Новым ртам нужно столько еды, что весной Вороны меняют повадки, становятся охотниками. В грядущие времена, когда Люди обратят на это внимание, они скажут, что Вороны могут истребить всех певчих птиц в округе – жестокие, безжалостные Вороны, черные убийцы. На самом деле, сколько бы птенцов Трясогузки или яиц Малиновки ни украли Вороны, в следующем году опять будет полным-полно Трясогузок и Малиновок.

Отец и Младшая Сестра приносили в гнездо на Сосне тяжким трудом добытых полупроглоченных лысых птенцов любого рода, выплевывали их, чтобы Мать разорвала добычу на кусочки и скормила своим детям; а потом являлся Служитель с яйцом Коноплянки в клюве, чтобы дать птенцам желток с зародышем, да и скорлупу тоже. Скорбели ли о пропавших родители в своих укрытиях в подлеске или на скалах? Об этом Вороны не думали, хоть и уважали смелость, с которой отчаянный Вьюрок и его подруга пытались отогнать Ворону, так ее потрепать, чтобы отпало желание охотиться за малышами.

Но у Дарра Дубраули вызревал иной план.

Даже в эти трудные дни он не забывал о двуногих созданиях в укрытиях на приозерном холме. О богатствах, которые они безрассудно швыряли своим четвероногим помощникам. Там бы хватило еды на целое гнездо и на всю весну, если только сумеешь ее добыть. Он думал о пастях четвероногих, которые скалили зубы, точно Волки, и рычали друг на друга. Он думал о том, как Воронам приходится иногда соперничать за падаль со Стервятниками; эти лысые птицы, неповоротливые и медлительные, с длинными хвостами и огромными крыльями, намного крупнее Ворон, так что трудно подобраться к самой лакомой добыче. Нужны по меньшей мере две Вороны: одна тянет Стервятника за потрепанный хвост и отпрыгивает, когда большая птица поворачивается, чтобы проучить нахала, – а вторая в это время выхватывает кусочек мяса. Потом Вороны меняются ролями. В эту игру можно играть и бо́льшим числом, так что каждая Ворона получает свою долю.

В общем, если бы Дарру удалось найти Ворон достаточно отважных, чтобы вместе провернуть этот трюк… У четвероногих на мусорной куче ведь есть хвосты, верно? Тут потребуется бо́льшая смелость, чем с неуклюжими Стервятниками, но… смелости ему было не занимать, да и другим тоже. Эти звери ловкие и любят гоняться за добычей, так что чем больше Ворон в деле, тем больший переполох они смогут устроить и больше еды заполучить.

Он попытался рассказать о своем плане Отцу, но тот был слишком занят, чтобы слушать или понимать, да он никогда и не летал к поселению. Служитель, как обычно, сомневался. Так что одним предгрозовым, сырым утром Дарр отправился в путь один. Он пролетел через все владение с криком: «Сюда! Сюда! У меня тут кое-что есть! За мной!» Несколько молодых Ворон последовали за ним; некоторые отвалились, как только поняли, что вот прямо сейчас ничего интересного не будет, но другие задержались, так что нестройной стаей они преодолели долгий, но уже знакомый путь до жилища Озерных Созданий.

Даже издалека было видно: там что-то изменилось.

Несколько участков на плато между забавными жилищами двуногих и озером покрылись длинными прямыми полосами, землю там вывернули наружу, точно огромными кротовинами, – но зачем? Двуногие ковыряли палками в развороченной земле, наверное что-то выкапывали, но, когда банда Дарра пролетала над ними, они подняли глаза и повторили тот же указующий жест, а потом бросили свои копалки и последовали за Воронами к поселению.

Которое будто вымерло. Ни лающих зверей, ни костров, ни детенышей не было видно. Несколько двуногих, видимо стариков, ковыляли туда, где Вороны уже разглядели скопление поселенцев; оттуда же доносились странные звуки. Вороны, перекликаясь, расселись на верхних ветвях дубовой рощи вблизи от строений, откуда своим острым взором отлично видели происходящее, хоть и не понимали его причины. Издали с по́клювной стороны подошло множество новых двуногих: они явились вместе и большим числом. Это они издавали странные звуки – били друг о друга вещи, которые держали в руках, и вещи эти ярко сверкали на солнце; пришельцы выли на высокой ноте – или держали что-то во рту? Они двинулись к поселенцам, и те ответили такими же звуками.

