Мое объяснение, по-видимому, понравилось Морелле.

– Вот! Было бы мило рассказать что-то подобное на похоронах. А то… все о смерти да о смерти.

Я выдавила из себя улыбку:

– Ну… Это в первый раз так кажется. Потом привыкаешь.

Морелла потянулась ко мне и с серьезным видом накрыла ладонью мою руку.

– Мне ужасно жаль, что тебе пришлось увидеть так много похорон. Ты слишком юна, чтобы испытывать столько боли и страданий.

Дождь усилился, окутав Хаймур серой пеленой. Бушующее море играло огромными булыжниками у подножия утеса, словно маленький мальчик, перебирающий камушки в кармане. Камни с грохотом ударялись о скалы и порой заглушали раскаты грома.

– А что будет дальше?

Я моргнула и снова прислушалась к словам Мореллы.

– Что ты имеешь в виду?

Мачеха закусила губу, пытаясь подобрать правильные слова.

– Ну, теперь она… снова обратилась в Соль… а мы что?

– На этом все. Мы попрощались. После поминок все закончится.

Пальцы Мореллы немного подрагивали, выдавая ее беспокойство и досаду.

– Разве? По-моему, это не так. Твой отец сказал, что нам придется ходить в черном еще несколько недель.

– На самом деле месяцев. Мы носим черное полгода, а затем еще полгода – темно-серые оттенки.

– Год?! – ахнула мачеха. – Неужели мне действительно придется носить эту траурную одежду целый год?

Люди, стоявшие неподалеку от нашего дивана, обернулись, услышав этот возглас негодования. Морелла для приличия покраснела и печально отвела глаза.

– Я хотела сказать… Ортан совсем недавно привез мои свадебные подарки. И там нет ничего черного.

Для сегодняшней церемонии она позаимствовала платье у Камиллы, но оно не совсем подошло. Морелла поправила корсет и продолжала:

– Дело не только в одежде. А что насчет тебя и Камиллы? Вам нужно выходить в свет, знакомиться с молодыми мужчинами, влюбляться…

Я слегка наклонила голову, пытаясь понять, стоит ли воспринимать слова мачехи всерьез.

– У меня только что умерла сестра. Как-то не хочется думать о танцах.

Очередной раскат грома заставил нас вздрогнуть. Морелла сжала мою ладонь, и я вновь посмотрела ей в глаза.

– Прости меня, Аннали. Я сегодня все говорю невпопад. Я имела в виду, что… после стольких трагедий в нашу семью наконец должно прийти счастье. Вы достаточно погоревали. Стоит ли продолжать лелеять в себе эту боль? Мерси, Онор и милая крошка Верити должны играть в куклы в саду, а не принимать соболезнования и вести праздные светские беседы. А Розалия с Лигейей, да и Ленор тоже… Ты только посмотри на них!

Тройняшки устроились на маленьком диванчике, на самом деле предназначенном только для двух человек. Девочки всхлипывали, вытирая слезы вуалями; их руки переплетались, и все вместе они напоминали огромного паука. Никто не осмеливался приблизиться к малышкам, так остро переживающим горе.

– Мне больно видеть всех в таком состоянии.

Я наконец высвободила свою руку из-под ее ладони:

– Обычно, когда кто-то умирает, люди чувствуют себя именно так. Нельзя изменить традиции только потому, что они тебе не нравятся.

– А может, стоит найти повод для радости? Что-то, что нужно отметить, а не держать в тайне? Хорошие новости всегда приносят радость, не так ли?

К нам подошел слуга и предложил вина. Я взяла бокал, а Морелла привычно мотнула головой. Она быстро вошла в роль первой леди Хаймура.

– Пожалуй, – процедила я. Послышался еще один раскат грома. – Но я, если честно, не вижу поводов для радости сегодня.

– А я вижу! – Морелла наклонилась и заговорщически прошептала: – Новая жизнь.

С этими словами она недвусмысленно положила руку на живот. Я сделала большой глоток вина и едва не поперхнулась от удивления.

– Ты в положении?

Морелла просияла.

– Папа знает?

– Еще нет. Я собиралась ему сказать, но меня прервали рыбаки – те, что сообщили об Эулалии.

– Он будет очень рад. Ты знаешь примерный срок?

