Люди отчаянно пытаются выбраться с площади, раздавливая друг друга и наступая ближним на горло.
Безумие. Полнейшей безумие.
Пронзительные крики людей. Запах гари, дыма и опаленной человеческой плоти.
Кто-то сильно толкает меня в спину, валит на землю, а люди со всех сторон хватают за руки, за ноги, одежду и волосы. Я хочу перевернуться, но внезапно на меня обрушивается тяжесть человеческих тел, вышибая воздух из легких.
***
Взрывы на площади раздаются один за другим. Миротворцы приближаются всё ближе. Нужно убираться отсюда. Я делаю шаг. И еще один. А потом — бегу.
Первая пуля отскакивает от ограды справа от меня. Вторая вонзается в тротуар. Стреляют ли в меня? Или мне уже просто кажется?
«Быстрее!» — кричу я сама себе. В ту же секунду мимо пролетает третья, так близко, что я ощущаю её огненное касание на своей коже.
Желудок подпрыгивает к горлу, одна особенно громкая мысль взмывает над всеми остальными, подобно запущенной стреле: «Это конец!».
Словно из-под земли в конце улицы вырастают два патрульных автомобиля, блокируя мне дорогу.
— Стоять, или мы открываем огонь!
***
Тысячи мужчин, женщин, детей, тысячи рук, ног и орущих ртов — кипят словно в огненном котле. Со всех сторон вопят голоса, искажённые треском искореженного металла, усиленные рупорами миротворцев, которых становится всё больше и больше.
Вот чьё-то лицо, обезображенное диким воплем. Окровавленная женщина орёт: «Мой ребёнок! Где мой ребёнок?»
И тут среди этого раскалённого солнцем и огнём хаоса на меня нисходит покой. Мне вдруг становится ясно: мы все умрём сегодня. Либо от пули: своей — за срыв операции или вражеской — за её осуществление. А быть может нас просто затопчет насмерть обезумевшая толпа. Невероятно, но мысль о смерти даже не пугает меня. Я почти готов умереть.
Однако Хорст, очевидно, умирать не собирается. Он, расталкивая толпу, протягивает мне руку, поднимая с земли. Нос и губы у него разбиты в кровь — ему досталось не меньше, чем мне, и не смотря на то, что напарник тяжело припадает на одну ногу, он бросается бежать от места взрыва, и я, перепрыгивая через завалы вокруг, несусь следом за ним. Мы ныряем в узкий проулок, удаляясь от дворца всё дальше и дальше. Пересекаем одну улицу, вторую, третью. Вдруг Ник резко тормозит возле брошенного кем-то в панике автомобиля.
— Садись, — кричит он мне, и я практически влетаю в открытую дверь, приземляясь на сиденье.
— Надеюсь, ты хоть водить умеешь, — тяжело дыша, хриплю я.
— На лесном складе у нас были автомобили. Это несложно.
Машина срывается с места и несётся по улице, сбивая вазоны с цветами и царапая бока о заборы.
Неожиданно впереди я замечаю два патрульных автомобиля, а перед ними, подняв руки вверх, стоит девушка. Она вскидывает голову, глаза распахнуты, грудь тяжело вздымается…
И мир разлетается на тысячу кусочков.
Моё сердце останавливается…
Дыхание тоже…
Китнисс.
***
Я медленно поднимаю руки, двери патрульных автомобилей открываются и оттуда выходят несколько солдат.
Вот и конец. Я фокусирую взгляд на миротворцах и, пытаясь сморгнуть пыль и пепел, засыпавшие глаза, расправляю плечи, собираясь встретить смерть достойно. Внезапно неизвестно откуда выскочившая машина, протаранивает автомобили миротворцев, снося военных с ног и раздавливая о твердый металлический кузов.
Я готова кинуться бежать, воспользовавшись заминкой, но, мысленно благодаря, оглядываюсь назад и застываю. Два темноволосых парня выбираются из кабины дымящегося автомобиля, несколько секунд назад спасшего меня.
Я замираю и от неожиданности прикусываю щеку — чувствую во рту вкус крови.
Чёрный рабочий комбинезон, копна непослушных темных локонов, ясные голубые глаза, словно в них плещется целое море, губы, когда-то шептавшие мне нежные слова.
Это он.
Пит, — беззвучно шепчу я.
***
Мое сердце останавливается. Мир вокруг замирает.
Не могу дышать, не могу дышать, не могу…
— Пит, — орет мне напарник. Он не понимает, почему я стою, словно статуя.
