Палец погружается в с готовностью приоткрывшийся рот, скользя подушечкой по мокрой губе, задевая острые грани зубов, касается языка, надавливает посередине.
Питер хнычет, закатывая глаза, и сильнее вжимается пахом в отставленную вперед ногу, кладет руку на сгиб локтя Тони и сжимает пальцы, протяжно выдыхая, когда тот подталкивает ногу вперед и несколько раз ритмично надавливает на член, четко ощущающийся сквозь черные брюки, довольствуется глухим стоном и проталкивает палец дальше.
— Ты что-то хотел сказать, Питер? — низкий голос проникает под кожу, и Питер жмурится до выступивших в уголках глаз слез. Тони склоняется к уху, едва прикрытому несколькими растрепанными завитками, и выдыхает: — Я не расслышал.
Питер пытается открыть рот и ответить, но натыкается на на мгновение забытую преграду, гулко простонав от неожиданности, когда вторая рука Тони обхватила его подбородок, крепко сжав.
— Не припомню, чтобы ты, рассказывая сегодня о ночевке у друга, упоминал, что ночевать вы собираетесь вовсе не у него дома.
Палец на мгновение выскальзывает изо рта, но возвращаются они уже вдвоем, и Питер хнычет и жмурится, сглатывая, чтобы сдержать позыв выблевать все внутренности разом.
— Давай, не стесняйся. Потом будет неловко, но лучше так, чем ты будешь через часа два блевать во сне, потому что ты с этим дерьмом только во сне справишься. А так просто от него не избавишься, надо было головой думать, прежде чем начинать пить, — он разводит пальцы в стороны, неаккуратно задевая ногтями чувствительное небо, отчего Питер вздрагивает и делает слабые попытки отстраниться, но пальцы, удерживающие за подбородок, не дают этого сделать. — Как ты там говорил? Давай, детка, не ломайся, — ухмыляется Тони и давит пальцами у самого основания языка, толкая пальцы еще дальше.
Питер закашливается, ощущает подступающую к горлу жидкость, и Тони наконец-то его отпускает, обхватывает ладонью шею и подталкивает парня к унитазу, дожидающемуся своей очереди чуть левее раковины, на которую присел Тони под напором надвигающегося неприступной глыбой без сомнений в кипящих на глубине глаз желаниях Питера. Смелого Питера. Настойчивого. И черт его знает, что сделал бы для него Тони, если бы он не был обдолбан в край.
Паркер снова кашляет, сплевывая последнюю горечь, скопившуюся во рту, сжимает пальцы до треска эмали, и поднимает рассредоточенный взгляд на стоящего рядом Тони. Встречает предложенный графин с водой с некой отстраненностью — что не удивительно, он все еще пьян и, судя по всему, еще и принял какие-то наркотики, придурок малолетний. Он два раза полощет рот, а остальное вливает в себя, после чего замирает на секунд двадцать, и снова разражается приступом рвоты.
— Урок номер один: не хочешь блевать, не пей теплую воду, — лениво замечает Тони, снова приваливаясь к раковине.
— Ну хватит уже, мистер Старк, — тянет Питер и, ставя графин на пол, упирается лбом в холодную поверхность бачка.
— А как же «хочу тебя» и прочее, и прочее? «Тони», «Тоничка» и так далее? — вскидывает Тони бровь и смотрит сверху вниз на сгорбившегося над унитазом Питера.
— Уже что-то не хочу, — хнычет тот, втягивая носом сопли, образовавшиеся после длительного избавления организма от ненужной ему дряни. Он медленно оседает задницей на пол и вытирает рот тыльной стороной ладони, после чего обтирает ее о темно-серую футболку с несколькими мокрыми пятнами у ворота.
— Неужели? Паркер, ты хоть понимаешь, что, если бы тебя нашел не я, а какой-нибудь менее обремененный моральной хренью человек, тебя бы уже вовсю пялили в какой-нибудь подсобке? Я видел записи с камер. Какого черта ты, блядь, творишь?
— И что? — с вызовом, гнусаво перечит Питер, снова втягивая носом кислород, зажмурившись, и утыкается лицом в острые колени, прикрытые темной джинсой. — Мое дело, кто там и где меня пялит, если что. Вас вообще никто не просил заявляться?
