На столе разложены шахматы, которые я нашёл на прошлой неделе, разбирая вещи на чердаке. Правда, один ферзь затерялся, поэтому пришлось заменить его перечницей. Я второй вечер напролёт учу Жаклин правилам, и мы пытаемся играть.
— Да что ж ты делаешь? — смеюсь я, когда она в очередной раз переставляет ладью так, как ей одной только хочется, — так нельзя ходить, Джекс.
— Прости, но твои шахматы слишком скучные. Я думаю, не помешало бы добавить в правила немного новизны.
Таким образом она уже дважды меня обыграла и все «наивно» спрашивает, не поддаюсь ли я.
— Хватит, Тодд. Мне надоело, — потягиваясь после долго сидения на одном месте, говорит Жаклин и выглядывает в окно. — Ты погляди, сколько снега навалило!
— Да, я видел. Он ненадолго, пара дней, и осень вернётся опять.
— Собирайся, в таком случае мы лучше пойдём на улицу, чем будем снова играть в эту скучную игру! — безоговорочным тоном командует она. Что мне остаётся, я улыбаюсь и иду одеваться.
Жаклин уже ожидает меня в коридоре. Ее волосы, собранные лентой, смешно взъерошены, и мне кажется это очень милым. Я подхожу ближе и натягиваю на нее шапку до самого кончика носа. Она смеется и поправляет головной убор, дунув вбок, чтобы убрать с лица выбившуюся прядь.
Земля укрыта толстым слоем белого снега, густого, как овечья шерсть. На улице так спокойно и умиротворенно, что сердце щемит от удовольствия. Я поворачиваюсь и смотрю на Джеки. Она раскидывает руки в стороны и, подняв лицо к небу, кружится, ловя лёгкие снежинки. Белые песчинки, вращаясь неспешным танцем, падают ей на лицо и исчезают, оставляя капли влаги.
А я просто стою столбом и любуюсь её детской непосредственностью.
— Ты ведешь себя как старичок, Тодд! — кричит она мне.
Затем берет с земли горсть снега и начинает лепить из него снежок.
— Не стоит этого делать, — предупреждаю я, а сам наклоняюсь и, зачерпывая побольше, отхожу на пару шагов назад.
Первый снаряд уже летит в мою сторону, и я еле успеваю увернуться.
— Старичок, говоришь? Я тебе покажу! — бросаюсь я снегом в ответ.
Джеки уворачивается и несется от меня прочь, спотыкаясь и поскальзываясь на ледяном ковре.
— Не смей, Тодд Янг! — визжит она и заливается смехом.
Но стоит мне остановится, как она уже лепит новый ком и бросается на меня. Так начинается наша снежная битва. Мы гоняемся друг за другом по лужайке, вскоре к нам присоединяется Лютик, и мы, объявив войну коту, вместе обстреливаем его снегом, пока он не скрывается среди деревьев с подбитым самолюбием и замерзшим хвостом.
Жаклин гонится за мной, смеясь. Я резко разворачиваюсь и обхватываю ее вокруг талии, поднимая над землей. Она заносит руку, как будто собирается засунуть снежок мне за шиворот, но в последний момент решает обрушить его на голову.
Мы секунду смотрим друг на друга, она обнимает меня за плечи. У нее на ресницах блестят снежинки. Любуюсь ее раскрасневшимися щеками, голубыми озерами ее глаз, в которых словно в морской глади отражаются огоньки. Она сейчас так непосредственна и хороша собой, и я непроизвольно улыбаюсь, пораженный юной красотой.
Внезапно внутри словно загорается красная лампочка, сигнализирующая опасность, и я обрываю волшебство момента. Резко ставлю ее на землю и, отряхивая волосы, делаю два шага назад.
— Ты вся заледенела. Давай домой, — отрезаю я, разворачиваюсь и скрываюсь за дверью, не говоря больше ни слова.
Когда я утром выхожу на работу, ночь схлынула, и по улицам вместе с людским потоком потекли холодные ручейки. Солнце ярко светит, и почти весь снег уже растаял. Такое ощущение, будто вчерашний вечер мне приснился.
Лучше, если бы так и было.
========== Глава 10. Китнисс ==========
В душе надеюсь, что он не откроет, но дверь медленно отъезжает в сторону, и я вижу сонные глаза Гейла. Прохожу в его отсек и молча ложусь на кровать. Хоторн укладывается рядом, притягивая меня к себе в объятья. Рори шумно сопит за пластиковой перегородкой, разделяющей комнату на две части.
