— Все нормально? — не поднимая глаз, из-под капюшона бурчит Джо.
— Ничего не нормально, половина автобуса обернулась и таращится, — шиплю я.
Кое-кто уже начал нажимать на кнопки мобильных телефонов. Автобус резко прижимается к обочине и останавливается.
***
Солнце палит безжалостно, изливая на нас всю свою обжигающую любовь. Оно просто душит каждого из нас в жарких объятьях. Мы сидим, потеем, оттягиваем воротники плотной рабочей спецовки, чтобы впустить внутрь хоть немного свежего воздуха.
Хорста уже дважды дёргал что-то починить капитолийский прораб. Напарник сжимает зубы, тихо ругается, но вида не показывает. Надо сохранять конспирацию.
Людей становится так много, что кажется, будто все население Капитолия бурным разноцветным потоком вылилось на площадь, подобно рассыпавшимся конфетти.
Над трибунами полощутся флаги: Панема, двенадцати дистриктов и эмблема Голодных игр. По периметру пути, по которому предстоит проехать колесницам, установлены огромные экраны. Сейчас они показывают исторический фильм о Тёмных временах.
Прикрывая рукой глаза, я осматриваюсь и удивляюсь тому месту, куда попал. Будто калейдоскоп ярких цветов и разноцветных лиц крутится у меня перед лицом.
Столько людей… тысячи.
Я начинаю задыхаться от понимания последствий своего поступка. И тут я вижу колонну автобусов, останавливающуюся прямо возле «моих трибун», тех самых под которыми заложены десятки килограммов тротила, заложены моими руками. Из автобусов высыпаются дети. Школьники. Сотни детей.
Меня словно окатывает холодной водой.
Почему ни одна сволочь даже словом не обмолвилась, чем именно мы будем занимаемся? Живые люди… Это не взрывающиеся склады, не мосты и не электростанции.
Меня переполняет слепой, яростной гнев, что мы профессионалы хреновы — отлично сделали свою работу. И я, наконец, понимаю, что не хочу быть пешкой в ничьих руках.
Хорст стоит рядом, стыдливо опустив глаза. Наверное, чувствует то же самое.
— Прости, Ник, но я так не могу, — гляжу на часы и понимаю, что у меня максимум двадцать минут. — Я должен исправить то, что натворил.
Под грохот торжественной музыки и звуки приближающегося парада я бросаюсь назад. Всегда знал, что из меня получится никудышный солдат!
— Стой, — кричит мне напарник вслед, — они тебя пристрелят за измену.
Я оборачиваюсь и пожимаю плечами. Мол, «плевать уже», и снова бегу, чтобы исправить свои постыдные действия.
«Только бы хватило времени», — как заведенный повторяю я.
Я не вижу ничего, кроме своей цели, и все звуки кажутся отдаленными. Разрозненные образы вспыхивают в моем сознании, словно стоп-кадры, нарезанные из моей жизни. Я столько наломал дров. Моя жизнь — серия сплошных ошибок.
Я влетаю внутрь и кидаюсь к небольшому устройству. Время словно растягивается. Мои руки движутся будто в замедленной съемке. Я заканчиваю отключение бомбы, когда вдруг кто-то хватает меня за запястье.
Белая форма. Реакция срабатывает мгновенно.
Я резко разворачиваюсь, вырывая руку. Обхватываю шею врага и резко дёргаю, ударяя миротворца головой об одну из металлических опор. Он отшатывается, но шлем на его голове делает свое дело, и рука с пистолетом взмывает в мою сторону.
Вот и все. Конец.
Раздаётся выстрел.
Миротворец хрипит, его рука слабеет, и он падает на пол.
За его спиной стоит Хорст.
— Знал, что не зря эту крошку припрятал, — говорит он, убирая оружие за пояс штанов.
— Какого черта ты тут делаешь?! — спрашиваю я.
—Похоже, у тебя повредилась память, Янг. Забыл, что напарники обязаны прикрывать друг друга, — отвечает он и, вырывая из мёртвой хватки миротворца табельное оружие, перебрасывает мне.
— Тебе не следовало идти за мной: нас живыми не отпустят, — отрезаю я, но все-таки добавляю, — спасибо.
Мы бежим под палящим солнцем от трибуны к трибуне, Хорст прикрывает меня, а я делаю свою работу. Время нещадно истекает. Когда остаётся лишь одна бомба, экраны загораются, и начинает играть гимн Панема.
