«Боги жестоки, не правда ли? Они отбирают всё, что нам дорого, а сами остаются в стороне, наблюдая.» — у Силико в голове вновь зазвучал голос Лунарии. И почему-то ей казалось, что две эти истории будут похожи.

— Я обезумела от горя, — продолжала Гарам тихо, — используя артефакты, я пыталась ослабить Щит Монолита и вырвать из него хотя бы души моей семьи. Мне удалось забрать душу дочери, но она лишилась тела. Ей не было места в этом мире, но я должна была её спасти. И я решила, что создам такой мир, в котором моя дочь будет нужна. Я вспомнила, что читала о тени пророка. Мне нужно было лишь сделать настоящего Пророка слабым. Я снова исказила судьбу мира и судьбу Пророка, чтобы в этой истории появилось место для моей дочери. Сломав одну жизнь, я дала шанс другой. И моя дочь смогла переродиться.

— Стой, стой, стой! — воскликнула Силико, резко разворачиваясь и хватая Гарам за плечи. Ей хотелось заглянуть наставнице в глаза и понять, что она шутит, просто придумывает историю на ходу. Но Гарам смотрела спокойно и виновато. — Ты хочешь сказать, что ты вмешалась в судьбу Роузи, чтобы твоя… чтобы я…

— Да, милая, — Гарам ласково провела рукой по волосам Силико, расправляя запутавшиеся пряди, — ты моя дочь. Та, которую я оберегала тысячи лет. Та, ради которой я изменила этот мир. Снова.

В глазах вдруг всё поплыло, и даже начал ощущаться жар, поднимавшийся от лавы. Силико крепче сжала пальцы на плечах Гарам, чтобы не упасть. Земля начала казаться такой неустойчивой.

— Получается… — пробормотала Силико с трудом разлепляя пересохшие губы. — Получается, что я живу за счёт Роузи. Я отобрала у неё и силу, и счастье. Я отобрала её место в этом мире. Заняла его. Если бы меня не было, она не стала бы Розалиндой? Если бы не я… о, богиня, всё бы могло пойти совсем по-другому…

— Это не твоя вина, а только моя. Я сделала это не по твоей воле, руководствуясь только своими желаниями… я… я просто… — голос Гарам сорвался, а по щекам потекли слёзы.

Силико тут же бросилась их вытирать. Проводя руками по лицу наставницы, вглядываясь в него, она удивлялась, как до этого не замечала, насколько они похожи. Те же черты лица и телосложение, даже такая же родинка под глазом.

— Я и за это тебя прощаю. Я за всё тебя прощаю, — говорила Силико, вытирая слёзы Гарам, — ты только не плачь, пожалуйста. Мама, не плачь.

Непривычное, но такое приятное слово, было так легко произносить, словно оно никогда и не забывалось. Словно Силико всё время звала Гарам «мама» и никак иначе.

— Нужно было всё мне рассказать. Раньше. Ещё когда ты… когда мы… — забормотала Силико, сама не зная, что хочет сказать, — Я бы всё поняла, правда. Я бы не стала тебя ненавидеть. Я бы…

— Прости меня за это, — Гарам улыбнулась, так и не переставая плакать. — Я боялась. Я так боялась. А теперь нам вновь придётся расстаться. Время проходит так быстро, даже когда живешь тысячи лет…

— Расстаться? — Силико замерла, поняв, что больше не чувствует тепла, исходившего от матери.

Гарам мягко высвободилась из объятий Силико и, обхватив её голову руками, заглянула ей в глаза. Она часто так делала раньше. Давным-давно, тогда, когда они жили вдвоём и Гарам была её наставницей, и тогда, тысячи лет назад.

— Слушай меня внимательно, милая, это моё последнее наставление. Не будь высокомерна, не иди на поводу у желания отомстить. Мудро и осторожно направляй людей. Помни, что любовь заставляет совершать как великие подвиги, так и ужасные злодеяния. У всего есть две стороны, и у этого мира тоже, — Гарам говорила, а её тело медленно окружало золотистое свечение, но Силико была не в силах и шелохнуться, словно зачарованная голосом.

Руки Гарам исчезли, остался лишь мягкий голос, звучащий, казалось, отовсюду, и золотистое свечение. Силико рывком вскочила на ноги, рванулась вперёд, в попытке схватить силуэт, состоящий из чистого света.

— Мама? — подступавшие слёзы душили и мешали говорить. — Не уходи. Останься. Мама, пожалуйста! Мама!..