Наши с ней взгляды пересекаются.
— Это ты, — шепчет она одними губами.
Я хочу бежать, бежать прямо к ней.
Она здесь.
Я нашёл её.
Но Китнисс не двигается с места.
Вдруг она падает.
Десятки миротворцев окружают нас в кольцо.
Меня ослепляет резкая боль. Перед глазами всё плывёт, темнота переполняет меня, накрывает, будто одеялом, словно вода, захлестывающая с головой. И я отключаюсь…
========== Глава 2. Тодд/Китнисс ==========
Я с трудом разлепляю глаза. Моя голова болит так, будто раскололась на тысячу обломков. Перед глазами скачут неясные блики света, расплывающиеся, кружащиеся, словно пламя свечи, дрожащее на ветру. Я моргаю несколько раз — постепенно огоньки обретают черты, и я вижу горящую жёлтую лампочку. Она, раскачиваясь, свисает с бетонного потолка. С трех сторон от меня — серые стены, а спереди — решетка. Камера. Я в камере.
Пытаюсь понять, который сейчас час или хотя бы день, но сделать это невозможно, потому что здесь напрочь отсутствуют окна. Лампочка, подталкиваемая бродящим по коридору сквозняком, снова делает круг в мою сторону, и я вижу девушку. На матрасе в противоположном углу темницы.
На рукаве её кофты алеет пятно крови, она сидит, сложив по-турецки ноги, оттирая засохшую грязь и кровь с ладоней.
— Я уже начала думать, что ты никогда не очнешься, — резко бросает она, даже не поворачиваясь в мою сторону, и всё также продолжает смотреть на металлические прутья решетки.
Я никак не ожидал такой реакции. Я так долго мечтал прижать Китнисс к себе и поцеловать её, что просто не могу поверить в то, что вот она, сидит прямо передо мной.
Я делаю несколько неуверенных шагов вперёд, пока не оказываюсь за спиной девушки. Осторожно касаюсь её локтя, желая развернуть, но она отталкивает мою руку и, вскакивая с места, отходит в сторону.
— Китнисс…— шепчу я, протягивая к ней руки, — ох, Господи, Китнисс, я так боялся, что ты умерла…
Но она не даёт мне договорить и, резко развернувшись, со всей силы влепляет хлесткую пощёчину.
Потом ещё и ещё одну.
— Что ты делаешь? — выкрикиваю я, хватая её руку на полпути к моему лицу. — Я искал тебя. Я ждал тебя каждый Божий день, с ума сходил!
— В самом деле? — гневно интересуется она. — В таком случае ты довольно быстро пришел в себя, — шипит она, и я едва успеваю сжать её пальцы, пока они вновь не приземлились на мою щёку.
И тут я понимаю: Китнисс всё знает. Липкий ужас поднимается снизу вверх по моему телу. В горле образуется ком, а душа уходит в пятки.
— Я была в Седьмом, Пит. И я видела вас с ней. Вместе.
Китнисс делает глубокий вдох и выдыхает, прежде чем поднять на меня глаза. Когда я встречаюсь с ней взглядом, становится ясно, как много было уничтожено в ней. Уничтожено мной. Вина проникает внутрь меня, будто лезвие между рёбер.
Первая моя реакция — желание всё исправить, сказать ей, что в тот момент, когда я впервые поцеловал её сестру, это был не я. Может, и я, но какой-то другой я.
— Китнисс, вот черт, — запинаюсь я, — послушай. Я не хотел, чтобы так вышло.
Эти слова невольно срываются с моих губ, будто они могут как-то успокоить её, но я тут же хочу забрать их обратно. Идиот! Это не то, что я должен говорить.
Я знаю эту девушку. Для неё сейчас совершенно не имеет значения, что она пусть и невольно оставила огромную дыру в моем сердце, и я не виноват, что кому-то удалось залатать ее. Для нее совершенно неважно насколько Прим была разбита после всего, что произошло на тех играх.
— Что мы должны были думать, Китнисс? Мы два года ждали тебя. Искали, надеялись.
Я встречаюсь с ней взглядом, чтобы она увидела, что я не намерен брать всю вину на себя. Я бы никогда не начал отношения с кем-либо, особенно с её сестрой, если бы знал, что девушка, которую я любил с детства, жива.
— Значит, «мы», да? — от слов Китнисс у меня всё сжимается в груди, но я продолжаю:
