Поднимаясь по лестнице, я неосознанно замедляла шаг, хотя все внутри меня рвалось вперед. Неведение было невыносимым, я лихорадочно строила догадки, но собрать воедино растрепанные мысли не удавалось. У двери в нашу супружескую спальню я остановилась. Я не знала, какие открытия ждут меня там. Хотела постучать, но в последний момент передумала и тихонько вошла.

На прикроватной тумбочке тускло горела масляная лампа, выхватывая из темноты очертания кровати и Ричарда на ней. Еще не стемнело, но шторы в комнате были наглухо задернуты, отчего создавалось впечатление, что стояла глубокая ночь. Стараясь не создавать лишнего шума, я направилась к постели, но он услышал мои шаги и повернулся.

— Элизабет?

Я подошла к кровати и осторожно присела на край. Ричард был бледен, на лбу выступила испарина и, судя по всему, его одолевала лихорадка. Жалость кольнула мне сердце, но в следующий миг я снова вспомнила слова Ройса.

— Ты имеешь полное право презирать меня, — вздохнул он, увидев резкую смену эмоций в моем лице.

— Я не презираю тебя, Ричард. Но мне страшно.

Он хотел было коснуться моей руки, но, поймав взгляд, остановился.

— Прости меня. Я хотел рассказать тебе, но позже. Не знал, с чего начать такой разговор.

— Маргарет говорит, ты не убивал ее, — я взглянула на него с надеждой увидеть в глазах подтверждение, но он лишь помрачнел.

— Она слишком добра, и слишком любит меня.

Сердце заколотило по ребрам. Неужели, это правда? Я смотрела на него, но не видела убийцу. Ричард просто не мог быть им. Или мог?..

— Что произошло с Арабеллой?

Он вздрогнул, точно это имя причиняло ему физическую боль.

— Она умерла. Покончила с собой.

— Так… значит, ты все-таки не убивал ее? — мне немного полегчало, хотя я и догадывалась, что услышу дальше.

— Я не делал этого своими руками, но она лишила себя жизни по моей вине. Я был жесток с ней.

— Жесток? — переспросила я. — В каком именно смысле? Ты изменял ей, поднимал на нее руку?

Тетушка Эбигейл не раз говорила, что почти все мужья колотят своих жен: богачи и бедняки, ремесленники и герцоги, аристократы и безродные пьяницы. Но покойный баронет Лесли никогда не применял ко мне физическую силу, и Эбигейл не уставала повторять о том, как мне повезло, а, значит, грех жаловаться на все остальное.

— Один раз я отвесил ей пощечину, — признался Ричард.

— За что?

— Я узнал, что она изменяла мне с одним шотландцем. Много раз. Они были любовниками. — Ричард вздохнул. — Ходили слухи, но я долгое время не верил, а потом однажды застукал их. — Он замолчал. У меня было много вопросов, но чутье подсказывало, что сейчас лучше молчать и дать ему возможность выговориться самому. — Шотландцу я сломал нос и пару ребер, а Арабелле, — Ричард с трудом выговорил ее имя, — отвесил пощечину, запер в комнате, а через несколько дней отправил в монастырь за сто верст от Фитфилд-Холла. — Он вздохнул. — Я сказал ей, что ее насильно постригут в монахини и оставят в обители до конца дней, хотя не собирался воплощать это в жизнь. Я был очень зол и хотел наказать ее. Думал оставить ее там на год, а после оформить развод и отправить на все четыре стороны, да хоть к тому же шотландцу, чтоб ему провалиться. Но спустя четыре месяца рассудок Арабеллы не выдержал. Она наложила на себя руки. Повесилась в своей келье.

В спальне воцарилась тишина. Не могу сказать, что была рада слышать это, но у меня отлегло от сердца. Ричард говорил правду, я видела это в его глазах. Конечно, я осуждала его, но с другой стороны… Вряд ли он мог предположить, что жена покончит с собой, иначе не заточил бы ее в монастыре.

— Ты любил ее?

— Я был очарован ей. Мы познакомились, когда ей едва исполнилось семнадцать. Арабелла была сиротой, и воспитанием занималась дальняя родственница. Обстановка в их доме строгостью не отличалась, и на момент нашей встречи Арабелла уже лишилась невинности с каким-то мальчишкой-слугой, но меня это не смущало. Я потерял от нее голову, и уже через месяц мы обручились.

Ричард смотрел в пустоту, погруженный в собственные воспоминания, и было совершенно ясно, он испытывал к покойной жене сильные чувства. К удивлению, я почувствовала укол ревности.

— Страсть к ней захватила меня с головой, я не видел ничего вокруг, не придавал значения тому, что она флиртовала с другими мужчинами, мне даже нравилось, когда они смотрели на нее с вожделением, я чувствовал себя победителем, это льстило мне. Но потом страсть угасла, а Арабелла продолжала требовать моего внимания, ей нравились дорогие подарки, и она обижалась, если не получала желаемого. Мы стали часто ссориться, но потом родилась Анна, и все вроде бы наладилось. Но я уже не испытывал к ней прежних чувств, это был пожар, который вспыхивает от одной искры, но быстро догорает. — Ричард приподнялся и, морщась от боли, сел. — Я отдалился от нее, а ей было нужно восхищение и обожание. Закономерно, что она стала искать его на стороне.

Я не знала, что сказать. При дворе было много женщин, подобных Арабелле, я не считала их дурными, но и походить на них не хотела. Конечно, мне также нравилось мужское внимание, и я любила красивые вещи, но долгие годы экономии после смерти отца научили меня обходиться без материальных благ. Эбигейл не скрывала, что больше любит родного сына, но три раза в год, на Рождество, Пасху и день рождения я получала от нее подарки: отрезы тканей на платья, жемчуг, духи или изящные туфельки. Завидовала ли я тем, кому повезло больше? Однозначно, да. Презирала ли? Нет. Поэтому, и Арабеллу судить не спешила.

— Но если ты не любил ее, то почему просто не развелся?

— Я был зол и чувствовал себя униженным, — признался Ричард. — Мне хотелось проучить ее. Собирался оставить ее там на год, а то и меньше. Но Арабелле сказал, что ее постригут в монахини. — Он закрыл глаза. — Если бы я только знал, что все обернется вот так…

Ричард опустил голову, не решаясь посмотреть в мою сторону. А я не могла разобраться в собственных чувствах. Можно понять, почему он отправил ее в монастырь, но это все равно было жестоко, хотя и совершенно обычно для нашего времени. Многие мужчины избавлялись таким образом от надоевших жен под предолгом заботы о «спасении их душ и искупления грехов», но в действительности это был законный способ отправить наскучившую супругу с глаз долой.

— Ну, вот. — Ричард наконец посмотрел на меня. — Теперь ты все знаешь.

— Не мне тебя судить. Но я благодарна тебе за то, что ты рассказал все без утайки. А сейчас постарайся поспать. Тебе нужно отдохнуть. Завтра утром я поменяю тебе повязку. Спокойной ночи.

Я встала с кровати и направилась к двери, спиной чувствуя его пристальный взгляд.

— Лиз, — окликнул он, когда мои пальцы уже поворачивали ручку. Я обернулась. — Анна ничего это не знает.

— Хорошо. Я поняла тебя.

***

Через пару недель он уже почти полностью оправился. Все это время я, как и полагается супруге, выхаживала его: меняла и стирала бинты, обрабатывала рану и смешивала мази. Покойный баронет страдал незаживающими язвами на ноге, говорят, что такой же недуг одолевал короля Генриха, и что это отчасти стало причиной его смерти. Вид крови меня не пугал, к тому же рана Ричарда была несерьезной, мне доводилось видеть и похуже. Перевязки тоже давались легко — дочь моего первого мужа, леди Джейн, которая была старше меня на четыре года, научила их делать.

Воскресным утром заглянул старый доктор. Осмотрев рану, он удовлетворенно кивнул и в этот же день снял швы.

— У вас очень умелые руки, миледи, — похвалил он с улыбкой. — Продолжайте накладывать мазь и повязки, пока не заживет окончательно.

Доктора ждали и другие дела, поэтому задерживаться на бокал вина, который я ему предложила, он не стал и, извинившись, ушел.

— Спасибо тебе, — Ричард накрыл мою руку своей.

Мы мало разговаривали за это время. Первые дни его мучила лихорадка, а потом на меня обрушились и другие дела. Близилось Рождество, и в Фитфилд-Холле ждали гостей, в частности Эбигейл с сыном, которые уже были на пути сюда.