— Пошли отсюда, — я беру её за руку и начинаю уводить прочь, когда незнакомец выкрикивает нам в спину:
— Не такая уж она и красивая.
Я пытаюсь переварить его оскорбление, когда вижу, как мимо меня проносится Хорст. Раньше, чем мои глаза успевают заметить, его кулак взлетает вверх.
— Твою ж мать, — ругаюсь я, отодвигая Джеки подальше и кидаюсь разнимать этих двоих. Словно из воздуха появляются друзья пьяного парня.
Незнакомец замахивается, но я успеваю увернуться и бью его по ребрам, отчего он сгибается пополам.
— Черт, — ругается он, обхватив свой бок.
— Давай, красавчик, — подначивает обидчика мой напарник. — Это все, что ты можешь?
Его ребята выпрямляются и идут прямо на нас. Мы кружим вокруг друг друга. Незнакомец подаётся в сторону, в последнюю секунду поменяв направление удара и заставая меня врасплох. Он ударяет мне в лицо так, что моя челюсть трещит, и я отшатываюсь, сплевывая кровь на землю.
Его улыбка становится шире.
— Сукин сын, — говорю я, чувствуя как по горлу стекает горячая жидкость с привкусом железа.
Я не жду, пока он успеет отдышаться, и наношу удары один за другим, пока меня не оттаскивают назад.
Находящиеся рядом мужчины разнимают потасовку прежде, чем кто-то из нас успевает сильно пострадать. Пьяный незнакомец изо всех сил пытается освободиться от одного из подоспевших на подмогу лесорубов и все время матерится.
— Какого хрена? — орет он и прежде, чем я успеваю отодвинуться, тянется через Хорста, и хватает меня за воротник рубашки.
— Быстро убирайтесь отсюда, пока миротворцы не заявились! — кричит кто-то в толпе.
Миротворцы — это последняя из вещей, которую я хотел бы видеть сейчас.
— Подождите, — просит Жаклин, поднимая палец вверх. Она снимает с себя обувь и, сердито глядя на своего обидчика, замахивается туфлями и попадает ему прямо между ног.
Сказать, что я в шоке, значит, не сказать ничего. Ну и девчонка!
— Вы с ним… кто, не знаю. Кто вы? Пара? — орёт парень, обращаясь к девушке.
В полной растерянности я мотаю головой. Я не знаю, что на это ответить, потому что, если честно, сам не понимаю, кто мы с ней друг другу. Поэтому, пока сюда не нагрянул отряд в белых костюмах, хватаю девушку за руку и тащу прочь с площади. Джеки бросает мне извиняющийся взгляд. Я не говорю ей, что она поступила неправильно, потому что и сам хорош.
Мы проходим два квартала, а она до сих пор не отпускает мою ладонь. Может, ей нравится держаться за меня, а, может, она все ещё напугана. До самого дома мы так и молчим.
Я сижу на тумбе в ванной комнате, пока Жаклин мокрым полотенцем стирает с моего лица кровь. Я зол настолько, что даже попытка расслабиться, дается с трудом. Особенно, когда девушка, расположившись между моих ног, прижимается ко мне, касаясь кончиками пальцев моего лица.
— Хочешь поговорить об этом? — она убирает вату и закрывает медицинский спирт.
— Нет, — Джеки приклеивает пластырь к моей щеке и осторожно его разглаживает.
— Не стоило лезть в драку, Тодд, я за тебя беспокоилась, — выбросив обёртку в мусорное ведро, она убирает аптечку в шкафчик.
Глядя в зеркало, я провожу пальцем вокруг глаза. Будет синяк.
— Тебе никогда не нужно беспокоиться из-за меня.
— Спасибо, что заступился, — виновато шепчет она. — Но ты же не сможешь держать меня вечно на расстоянии ото всех, — она наклоняется к моему лицу и дует на рассеченную бровь.
Глупо было ввязываться в драку, но в тот момент, когда этот подонок прикоснулся к ней, я почувствовал дикую злость.
Нежные девичьи пальцы скользят вдоль моей скулы, разглаживая пластырь, и я замечаю, что она внимательно рассматривает моё лицо.
— Бывают дни, когда я скучаю по ним так сильно, что начинает болеть вот здесь, — она сжимает руку в кулак и прижимает к груди. — Такое чувство, что кто-то со всей силы схватил мое сердце изнутри.
Я киваю, понимая, что она имеет в виду, потому что тоже это чувствую.
Жаклин касается своими ладонями моего лица и смотрит прямо в глаза. Сейчас она более, чем серьезна.