***
Автобус резко останавливается, прижимаясь к обочине. Начинает играть гимн, разносясь по заполненным толпой улицам. Экраны, установленные по всему центру Капитолия загораются.
Джоанна вскакивает с места и, не обращая внимания на поднявшийся гомон, расталкивая людей, несётся по проходу к выходу из автобуса. Я кидаюсь за ней.
Кажется, что в центре города, где народ так и кишит, никто не замечает двух испуганно бегущих преступниц. У всех на уме лишь предстоящие Игры.
Джо останавливается на перекрестке между салоном красоты с одной стороны и рестораном с другой. Повсюду столько экранов и неоновой рекламы, что у меня рябит в глазах.
— Пора, — говорит она, достает из рюкзака небольшую камеру, протягивает мне и встаёт на мраморный парапет возле фонтана. — Просто снимай меня.
И тихо добавляет:
— Дело за тобой, гений. Ну давай же… не подведи…
Я ничего не понимаю, поэтому стою, застыв на месте.
— Ну же, птичка. Доверься мне, — говорит она.
Я нажимаю на красную кнопку устройства, и огонёк загорается. Пару минут ничего не происходит, а потом десятки экранов вокруг гаснут, и вместо яркой рекламы я вижу Джоанну. Пять, десять, сто Джоанн, смотрящих на меня с каждого здания.
— Добрый день, — ее голос гремит из динамиков, стоящих по углам улицы, — это Джоанна Мейсон, победительница семьдесят первых Голодных Игр из Дистрикта-7.
Сейчас я обращаюсь ко всему народу Панема. Мы едины, и мы не позволим больше Капитолию и президенту Сноу убивать нас, сжигать наши дистрикты, издеваться над нами.
Мы готовы встать и бороться. И мы не отступим.
В толпе поднимается ропот, шум на улицах становится громче. Мое сердце оглушительно грохочет. И тут я замечаю, как картинка на экранах меняется, разделяя изображение на равные квадраты, и толпы людей на видео выходят на центральные площади…
Я вижу Четвертый и Финника Одэйра, который что-то кричит со сцены на площади. Вокруг него сотни людей, и толпа прибывает.
Вижу, как горят заставы миротворцев. Опрокидываются зерно хранилища и горят склады.
Тысячи людей в разных дистриктах с оружием в руках и просто с кулаками обрушивают свою мощь и свой копившийся долгих семьдесят пять лет гнев на армию в белом.
В самом нижнем квадрате я вижу Двенадцатый. И Гейла. Он идёт впереди с оружием на перевес прямо к дому правосудия. Рядом с ним ребята из его бригады. А за их спинами огромная толпа. Шахтеры. Они смогли. Гейл смог!
Слёзы начинают блестеть у меня в глазах, как вдруг раздается взрыв. Я поворачиваю голову в сторону Дворца и замечаю огонь. Самая первая трибуна взлетает на воздух.
Я поворачиваюсь к Джо, но не успеваю сказать и слова, потому что отовсюду прибывают миротворцы.
В ту самую секунду, когда я хочу спросить, что именно согласно плану мы должны делать дальше, раздается выстрел, и Мейсон, хватаясь за горло, падает в траву рядом со мной…
***
Восстания. Восстания будто по мановению чьей-то невидимой руки появляются на всех экранах.
Зрители, приготовившиеся к просмотру парада, не понимают, что происходит. Они жаждут увидеть трибутов, но колесницы стоят на месте, так и не начав движение.
И тут раздается первый взрыв. А потом второй, третий…
Одна за другой трибуны начинают взлетать на воздух, словно падающие костяшки домино. И только наши с Хорстом ряды стоят, словно каменные глыбы в этом безумном адском пламени. Взрывы не смолкают. Капитолийцы бегут, но спрятаться им негде. Опоры колонн, высотки по периметру площади падают, падают и падают, как подкошенные.
А потом начинается хаос. Люди пронзительно кричат, разрываясь от боли. Мощеная брусчаткой земля покрывается лужами крови, обломками дерева и серым пеплом.
Я вижу стену огня и десятки скорчившихся на земле тел. Меня мутит. Внутренности превращаются в жидкость. Дыхание застревает в горле. Я моргаю, кашляю, прикрывая глаза ладонью. Я пытаюсь сориентироваться куда бежать, но повсюду сплошная неразбериха.
