***

Гермиона со стуком захлопнула книгу, вроде бы та была виновата в ее рассеянности. Гриффиндорка знала, что нужно лечь спать, но мысли о друзьях давили и заставляли внутренности сжиматься в узел. Подходила вторая стадия приготовления зелья, томящегося в стенах туалета Плаксы Миртл, а там технология станет чрезвычайно сложной и ошибиться нельзя, а Гермиона до сих пор не смогла досконально изучить рецепт. Голова раскалывалась и было совершенно понятно, что сегодня в нее больше не влезет сведений ни об одном ингредиенте.

Гриффиндорка глянула на часы. Полвторого ночи. Чудесно. Сейчас осталось лишь сделать последние правки в докладе по Трансфигурации, которые она отложила на попозже при проверке уроков, и пойти спать. На большее сегодня девушка не способна. Потянувшись к тумбочке за пергаментом, помеченным зелеными закладками, Гермиона нахмурилась. Черт, она забыла его в гостиной сегодня вечером.

Недовольно вздохнув и отбросив когда-то серое одеяло, цвет которого девушка поменяла на бордово-золотой, Грейнджер встала. Накинув на себя халат, Гермиона тихо открыла дверь, спускаясь по ступенькам вниз. Гриффиндорка увидела нужный пергамент, лежащий явно не там, где она его оставила, и не в таком аккуратном виде. Грейнджер замерла так резко, что со стороны могло сложиться впечатление, будто кто-то наколдовал перед ней невидимую стену. Полулежа, развалившись на диване и положив голову на подлокотник, спал Малфой. Несколько поленьев тлели в камине, освещая его. Гермиона медленно выдохнула, несколько секунд наблюдая за его дыханием. Точно спит.

Теперь нужно развернуться и уйти, потому что риск разбудить Малфоя и вновь услышать от него миллион «приятных» эпитетов был велик, а она была слишком уставшей. Черт с ними, с этими правками по Трансфигурации, в глубине души Гермиона и так знала, что там все нормально — ошибки были ей несвойственны.

Подумав об этом, Грейнджер едва сдержалась от истеричного хохота. Ошибки ей несвойственны. Конечно. Олицетворение одной из них сейчас лежало в их гостиной и, судя по подрагивающим ресницам, видело совсем не спокойные сны. Все эти дни она заставила, поклялась себе, что не будет думать о нем. Вычеркнет случившееся из сознания, перестанет смотреть на него и замечать. Что все вернется к тому, как было раньше. Но предатели-глаза все равно находили его белую макушку среди остальных, и ей приходилось себя постоянно одергивать. Сейчас, в состоянии сна, Малфой совсем не выглядел холодным принцем с окаменелой душой. В данный момент он был похож на того, кто спас Гермиону от пыток Амикуса, кто целовал, не разрешая отодвинуться хотя бы на сантиметр, кто забрал у нее частичку ее самой.

Глаза предательски защипало, но, сделав глубокий вдох, гриффиндорка приказала себе не плакать. Больше нет. Каждое утро, принимая душ, она даже не смотрела на себя в зеркало, избегая воспоминаний, которые были рассыпаны по всему телу: укусы на груди, плечах, засосы на шее, синяки на бедрах. Было такое чувство, что кто-то ее избил, но отметины не болели. По крайней мере, физически. Гриффиндорка надеялась, что ненависть к слизеринскому принцу вернется в стократной мере, что после его слов любые ее мысли о том, что в нем может быть что-то хорошее, улетучатся, как пыль, но это не сработало. Как только она достигала хоть каких-то успехов в убеждении себя в его сволочизме, мозг услужливо подбрасывал ей очередной отрывок воспоминания. Эти картинки заставляли Гермиону краснеть, буквально не верить, что это действительно делала она, а не кто-то, кто выпил оборотное зелье с волосом Грейнджер. Но так же они заставляли ее помнить. Физически обнаженный Малфой — это было что-то безумное, но душевно обнаженный Малфой — практически невозможное, однако все же существующее.

Она помнила, как выглядели его глаза, когда он отрывался от нее, хватая воздух. Заслоненные пеленой похоти, они все равно не могли скрыть отчаяние, которое дребезжало в них. Постоянного страха, поселившегося в нем и в каждом из людей, что практически стал частью привычного. Боли, которая прослеживалась так явно, что не заметить ее было нереально. В нем была и жестокость, и злость — Драко уж точно не был белым принцем, но тогда он весь состоял из искренности, и это разбивало вдребезги жалкие попытки Гермионы ненавидеть его.

