит болью. Свой собственный голос кажется чужим.

— Ты мог сообщить нам. Только не ври, что тебя бы заметили. Кого угодно, только не тебя.

Гензаи знает его слишком хорошо, и это помешало, если бы пришлось врать. Но с ним можно говорить честно.

— Если бы вы узнали, что Питер здесь, — пришлось сделать паузу, чтобы хватило дыхания, — то все силы были бы брошены на борьбу с ним. А вы мне нужны были там, чтобы избавиться от шестерок Игнасия.

Из темноты донёсся тяжелый вздох. Лайт был уверен, Гензаи сейчас возвёл глаза к потолку.

— Ты вообще понимаешь, что натворил? Из-за твоего слепого желания отомстить Монолит теперь открыт. Корни древа жизни медленно горят. Число пострадавших идёт на десятки.

Лайту хотелось ответить: «И что?». Какое ему до этого дело? Он добился своей цели, их цели его не интересовали изначально. Что они там себе напридумывали — их проблемы. А Монолит бы всё равно открыли. Питера не победить, даже собрав здесь все войска Альтеры.

— Даже не делай вид, что тебе всё равно. Ты ведь вовсе не собирался там умирать, — от внимательно взгляда Гензаи было физически некомфортно, но даже одна мысль о том, чтобы отодвинуться взывала боль.

— Откуда тебе знать? — от резкого тона горло свело ещё сильнее. — Может, всё шло по плану, пока ты не вмешался. Тоже мне. Спаситель.

— Мог бы спасибо сказать. Я тебе вообще-то жизнь спас, — тон ассасина тоже стал резче и холоднее. Лайт знал, что его глаза сейчас потемнели и сузились.

— Напомни, когда я тебя об этом просил?!

Приступ удушливого кашля заставил замолчать на несколько минут. Во рту начал сильнее ощущаться привкус крови, ставший уже привычным.

— Ты был слегка не в том состоянии, чтобы о чём-то просить, — тон Гензаи мог бы показаться спокойным тому, кто с ним не знаком. Другие же знают, что если он говорит так — лучше бежать. Лайт сбежать бы не смог чисто физически.

— Вот и надо было оставить меня умирать. Глядишь, ещё бы за героя сошёл, — говорить приходилось тихо, почти шёпотом, но Лайт знал, что Гензаи его отлично слышит.

— Чтобы Соранико оплакивала и тебя?

— Ей было бы всё равно.

Если бы Лайт не был сейчас в таком состоянии, Гензаи бы ему врезал. Хорошо так, со всей силы. А сейчас только сверлит взглядом. Ну хоть какие-то плюсы в том, чтобы быть при смерти.

— Не было бы. Не суди всех по себе, — в голосе Гензаи всё-таки проскользнули осуждающие нотки, но Лайт не обратил на это внимания.

Повисшее молчание давило так же, как и тяжёлый запах лекарственных трав, заставлявший голову немного кружиться. Гензаи умел молчать так, чтобы довести этим молчанием до нервного срыва. Лайт до нервного срыва умел доводить только словами.

— Почему я ничего не вижу? Повреждён же только один глаз, — Лайт сдался первым, прервав молчание.

— Юфимия говорит, что повреждены нервы, — ответил Гензаи будто бы с неохотой.

— Что она ещё говорит? — голос наконец начал походить на привычный, и Лайт спросил больше из желания что-то сказать, чем из интереса.

— Что с такими ранами, как у тебя, не выживают. Ты должен был умереть почти сразу же, — Гензаи помолчал немного, а потом добавил: — Но ты на редкость живучая тварь.

— То, что я жив, лишь твоя вина, — огрызнулся Лайт.

Живучая тварь. Отличное определение. Лайт бы сам себе лучше не придумал. Его это даже начинало забавлять. Израненный, искалеченный, но живой. Зачем, спрашивается? Неужели он настолько омерзителен, что богиня не хочет забрать его к себе? Так скинула бы в бездну, и дело с концом. Или что, даже Вестинель будет ему не рада?

— Я знаю, с чего ты бесишься, — Гензаи коротко усмехнулся.

— Я не бешусь.

— Ещё как бесишься, — Лайт знал, что на лице ассасина сейчас застыла горькая полуулыбка. — Всё вышло из-под твоего контроля. Впервые. И ты бесишься, что больше не то, что не можешь дёргать за ниточки, а вообще ничего не можешь.

Лайт скривился. Он надеялся, что похоже, будто он кривится от боли, хотя она уже успела стать привычной. Всё-таки Гензаи хорошо его знал. Слишком.

— Ошибаешься, — губы привычно растянулись в улыбку, и импульс боли прокатился по телу. — Кое-что я всё же могу сделать. Например, послужить вам щитом от гнева дворца.

***

— Это конец, — у Гарам тёплая улыбка и мягкий взгляд. Всё прямо как раньше, когда она говорила, что тренировка подошла к концу. Только вот сейчас она не потреплет Силико по волосам, не скажет, что она молодец, и не отправит отдыхать. Потому что то время закончилось. Теперь заканчивалось и это. — Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть, но так было нужно.

— Для кого? — Силико снова почувствовала себя немного задиристым подростком, который не хотел тренироваться, не хотел искать какую-то Роузи, кого-то спасать. Она и сейчас была тем самым подростком, только задиристости поубавилось.

— Для тебя и для нас. Какой бы ни была эта история — она наша. Моя, твоя и нашего народа. Мы совершили огромный грех, поддавшись алчности и исказили историю, сделав богов уязвимыми для оружия смертных. И, как разбитое стекло, искажённую судьбу мира нельзя склеить. Последствия нашего проступка приходится исправлять вам, но… — голос Гарам дрогнул, и она посмотрела на Силико с робкой надеждой. — Но я хочу услышать, прощаешь ли ты нас? Это всё, что я хочу узнать.

Взгляд Силико сделался удивлённым. Наставница часто задавала ей сложные вопросы, заставляя хорошенько подумать. Многие из этих вопросов были с подвохом, иногда приходилось выбирать из двух зол меньшее. Но в этом вопросе не было ни загадки, ни подвоха, а ответить на него всё равно было сложно.

— Да, — промолчав, наверно, несколько минут ответила Силико. — Я вас прощаю. Древние совершили ужасный поступок и сами же за него поплатились. Прошлого уже не изменить, но можно изменить будущее. Можно сделать так, чтобы оно хотя бы наступило.

— Мёртвые будут успокоены твоим ответом. Благодарю тебя.

Силико надеялась, что призрак печали и скорби исчезнет из глаз Гарам после этого, но она ошиблась. Наставница смотрела всё так же тепло и печально, будто одним своим видом прося за что-то прощения.

— Я рассказала тебе о прошлом нашего народа, но должна рассказать и о твоём личном прошлом. И покаяться ещё в одном грехе.

Гарам отвела глаза в сторону, посмотрев на лавовую реку, что текла у подножья статуи богини. Из-за огненных рек воздух здесь был сухой и горячий, и если бы у Силико ещё остались силы обращать на это внимание, она бы, наверно, умела от жары.

— Мой отец предсказал, что Пророк приведёт этот мир к спасению, а я должна была защищать его, когда он появиться… Но я не дракон. Драконы живут, чтобы исполнять свою миссию. А я простой человек, — Гарам говорила, смотря на реку огня, бурлящую совсем рядом, и алые блики плясали по её коже. — Даже пророки не могут всё предсказать. Мой отец не смог предсказать появление тени Пророка, ведь она появляется лишь тогда, когда истинный Пророк утрачивает дар…

— Подожди, ты же не хочешь сказать, что!.. — Силико осеклась, так и не закончив фразы.

Гарам вновь повернулась к ней, одарив всё тем же извиняющимся взглядом. Она взяла Силико за плечи и мягко усадила на землю, сама сев рядом. Положив голову наставнице на плечо, Силико отлично поняла, что не хочет знать конец этой истории. И любой другой истории тоже. Она хочет сидеть так с наставницей вечно и смотреть, как в огненной реке медленно плавится время.

— Помнишь, в детстве я рассказывала тебе сказки, когда ты не могла уснуть? — тихо спросила Гарам, и Силико кивнула в ответ. — Так вот, я расскажу тебе последнюю сказку, только у неё будет грустный конец. Когда-то давным-давно жила одна девочка, которую все считали вундеркиндом. Все соплеменники превозносили её таланты и говорили, что она пойдёт по стопам отца и станет мудрым предводителем племени. Девочка была счастлива. А потом девочка выросла и встретила мужчину, которого полюбила всем сердцем. Они поженились. И день, когда родилась их дочь, стал самым счастливым в жизни девушки. Но счастье никогда не длится вечно. Отец девушки поддался яду Вестинель и мирное время закончилось. Мать девушки пожертвовала собой, чтобы создать Зеркало правды, которое должно было спасти её мужа… Окончание этой сказки ты уже знаешь, но я должна рассказать и о том, что было после. Боги наказали нас. Я потеряла всё, что было мне дорого.