– Что это? – спрашивали Вороны, окружавшие Дарра Дубраули. – А кто это? Что они делают?

Дарр не знал ответа, поэтому только сказал:

– Смотрите – и увидите.

– Что увидим, птенчик? – бросил сидевший рядом самец.

Это был Бродяга. Глаза Дарра тут же укрылись внутренними веками, но Бродяга только поклонился ему с шутовским почтением.

– Говорят тебе – смотри, – сказал Дарр Дубраули.

Пришельцы привезли подвижную площадку, которую волокло вперед черное длинношеее животное. На площадке стояло существо с зеленой ветвью Дуба в руках. Поселенцы тоже послали вперед повозку со своим представителем – тем самым беловолосым двуногим, что не мог ходить, потому что ноги у него были тонкие, как у Оленя. Он развел руки в стороны и обратился к пришельцам, издавая высокие, пронзительные звуки, часто менявшие тональность и модуляцию, словно птичье пение. И эта песня каким-то образом заставила пришельцев остановиться. Тонконогий потянулся к ним, и передние ряды отступили на шаг, будто боялись, что его длинные сильные руки дотянутся до них через поле и схватят.

– Полетим ближе, – крикнул Дарр Дубраули; он никогда прежде не слышал о звере, который мог бы петь, как птица. – Вперед!

Остальные колебались и ворчали, но все равно последовали за ним, хоть и не знали зачем. Все двуногие на равнине повернулись и посмотрели на них, а Певец взмахнул рукой, будто подзывал птиц. Вороны расселись на голой скале, так близко от толпы, что, когда двуногие раскрыли рты и закричали, птицы смогли разглядеть зубы.

Долгое время больше ничего не происходило. Певец и двуногий с веткой Дуба обменивались длинными ритмичными фразами, и голос Дубового Сука рокотал низко, а у Певца высоко. Вдали от пришельцев, вдалеке от поля, стояли другие – может, это самки? В поселении дети и многие женщины прятались за частоколом, окружавшим их укрытия, – раньше его здесь не было.

Потом послышался оглушительный рев: с обеих сторон вперед вышли самые большие двуногие, черные волосы до пояса, в руках парные тесаки-резаки, но больше никакой одежды, так что видны были половые органы. Эти двуногие выдвинулись на поле между толпами и медленно сближались, завывая, ругая и высмеивая противников, точно Вороны перед дракой, ударяя ногами по земле, как Лоси во время течки. А потом началось настолько непонятное, настолько ошеломительное, что некоторые Вороны взлетели, чтобы рассмотреть получше или сбежать. Голые двуногие бросились друг на друга, принялись рубить противников своими резаками. Сразу же потекла кровь, нет, не потекла – брызнула из тел бойцов, и толпы радостно заголосили. А потом все остальные тоже вступили в схватку, заверещали, кинулись на врагов, начали бить их своим оружием.

Оружием. Ибо это была битва, и Вороны оказались ее частью; лишь много позднее они выучат это слово и начнут произносить его, иногда с восторгом, иногда с благоговением (насколько это чувство доступно Воронам), ибо оно изменило их жизнь, изменило необратимо – на тысячи лет, принесло им богатство и процветание, страх и почет. В тот день Вороны этих земель вошли в историю Людей, и так началась их собственная история.

– Ты только посмотри, – протянул Бродяга.

Посреди схватки один из голых бойцов с криком вогнал свое оружие в живот противнику. Хлынула кровь, как у Оленухи в тот зимний вечер под деревьями, где устроились на ночевку Вороны. Великан-пришелец упал на колени, вцепившись в пронзивший его клинок, но затем безвольно рухнул лицом вперед.

– Убит, – заметил Дарр Дубраули.

Так и было. Боец со стороны Дарра (он уже считал поселенцев своими) не просто отогнал другого, не просто победил и унизил его, а убил на месте. Что же они делают? Ясно было, что пришельцы хотят отнять у поселенцев надел, а те защищаются: так семья Ворон пытается отогнать захватчиков, кричит на них, угрожает, даже дерется с ними, и захватчики делают то же самое. Но тут все было совсем не по-вороньи. Защитники дрались, словно с захватчиками, но убивали их, как добычу.