– Если не заключим сделку, то не скажу главного.

– А если применю силу?

– Снайпер перестреляет вас, как куропаток. Проверять слова будете или обойдёмся без трупов на пляже?

– Обойдёмся, – бурчит гость, отпуская охрану.

– Вы больше не ищите нас! – требует девушка. – Никого больше не ищите!

– А если нарушу слово?

– Тогда не найдёте то, что упорно искали наши отцы. Мы всё перепрячем. Потом – никаких сделок.

– Хорошо. Даю слово, – бурчит сын Ворона.

– Что, ритуал забыл?! Забыл, как надо клясться?! Боишься занести инфекцию?! Давай, как положено, потомок египтян!

Сын Ворона злобно закатывает рукав, быстро делает разрез на руке. Пока капает кровь, говорит слова клятвы на языке египетских жрецов.

– Можешь идти, – лениво машет рукой от себя Диана. – Через двенадцать лет вход в пещеру будет снова открыт для внешнего мира. Сейчас – заблокирован часовым механизмом изнутри.

– Так вот почему не смогли снаружи сдвинуть камни! Ты знала, что придётся ждать двенадцать лет?! – кричит взбешенный мужчина, но выпадов не делает, помня о снайпере.

– Я дала то, что ищешь. Ты – дал обещание. Мы заключили сделку. Ты дал клятву «братства Воронов», наших союзников. Чего ещё надо?!

– Но почему ждать 12 лет?! – с отчаянием взмаливается молодой мужчина.

– Почему? Разве не знаешь? – искренне удивляется. – Разве отец не говорил, что в пещере есть часовой механизм, запирающий её изнутри на полный цикл? Никто не может после этого войти в пещеру.

– Кроме Хранителя, – возражает упрямо сын Ворона.

– Ты поклялся, – напоминает девушка. – Нарушишь клятву – кровь сверну! В прямом и переносном смысле. Пошёл отсюда! Возьми противоядие для твоего человека.

Не кричит, но в голосе чувствуется столько силы и власти, что мужчина пятится назад.

Вернувшись в номер, протягивает флакон с бесцветной жидкостью Аналитику, но слишком поздно. На руках сына Ворона остаются координаты входа в заветную пещеру и запароленный ноутбук с местонахождением Шамана. Плюс трупы бывших подчиненных и сумасшедшая в местной психбольнице. Группа зачистки тайно хоронит поисковую группу и вывезенную (по ложным документам) Журналистку.

– Ничего, – зло бормочет невидимому собеседнику сын Ворона. – Этот раунд я проиграл. Но не сдамся! Всё равно добьюсь своего!

Индия, март

– Свагат Наи Дилли! (хинди) – слышу я, пробираясь в потоке прилетевших из России. – Добро пожаловать в Нью-Дели.

Лечу через Сеул и Китай, с пересадками, немного устаю от того, что мало двигаюсь. Хоть и делаю специальную гимнастику, разминаю мышцы, но всё равно усталость в теле и смена климата дают о себе знать. В Приморье сейчас холодно, а здесь – жара.

Никто не встречает, но знаю, куда идти. Перед глазами стоят чёткая картинка и нужные образы.

После того, как освавиваю методы концентрации и раскрытия внутренних резервов под чутким руководством Шамана и таёжной супруги, несложно запоминать большие объемы информации и учить иностранные языки.

Легко запоминаю слова и предложения. Изучаю хинди, тибетский, китайский и английский.

Итак, Индия.

Почему я здесь?

Что заставляет бросить жизнь отшельника и оставить в приморской тайге жену и двоих двухмесячных детей?

Жена и заставила.

– Ты должен на время уехать, – говорит Шаманка, когда вечером покормила грудью детей. Сначала сына, потом дочь. Наблюдая за ней, как без видимого напряжения справляется с двумя орущими комочками в лютую зиму, в тайге, где снега наметает по пояс, без электричества и благ цивилизации, постоянно ловлю себя на мысли, что вижу что-то сверхъестественное.

Шаманка быстро восстанавливается после февральских родов. Без врачей согласно древним традициям самостоятельно рожает в специально построенном ею самой же «родильном шалаше». Без стенаний переносит бытовые трудности. Знает, как направить мою энергию в нужное русло. Каждый день совершаю марш-броски по тайге с четкими заданиями. Находившись, засыпаю, едва прикоснувшись к подушке, не раздражаясь детскому плачу и периодическим ночным кормлениям.