Пора с ним заканчивать.
– Миссис Янг, – язвительно поправлю я и, обвив рукой её талию, притягиваю Жаклин к себе. Не знаю, действую ли я так, потому что собственник или из желания защитить. В любом случае, мне не нравится мысль, что этот тип еще хоть раз появится перед моим домом.
Хотел бы я закупорить его выражение лица в данный момент в бутылку и открывать ее каждый раз, когда захочу хорошенько посмеяться.
Джеки щиплет меня за спиной с такой силой, что я едва не подпрыгиваю от неожиданности.
Парень явно растерян, не этого он ожидал, приходя сегодня сюда, поэтому быстро распрощавшись, «Седьмой» ретируется вниз по улице, а Жаклин, резко развернувшись, гневно шагает обратно в дом. Я следую за ней, уже представляя последствия своей выходки. На всякий случай хватаю с забора сохнущий таз и прикрываюсь им как щитом.
– Ты теперь намерен каждый удобный раз этот номер с замужеством проворачивать?! – практически выплевывает она мне в лицо, лишь дверь закрывается за моей спиной.
Девушка разворачивается, и в её глазах загорается немой вопрос: «Ты действительно такой придурок или прикидываешься?». Мы переглядываемся пару секунд, оценивая реакцию друг друга. Она злится, а мне смешно, но я держусь изо всех сил, пытаясь сохранить виноватое выражение на лице.
– Прости, не смог сдержаться, – оправдываюсь я, следуя за ней в гостиную. – Кстати, ты знала, что имя Тодд означает «Лис»? Так что, как сказал твой «милый знакомый», я тут ни при чём. Это все новая личность негативно влияет на мое поведение.
– Да? А я думала оно означает «Негодяй»! – Жаклин передёргивает мои слова, хмуро сдвинув брови. Сложив руки на груди она падает на стоящий в центре комнаты диван.
– Это значение используется реже, – улыбаюсь я, отбивая рукой летящую в мою сторону подушку. – Да брось, Джекс, поверь моему опыту, это не вариант для тебя. Ты совсем не разбираешься в парнях.
– Зато ты, как я вижу, отлично в них разбираешься, – сердито ворчит она.
– Ну, все-таки я мужчина. Да у него же на лице написано все, что ему от девушки нужно. Такая как ты должна встретить кого-то более достойного. Того, кто будет смотреть на тебя как на самое дорогое сокровище, – и я начинаю перечислять всё то, что, по моему мнению, делает мужчину непригодным для свиданий с ней, а она лишь закатывает глаза.
– Уверена, если сложить все те качества, о которых ты говоришь, в мире не останется ни одного парня, с кем бы я могла встречаться, – сокрушается она.
– Не драматизируй. Тебе всего семнадцать. Успеешь ещё на свидания набегаться. Да и сосед – это не лучший вариант, – говорю я, поглядывая на часы, и скрываюсь за дверью небольшого шкафа, стаскивая футболку.
– А что тебя в соседских парнях не устраивает? – вопрошает она, следуя за мной из гостиной, – теперь дискриминация всех особей мужского пола будет еще и по месту жительства?
– Я переодеваюсь! – кричу ей из комнаты, и она застывает на пороге, не сдвигаясь больше ни на шаг. – А против соседей я лишь по одной причине. Мы тут на не совсем легальных правах, так что, мало ли как может случиться, не стоит вызывать дополнительных подозрений.
Я выхожу из спальни, достаю свою единственную пару кед и, завязывая шнурки двойным узлом, выхожу на улицу. Между ног в дом сразу же проскальзывает Лютик, задевая меня своим пушистым хвостом.
– Опять ночная смена? – спрашивает Жаклин, подавая мне легкую куртку через порог.
– Ага, – бурчу я, – ты же знаешь, у нас в пекарне половина работников – девушки, не им же по ночам работать. Да и платят чуть побольше.
– У меня с утра работа в магазине, так что, как вернешься, не теряй, – она разворачивается и уходит обратно в гостиную все ещё обиженная на мою подлую выходку. «Ничего, – твержу я себе, – это ей только на пользу».
– Хорошо, тогда до завтра, – кричу я вслед её спине и, не получив ответа, сворачиваю в сторону торгового квартала.