— Я видела, как ты смотрел на неё раньше, Тодд. Я помню, как ты улыбался ей. И сегодня ты смотрел так на меня, ты улыбался мне так же, как когда-то ей.
Я закрываю глаза. Часть меня знала, что рано или поздно это случится. Та часть, которая несколько месяцев умоляла не игнорировать все знаки, что я замечал.
— Джекс, ты не можешь… Мы не можем сделать этого, — пытаюсь объяснить я.
— Но разве ты не чувствуешь то же самое? — она заглядывает мне прямо в душу своими небесным омутами. И я иду ко дну.
— Неважно, что я чувствую. Речь не обо мне, — я беру её руки, убираю их с моего лица и опускаю вниз.
Она делает шаг вперёд и нежно проводит кончиками пальцев по моему подбородку, заставляя смотреть на неё. Внезапно я ощущаю себя пьянее всей толпы с площади. Хватаюсь за раковину, ибо ее пальцы… моя кожа.
Нельзя! Твердит разум, но моя душа, моё тело, истосковавшееся по женской ласке, кажется его не слушают.
Я наклоняюсь к ее шее и вдыхаю. Если бы ее запах имел цвет, то он был бы персиковым. Сладким и невинным, как тонкий аромат первых летних цветов.
Сердце бьётся где-то в горле, рука опускается вниз и сжимает тонкую женскую талию. По телу разносится дрожь возбуждения. Она выдыхает, опаляя мои губы тёплым будоражащим воздухом.
— Поцелуй меня, Тодд, — шепчет она.
Я рывком преодолеваю расстояние между нами и впиваюсь в её рот. Я стараюсь целовать Джеки так нежно, как только могу, но сам чувствую нестерпимый голод. Голод, который длился не меньше тысячи лет. Она не сопротивляется, но и не углубляет поцелуй, она просто принимает его, осторожно вдыхая.
Этот поцелуй, как знакомство, он не должен испугать или надавить, он не кричит своим напором: «Я хочу тебя».
Жаклин смелеет и сама целует уголок моего рта, кусает за нижнюю губу и втягивает её в себя. Я издаю звук, что-то между подавленным стоном и шумным вдохом. Она такая забавная и неопытная, пытливо и настойчиво ищет нечто, что можно поцеловать и куда положить свои ладони.
— Нам нельзя быть вместе. — выдавливаю я из себя, понимая, что безжалостно ударяю словами по открытой, обнаженной душе девушки, но она качает головой и вновь обвивает свои руки вокруг моей шеи.
Я вцепляюсь пальцами в столешницу, чтобы не позволить себе прикасаться к ней, хотя сам не могу оторвать глаз от вздымающейся от глубоких вздохов груди, от порозовевших девичьих щёк и припухших губ. Она манит, тянет как гравитация, и я хочу искусать её губы, ласкать её тело. Желание становится таким невыносимым, что буквально причиняет физическую боль.
«Прикоснись к ней», — шепчет моя плоть.
И я провожу ладонью по плавному изгибу бедра, задирая подол её платья. Дыхание Джеки становится прерывистым.
Нет, нельзя! Я знаю, как действует страсть. Страсть хочет, чтобы я завладел ей. Здравый смысл же кричит, что я должен уйти.
Плевать!
Я притягиваю её к себе, проникая в рот языком, прижимаюсь губами к каждому кусочку кожи, до которого могу дотянуться, прокладываю дорожку из поцелуев от плеча к уху и обратно. Её кожа тут же покрывается мурашками. Она стонет, и моё самообладание рушится, как карточный домик.
Нельзя, нельзя. Я не должен увлекаться ей. Только не ей…
А сам расстёгиваю сарафан пуговицу за пуговицей, покрывая гладкую кожу сотнями поцелуев. Она не боится. Она тянется ко мне, неумело лаская в ответ. Тянет за ремень и расстегивает пуговицы на рубашке.
Я не хочу влюбляться в тебя, Жаклин. Я не хочу больше влюбляться вообще…
Ткань платья под моими ладонями послушно падает вниз, открывая взору стройное тело. Скольжу руками по спине, и когда они останавливаются на заднице, я сжимаю её и поднимаю, сажая сверху. Она прижимается ко мне и нервно дышит.
Черт возьми. Эта грудь. Не смотри на неё, идиот!
Я оборачиваю ноги девушки вокруг своей талии и, не переставая целовать, уношу из ванной. Как только мы оказываемся в спальне, я закрываю дверь и прижимаю Джеки к ней. Я удерживаю ее между дверью и своим телом и скидываю рубашку на пол.
