Стоило Элисии только дотронуться ваткой до раны, как Аллен инстинктивно отдёрнулся в сторону. Но тут же вновь заверил её, что всё в порядке, и он потерпит. Он-то, конечно, потерпит, зажмурит глаза, закусит губу, чтобы не стонать от боли, а Элисия опять будет чувствовать себя мучителем.

Как-то раз Лайт обещал, что объяснит ей разницу между гуманностью и милосердием. Теперь Элисия начинала и сама её понимать.

Пока рука с ваткой скользила вниз по ране, в самой Элисии боролись два противоположных желания — сделать всё максимально быстро или максимально качественно. Победило что-то среднее между.

Когда Элисия сказала, что закончила, Аллен лишь кивнул, так и не открыв глаз.

Как она заматывала свежие бинты Элисия почти не помнила. Это выходило уже на автомате. Единственное, что она помнила — запах трав и то, что несколько раз, неловко повернувшись, чуть не уткнулась Аллену носом в шею, но ни его, ни её это отчего-то не смутило.

Завязав узелок на бинте и захлопнув крышку злополучной коробочки, Элисия готова была обессиленно упасть прямо рядом с Алленом, но удержалась.

— Ну ладно… я пойду, — пробормотала она, поднимаясь.

— Постой, — Аллен неожиданно схватил её за запястье, потянув на себя, так что Элисии пришлось обратно опуститься на кровать.

Аллен выглядел так, будто сам искренне удивлён тем, что только что сделал. Но руки так и не отпустил.

— Ты что-то хотел сказать? — спросила Элисия, ища в алых глазах ответ на этот вопрос. Ту эмоцию, которая в них отражалась, она так и не смогла понять, зато поняла другое — ей совсем не хочется отводить взгляд.

— Да, давно уже, но случая не было.

— А теперь есть? — задала новый вопрос Элисия, чувствуя, как пальцы Аллена сжимаются на её запястье чуть крепче.

— А теперь мир катится в бездну, и случай может вовсе не представиться, — губы Аллена тронула грустная улыбка. — Мне кажется, что времени осталось так мало.

— Не говорит так, будто опять собрался куда-то уходить или… — Элисия осеклась, не закончив фразы.

— Нет, — качнул головой Аллен, от чего волосы упали на лицо, — я больше никуда не уйду. Ты же говорила, что я нужен тебе здесь… навсегда?

— Навсегда, — зачем-то повторила Элисия, отводя в сторону белоснежные пряди, спускаясь рукой по щеке и останавливаясь только где-то у основания шеи. Она не совсем понимала, что делает. Ей казалось, что она начинала понимать ту эмоцию, что отражалась в глазах Аллена, и это захватило её целиком.

— Собственно, это я и хотел сказать, — усмехнулся Аллен, ловя и вторую её руку, — и ещё, что я тебя люблю.

Вторую часть фразы Элисия осмыслила уже только когда губы Аллена коснулись её губ.

***

Силико было совсем не важно где она, ей даже уже почти не важно когда она. Время течёт сквозь неё, или она течёт сквозь время. Да кому вообще какая разница?

Из-за вулканического песка в воздухе тяжело дышать, но Силико этого не чувствовала. И даже почти не чувствовала, что дышит.

— И сколько ты уже так? — Силико чуть повернула голову, чтобы видеть собеседницу.

— Не знаю, — Лунария даже не задумалась, даже не сделала вид, что задумалась. — Я не считала, сколько раз отматывала время. А должна была?

— Да, — с уверенностью заявила Силико. — По крайней мере первые раз восемьдесят.

— Ну тогда я, может быть, и считала, но это было так давно, что сейчас и не вспомнить, — губы Лунарии едва заметно дрогнули, и Силико скорее догадалась, чем увидела, что она улыбается.

Ей бы ни за что не хотелось стать такой же, как Лунария. Потерянной, одинокой, скитающейся где-то между временем и пространством от одного печального конца к другому. Благодаря Монолиту Силико и так уже увидела и узнала слишком много. Она видела гибель своего народа и страдания наставницы. Она повстречала Миранду и Питера, борющихся за спасение мира. А потом Миранда умерла, а Питер обезумел, пожелав бросить вызов богам. Она видела Лунарию кроткую и счастливую, рядом с юношей, лицо которого Силико уже точно видела, но словно какая-то магия не давала ей вспомнить, когда и где.