– Думаю, около трех месяцев. – Морелла провела рукой по волосам. – Ты правда думаешь, что Ортан обрадуется? Я готова на что угодно, лишь бы он снова улыбнулся.

Я снова посмотрела на папу, окруженного друзьями. Он был так занят воспоминаниями об Эулалии, что почти не принимал участия в разговоре. Я кивнула:

– Уверена.

Морелла сделала глубокий вдох:

– Тогда не стоит утаивать такую благую весть, не правда ли?

Не дождавшись ответа, мачеха подошла к большому роялю в центре комнаты. Она взяла с крышки колокольчик и позвонила, и все разговоры мгновенно смолкли. Когда я поняла, что она собирается сделать, у меня пересохло в горле.

– Ортан! – позвала Морелла, отвлекая его от размышлений.

Ее голос был таким же высоким и тонким, как звон колокольчика.

Колокольчик моей мамы. Мы с Камиллой нашли его много лет назад, когда играли в переодевалки на чердаке. Мы любили его серебристый звон. Когда мама стала слишком слаба и не могла громко позвать нас, мы передали колокольчик ей. И теперь каждый раз, когда я слышала этот звон, в памяти невольно всплывали воспоминания о ее последней беременности и по спине пробегали мурашки.

Отец подошел к Морелле, и она продолжала:

– Мы с Ортаном хотим поблагодарить вас за то, что пришли сегодня. Последние дни казались нескончаемой черной ночью для нашей семьи, и ваше присутствие здесь – словно первые теплые рассветные лучики, пробивающиеся сквозь тьму.

Мачеха тщательно подбирала слова, но в то же время говорила очень легко. Я прищурилась: она подготовила речь заранее!

– Ваши воспоминания о милой и прекрасной Эулалии наполняют наши сердца радостью и рассеивают мрак. И мы рады – я бы даже сказала, счастливы, – что в это непростое утро начинается новая глава в жизни дома Фавмантов.

Камилла, беседовавшая с дядей в другом конце комнаты, непонимающе посмотрела на меня. Даже тройняшки разомкнули руки. Ленор, стоявшая рядом с небольшим диванчиком, напряженно вцепилась в мягкий подлокотник. Морелла взяла папу за руку, положила вторую ладонь на свой плоский живот и широко улыбнулась, добившись всеобщего внимания.

– И как ночь отступает перед сиянием утра, так и тень печали отступит перед появлением на свет нашего сына.

– Что за женщина! – ворчала Ханна, расстегивая крошечные пуговки на моей спине. Затем она помогла мне снять платье и, фыркнув, смахнула с лица кудри цвета соли с перцем. – Этот день должен быть полностью посвящен Эулалии, а она использует его как повод сообщить такую неожиданную новость. Ни стыда ни совести!

Камилла улеглась на мою кровать рядом с Лигейей, смяв расшитое покрывало.

– Терпеть ее не могу!

Изменив тон и изображая тоненький голосок Мореллы, сестра продолжала:

– «И как бог света Вайпани, создавший солнце, мой сын будет сиять, как лучик солнечного света, как само солнышко, мой сыночек!»

Уткнувшись лицом в подушку, Камилла рассмеялась.

– Пожалуй, ей следовало выбрать другое время, – согласилась Розалия, прислонившись к изголовью кровати и теребя хвостик длинной рыжей косы. Тройняшки, одинаковые во всем, отличались от остальных сестер медным оттенком волос, и я им немного завидовала. Эулалия была самой светлой из нас – почти блондинкой, а я самой темной. Мои волосы напоминали по цвету черный песок – характерную особенность побережья Соленых островов.

– Угу, – согласилась я, снимая с бедер подвязки.

Я правда была рада за папу, но эту новость все же стоило озвучить в другой день. Стягивая унылые темные чулки, я подумала о приданом Мореллы. Интересно, что же там было? Может, папа решил подарить ей белые шелковые чулочки, ленты и кружева в надежде, что новая жена положит конец всем несчастьям? Я надела черный муслиновый пеньюар и постаралась отогнать от себя мысли об атласных исподницах и разноцветных платьях.

– А что будет с нами, если она родит сына? – спросила Ленор, сидевшая на подоконнике. – Он станет наследником?