Несколько минут ни один из нас не говорит ни слова. Мы лежим лицом к лицу, моя рука у него на груди, наши ноги слегка соприкасаются. Это какая-то другая степень близости, не существовавшая между нами раньше.
— Мне больше незачем жить, Гейл, — шепчу я. — Я не знаю что делать дальше. Я чувствую вину за их смерть каждый день, — только Гейл сейчас способен понять, ведь я знаю, он чувствует то же самое.
— Если не ради себя, живи ради меня, пожалуйста, — отвечает он тихо.
Наши глаза встречаются. Серые, как грозовые тучи. Его следующие слова не громче шепота:
— Мне не нужна ни эта война, ни этот мир, если в нем не будет тебя.
Я дотрагиваюсь до напарника, мои пальцы гладят его волосы, широкие брови, повторяют линию его подбородка, проходят по кромке короткой щетины, чтобы найти уголок рта. Его губы раскрываются, и дыхание перехватывает.
— Гейл, — практически беззвучно произношу я. — Спасибо, что ты со мной.
Он наклоняет лицо к моему так близко, что мы соприкасаемся лбами.
Я разрушаю последнюю стену между нами — я его целую. Сама. Он не сдерживается, жадно впиваясь губами в ответ. Мы сплетаемся, хватаясь за ту скудную серую одежду, которая на нас надета.
Я не знаю, что чувствую к Гейлу. Он очень дорог для меня, и я люблю его, также как любила маму, отца, Прим. Но с Питом все было как-то иначе. Я скучаю по нему.
— Знаешь, какая мысль помогает мне, когда кажется, будто все напрасно? — произносит он, отрываясь от меня, и проводит большим пальцем по моему подбородку.
Я молча качаю головой.
— Я думаю о тебе.
Я отодвигаюсь немного, заглядывая ему в глаза: не ожидала.
— Вспоминаю, как ты вела себя первый раз самостоятельно отправившись в лес, на жатве, на параде трибутов, а потом и на арене, — тихо продолжает он, давая нам обоим возможность все вспомнить. — Ты самый храбрый, самый сильный человек, какого я видел в жизни, Кискисс. Каждый раз, когда мне кажется, что я не справлюсь, что выхода нет, я думаю о тебе. Нет другой, похожей на тебя. Такой отважной, такой чертовски упрямой.
Он наклоняется, и вновь прижимаясь к моему рту, начинает расстёгивать пуговицы на комбинезоне. Его поцелуи переходят на шею и плечи, он сжимает меня в своих руках так крепко, будто боится, что я внезапно упорхну. Раньше я никогда не думала, что мое исхудавшее тело выглядит красивым, а теперь вижу, как глаза Гейла темнеют при одном взгляде на меня, и он опускается, чтобы поцеловать мой рот еще более страстно и жадно, чем до этого.
— Кискисс, — он тяжело дышит мне в плечо.
— Гейл, — я начинаю паниковать и перехватываю его руки. — Давай не будем торопиться… Я пока не могу… Побудь со мной просто так.
— Конечно, — он продолжает осыпать поцелуями мои плечи, также излучая спокойную уверенность.
Я же просто позволяю себе прижаться к нему, не двигаясь. Я даже не уверена, что мое сердце все еще бьется. Знаю лишь, что мои легкие застыли, потому что кажется, будто я еще не сделала ни одного вздоха с той минуты, как сама поцеловала друга.
— Кискисс, помнишь я обещал всегда быть честным с тобой, а для меня неопределенность — то же вранье. — Он тянет мои руки к себе и отклоняется.
— Я не совсем понимаю о чем ты сейчас, — отвечаю я.
— Хочу, чтобы между нами наконец все стало ясно. Я люблю тебя, — шепчет он. — Я всегда тебя любил.
— Я… я тоже тебя люблю, — говорю я еле слышно, и это правда, даже если я не уверена, люблю ли я его одного или их обоих. И как именно люблю.
Он сильнее сжимает меня в объятьях и шепчет:
— На самом деле я всегда знал, но так хотел услышать это от тебя.
— Что значит знал? — спрашиваю я смущенно.
— По крайней мере, догадывался. Я просто ждал, когда ты сама себе в этом признаешься, — улыбается он и заботливо укрывает меня одеялом.
Гейл лежит рядом со мной, обнимая. Его широкие руки обнимают моё тело так же, как прутья клетки охраняют маленькую птичку, словно он пытается защитить меня от этого мира.