А сейчас Лунария сидела рядом с ней на каменистой земле, убитая горем и одиночеством. От пепла и пыли её одежды становились серыми, но они снова побелеют, стоит ей встать, Силико откуда-то это знала. А ещё Силико знала, что Лунария рада даже её компании, хоть она ей вообще-то никто. Не друг, не знакомый, не попутчик даже.

Разве что товарищ по несчастью, да и то так, с натяжкой.

— Скажи, кто ты вообще такая? — спросила Силико, когда молчание затянулось. — Ты ведь не человек?

— Нет, — Лунария качнула головой и украшения на волосах тихо звякнули. — Можешь считать меня частицей Вестинель. Можешь вообще никем меня не считать. На самом деле я не знаю, что я такое. Это важно?

— Нет, совсем нет, — Силико улыбнулась почти понимающе, теперь и она уже начинала задумываться о том, что из себя представляет на самом деле. — А кто этот юноша, который был с тобой?

— Он… — выдохнула Лунария, поднимая влажно заблестевшие глаза на серое небо. Силико даже показалось, что она заплачет, но Лунария наоборот улыбнулась. — Он моё желание. Несбыточное.

Когда Лунария улыбается, она похожа на ангела. На сброшенного с неба ангела, которому сломали крылья.

— И нет ни шанса, что вы будете вместе? — Лунария может быть кем и чем угодно, но сейчас для Силико она лишь девушка, делающая всё, чтобы быть с тем кого любит. И Силико ей сочувствовала.

— Шанс есть всегда. Но не у меня, — казалось, что Лунария почти с мольбой вглядывалась в лицо огромной статуи богини. Богиня смотрела на неё пустыми каменными глазами, холодная и далёкая, безразличная к её горю. — Я создана лишь для того, чтобы открыть дверь — это моё единственное предназначение. Мне не положено было чего-то желать. Но я пожелала. И теперь богиня наказывает меня за это.

— А что будет, когда ты откроешь дверь? — Силико чувствовала, что ей совсем не понравится ответ.

— Ничего. Ничего не будет, — улыбка Лунарии становится обречённой и даже почти злой. — Его не будет. Меня не будет. Не будет вообще ничего.

— Богиня не может такого позволить! — от того, как спокойно Лунария это сказала, Силико сделалось страшно, но она скрыла этот страх за деланной уверенностью.

— Богиня многое может позволить, — Лунария прикрыла глаза, и вид у неё стал почти мечтательный. Отрешённый. — Боги жестоки, не правда ли? Они отбирают всё, что нам дорого, а сами остаются в стороне, наблюдая.

Силико хотела что-то возразить, но слова не шли. Когда Арно охватило безумие, богиня ничего не сделала. Когда погибал её народ, когда убили наставницу, когда похитили Роузи, когда погибли Герант или Чарати… богиня спала. Силико не знала, можно ли назвать это жестокостью, но безразличием точно. Или беспомощностью.

— В любом случае, это почти конец, — поднявшись, Лунария протянула Силико руку.

— Конец чего? — спросила Силико, поднимаясь.

— Это имеет значение?

— Нет… наверное, нет.

***

Голову раздирало болью, словно кто-то вбивал в затылок огромный гвоздь. Медленно. Методично.

Дышать было больно. Не дышать — невозможно. К несчастью. К его огромному сожалению, это тело нуждалось в дыхании, хотя он предпочёл бы уже ни в чём не нуждаться где-нибудь там, лёжа под двумя метрами земли. Хотя нет. Всё-таки он бы предпочёл, чтобы его кремировали. Живописнее вышло бы.

А ещё это тело нуждалось в перевязках, мазях и лекарствах, от запаха которых уже тошнило. Тошнило бы и от вида, но всё, что ему удавалось видеть — расплывчатые очертания предметов. Иногда не удавалось и этого. Сегодня, например.

— Ты ведь знал.

Голос Гензаи прозвучал откуда-то слева из бесконечного мрака. Хотя сейчас вообще-то был день. Это можно было понять по тому, как солнечные лучи грели кожу.

«Ты ведь знал, что Питер здесь» — мысленно закончил он фразу. Но ничего не ответил. Дышать больно. Говорить — ещё больнее.

— Лайт! Не делай вид, что оглох.