— Прости, я не могу, милая, — ответил бестелесный, но родной голос. И Силико на мгновенье показалось, что она может различить улыбку Гарам в этом золотом свете. — Спасибо, что выросла такой сильной и храброй девочкой. Я люблю тебя и так тобой горжусь и… оставляю этот мир в твоих руках.

И свет померк.

— Мама? — Силико почувствовала, что ноги больше её не держат. Она упала на землю, разодрав себе камнем колено, но даже не заметила этого. — Мама! Мама, вернись! Мама! Пожалуйста… мамочка…

Она звала и звала её, с каждым разом всё тише и тише, пока зов не перешёл в бессильные рыдания. Обхватив себя руками, словно в попытке согреться, Силико плакала тихо и безутешно, из-за жара вулкана слёзы её высыхали, так и не коснувшись чёрных камней почвы.

Теперь она точно поняла — это конец.

Комментарий к Квест двадцатый «Lacrimosa» (часть 1)

«Lacrimosa» — это часть реквиема, которая начинается строфой «Lacrimosa dies illa» — «полон слез тот день».

========== Квест двадцатый «Lacrimosa» (часть 2) ==========

Около Монолита всегда ужасная жарища, и голова болит. Хочется верить, что болит она от жары, а не от какой-то мистики, в которой Лени ничего не понимает. Хотя про Монолит вообще мало кто что-то знает и понимает, и это немного успокаивает.

Каменные гребни место на редкость унылое. Особенно когда таскаешься по нему в поисках монстров, от которых надлежит «зачистить» подступы к Монолиту. Короче говоря, нудная рутина. Ещё и обстановка напряжённая.

— Осмотримся около этой горы, — Эдем кивнула на ближайший пепельно-серый пик, похожий на клык хищного зверя, — и домой.

Лени с готовностью закивал, Ноэ лишь окинул их двоих холодным взглядом и пошёл вперёд. Эдем, потупив глаза в землю, пошла за ним.

За такое поведение брата хотелось если не побить, то хорошенько стукнуть точно. После их проигрыша Питеру он совсем замкнулся — ни с кем не говорил, пропадал где-то целыми днями. То, что вывихнутое плечо дал вылечить — уже чудо, и то к медикам его пришлось силой волочь. Кажется, этот идиот вбил себе в голову, что победа Питера — целиком и полностью его вина. Ноэ вообще склонен перетягивать всё на себя. В том числе и ответственность.

Увидев на горизонте какую-то тварь, Ноэ тут же рванул к ней, даже ничего не сказав. Эдем встрепенулась, почти мгновенно выхватила лук из-за спины, натянула тетиву. Ноэ оказался чуть медленнее пущенной стрелы. Когда он достиг цели, та была уже мертва.

Лени прекрасно понимал, почему Эдем так поступила. Каждый раз, замахиваясь мечом да даже просто резко отводя руку назад, Ноэ испытывал боль. Хоть он старался это не показывать, но Лени знал. Эдем догадывалась. А брат, вместо того, чтобы поблагодарить или хотя бы отнестись к такой заботе с пониманием, злился. С каждым разом всё сильнее и сильнее.

— Я мог бы и сам, — такими взглядом и тоном, с которыми Ноэ это произносил, можно убивать получше, чем мечом, и то, что он обращается так к Эдем, Лени совсем не нравилось.

— Я знаю, но… — Эдем отвела глаза, не выдержав холодного взгляда.

— А ещё ты мог бы быть повежливее! — встав между ними, заявил Лени, глядя на брата почти так же сурово, как он до этого смотрел на Эдем.

Ожидая в ответ очередной вспышки гнева, Лени уже начал готовить аргументы в защиту себя и Эдем и в подтверждение того, что Ноэ ведёт себя как идиот, но они не пригодились. Вместо того, чтобы вспыхнуть, брат лишь тяжело вздохнул и провёл рукой по волосам, убирая упавшие на лицо пряди.

— Мог бы, — повторил Ноэ еле слышно, и Лени победно улыбнулся.

— А ещё ты мог бы извиниться перед Эдем, — подсказал Лени, тут же перемещаясь брату за спину и подталкивая в сторону эльфийки.

Она смотрела куда-то в сторону, словно вообще не слушая их беседы. Ну может, оно и к лучшему. Вдруг действительно не слышала и подумает, что до Ноэ самого дошло, что надо бы извиниться.

— Эдем, послушай, — неуверенно начал Ноэ, и куда только вся суровость делась? — я просто хотел…