Лицемерные порывы выдернуть эту страницу из книги жизни были совершенно смешными, учитывая полное отсутствие желания вернуться назад и переиграть все. Уйти, рассмеявшись ему в лицо, оставить среди побитых стекол, никогда не допустить произошедшего. Она не жалела. И это еще раз доказывало, что все учителя, говорящие о ней, как об умнейшей ведьме своего возраста, ошибались. Возможно, этот поступок был спасательным кругом среди шторма одиночества и безысходности, которым она захлебывалась. Может быть, это было просто бездумное физическое желание, вполне характерное для ее возраста. Вероятно, это являлось неправильным во многих аспектах, но точно не было фальшивым, и поэтому Грейнджер не чувствовала сожалений. Этого больше не повторится, но она будет помнить. Скорее всего, через года это воспоминание перестанет приносить жгучую боль, и Гермиона даже захочет это вспоминать. И поэтому, когда этот момент наступит, она хотела бы помнить, даже если он уже забыл.

Левая рука парня слегка свисала с черной обивки дивана, открывая уродливое змеиное клеймо. Привалившись к дверному косяку, Гермиона вздохнула. Кто же ты, Драко, на самом деле? В нем столько лиц, противоречащих друг другу, что, казалось, это клинический случай.

У него были проблемы со сном, это очевидно. Она точно слышала, как Малфой закончил дела в гостиной, вернулся из душа и закрылся в комнате. Но потом оказался здесь. Говорят, что плохо спят те, у кого совесть нечиста, но с другой стороны, те, у кого ее и вовсе нет, спят как младенцы.

Ступая на носочках, она подняла покрывало с кресла и, подойдя ближе, увидела за задравшейся тканью короткого рукава футболки два краснеющих полумесяца на плече Малфоя. Температура в комнате тут же поднялась на несколько градусов. Значит, на нем тоже остались эти следы-напоминания. Странно было смотреть на укусы, понимая, как именно они появились на его плечах. Словно напоминание о том, что это действительно было, что ей не приснилось. Интересно, о чем Малфой думает, смотря на отметки ее зубов на своей коже? Почему они его не раздражают, и он не сведет их одним движением палочки? Или Драко и вовсе этого не замечает? Гермиона отмахнулась от глупых мыслей и, накрыв парня одеялом, на секунду задержала взгляд на его спокойном, совсем не злом лице, прежде чем пробраться на цыпочках наверх, еле слышно закрыв дверь.

***

Золотой галеон звякнул, кажется, в сотый раз падая на парту. Нетипично для себя Драко пришел в класс не в последнюю минуту до начала урока, не захотев проводить слишком много времени в Большом зале под пристальным взглядом Астории полным намеков. Как же ему хотелось иметь такую же беззаботную жизнь, которая позволяла бы забивать себе голову всяким дерьмом, вроде свадеб и рождения детей. Возможно, не существуй никогда Темного Лорда, Драко бы думал о том, кто из них была бы достойной звания следующей леди Малфой, может быть, слизеринец бы размышлял о том, с кем хотел бы в будущем завести ребенка. Иногда мысли о жизни без Волдеморта казались настолько нереальными, будто мира, где он обычный юноша, не носящий жгущую метку на плече, не могло существовать.

В класс зашел Блейз, обнимающий Дафну. Девушка смеялась на реплики друга, а он, смотря на нее, выглядел действительно счастливым. Интересно, насколько сильным должно быть действие этого чувства, если оно способно затмить руины вокруг и дать возможность так искренне улыбаться?

— Ничего себе, какое рвение к знаниям, Малфой, — усмехнулся Блейз, садясь рядом с Драко.

— И тебе доброе утро, — лениво ответил тот, вертя в руках монету.

— О, видит Мерлин, оно было действительно добрым, — заговорщически улыбнулся Забини и получил притворно-возмущенный взгляд старшей Гринграсс, сидящей впереди. — Мы уже не успели бы на завтрак, а ты почему так рано? Решил подружиться с пташками-гриффиндорцами?