Седьмой поделен на несколько округов. Мы живем в южном, здесь же и работаем, а чтобы добраться до центра или севера придется воспользоваться автобусом. Общественный транспорт ходит редко и стоит недешево, так что ноги остаются единственным доступным большинству жителей вариантом. Хотя мы в Двенадцатом привыкли к долгим прогулкам, поэтому я не жалуюсь.
Я шагаю вдоль главной улицы, разглядывая постройки, перемежаемые то и дело вклинившимися между ними деревьями, будто пытающимися просочиться в город и отвоевать себе дополнительную территорию. Тёплый вечерний воздух приятно щекочет лицо, а солнечный диск размазывает остатки света по раскрашенному яркими красками небу. Ещё пара всполохов, пара мгновений жизни, вырванных у ночи, и огненный шар полностью скроется за кромкой леса, погружая долину во тьму.
Я крепче сжимаю в ладони плотную Капитолийскую бумажку – мой пропуск на улицу после захода солнца. Комендантский час – не шутка, и если попадёшься, то светит десяток ударов плетью, а так как работа в пекарне идёт круглосуточно, мне выписали специальное разрешение.
Я прохожу через самый центр округа, по которому всего пару часов назад туда-сюда сновали люди. Теперь же здесь тихо. Ставни закрыты, занавески задернуты. Город медленно погружается во тьму.
Еще несколько метров, и я на крыльце пекарни. Подхожу ближе и вновь сворачиваю направо. Моя смена лишь через два часа.
Дорога устремляется к самой дальней постройке на улице: ко входу ведет лестница, а над крышей на шпиле развевается небольшой флаг. Панема, разумеется. Я останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам.
Здание из потемневшего серого дерева словно затаилось в конце небольшого проулка. Днем тут торгуют одеждой, в основном рабочей. Швейный цех находится сзади в небольшой пристройке. Сейчас магазин закрыт, стекло завешено длинной материей, чтобы нельзя было заглянуть внутрь. Обычная лавка, коих сотни в этом промышленном городе. Может, я не прав, но мне кажется, что главный оплот Восстания Панема мог бы выбрать себе штаб-квартиру пороскошнее.
Проверив нет ли кого-то рядом, быстро обхожу здание и исчезаю в густых кустах, закрывающих черный вход от случайных глаз. Поблизости хрустит гравий, и я отодвигаюсь в тень.
Черные рабочие штаны, как у каждого второго в этом месте, толстовка, коротко подстриженные темные волосы, парень оглядывается назад, проверяя, нет ли кого поблизости.
Я выхожу из укрытия.
– Обычно мне говорят, что я слишком громко топаю, но ты, Хорст, похоже, меня и в этом обошел.
Он ухмыляется и набирает несколько цифр на небольшом дисплее, установленном на двери. Парень называет пароль, и мы вместе входим внутрь.
Обычно я хорошо разбираюсь в намереньях людей, но Хорста с его темными глазами и суровым выражением лица невозможно прочитать. Всегда приходится гадать, что у него на уме. Он редко рассказывает о себе, как каждый из нас, впрочем, но мы сумели, если не подружиться, то хотя бы стать неплохими напарниками.
Окидываю взглядом помещение, я здесь впервые: повсюду расставлены рабочие столы, стулья, доски с таблицами и картами, списки зданий и объектов военного назначения. В центре комнаты небольшой монитор.
Собрание уже в полном сборе, никто не обращает внимания, когда мы с напарником входим внутрь. Взгляды народа устремлены на голографическую проекцию на свободной бетонной стене. На экране президент Тринадцатого, Альма Коин, дает краткие указания, рассказывая новичкам о принципах борьбы с политическим строем Капитолия.
Хорст и прочие преданы ей всей душой, но я, каждый раз слушая заученные речи, считаю, что слишком рано ей безоговорочно доверять. Наши руками она пытается проложить себе путь наверх, но мне плевать, я здесь не за этим. Мятежники же свято верят, что она сделает все то, о чем так пламенно вещает с экранов.
Прислоняюсь к двери плечом и присоединяюсь к просмотру агитационного материала. Трансляция заканчивается, и все испускают радостный клич. Почему в этот момент я всегда чувствую себя настолько мерзко?
Окидываю взглядом толпу. Многим нет даже семнадцати. Тринадцатый знает не понаслышке, что легче всего завладеть умами людей в те времена, когда сознанием каждого владеет растерянность и тревога. Засеяв эту благодатную молодую почву зёрнами страха и жаждой мести, можно собрать очень токсичный урожай и использовать его как оружие, поражающее любого противника.