— Ах, твое. Уверен, что Мэй будет любопытно услышать и даже увидеть, как ты «собираешь лего», дружок, — ехидно говорит Тони, с ухмылкой глядя на мгновенно среагировавшего на скрытую угрозу Питера.
— Ну нет, мистер Ста-арк, только не ей, я же голову на плечах не удержу, — бормочет парень, умоляюще глядя Тони в лицо.
Тони качает головой, бормочет ругательство одними губами, отталкиваясь от холодящей зад раковины.
— Все потом, марш в душ и в кроватку. Деткам пора спать. Плохим деткам надо бы еще и ремня прописать, но тебе и так, судя по виду, нелегко приходится, пожалею.
Питер сидит, не двигаясь, смотрит невидяще в пол, пока притупившегося слуха не достигает раздраженный рык, а за шкирку не вздергивает сильная рука.
— Глухой? Марш в душ, я сказал! И чтоб, пока не будешь похож на приличного человека, не смел выходить, — Тони одним махом стаскивает с Паркера треснувшую по шву от его усердия и еле сдерживаемой агрессии футболку, расстегивает штаны, медленно сползшие вниз по стройным ногам, и подталкивает его прямиком в душевую кабину, голосовой командой включая воду. — Вымыться, думаю, сам сможешь. Жду в комнате.
— А если не смогу? — огрызается Питер, обхватывая подрагивающие от соприкосновения с прохладной водой плечи.
— Тогда мыть тебя будет Дубина, а я не уверен, что ты к такому готов, Паркер. Мыться и спать. У тебя десять минут. Рекомендую сразу подрочить, снова терпеть твои пьяные подкаты я не намерен.
Тони дожидается раздраженного кивка и вылетает из ванной.
Что за несносный мальчишка.
***
Игнорируя бешено стучащие друг о друга зубы, Питер до покраснения рьяно натирает саднящую кожу грубой мочалкой, одуряюще-противно воняющую ментоловым или мятным гелем для душа — ему в принципе плевать, чем она там воняет, но ему нужно хоть куда-то выплеснуть раздражение и возбуждение, а дрочить, как «порекомендовал» мистер Старк, в таком состоянии себе дороже — не ровен час оторвет себе член или что похуже. Концентрируясь на отрывистых движениях, он усердно пыхтит, игнорируя никак не опадающий даже под холодящими струями стояк, и от того раздражается еще больше, не зная куда деться, потому что хочется снова прижиматься к ноге Старка, унизительно потираясь, потому что это — уже что-то.
В голове вообще мутно, запутанно и очень быстро. Мысли на короткие мгновения являют себя и тут же исчезают в ворохе таких же раздражающих и так же дурманящих рассудок; Питеру одновременно хочется свернуться клубком прям тут на полу, наплевав на маячащее в ближайшем будущем переохлаждение, и вновь ощутить пальцы мистера Старка во рту, даже если это будет еще одной попыткой вызвать рвоту, просто потому что он хочет пальцы Тони Старка в своем рту, понятно? Это же достаточно веская причина? Определенно, да. Для него — уж точно, а на остальное плевать с высокой колокольни. По крайней мере сейчас, а потом — это уже разговор отдельный.
Питер психует, отбрасывает мочалку, от которой в воздух взлетает несколько клоков пушистой пены, на пол и вручную переключает воду на более щадящий режим, потому что зачем себя мучить, если один хрен не помогает? Он несколько секунд сердито обдумывает, что ему теперь делать, когда возвращаться к издевательству над кожей он уже не хочет, теплый душ перестал обжигать несколько секунд назад, так как Питер привык и согрелся, и вот он уже тянется, чтобы сделать воду еще горячее, потому что находит в горячей воде, в воде, которая немного обжигает, нечто приятное и успокаивающее, и, возможно, он даже сможет помастурбировать и немного успокоиться. Тони Старк за дверью, на удивление, не смущает. А ведь еще утром он бы умер от сердечного приступа при одной мысли о том, что Он может как-то просечь о его теперь-уже-не-очень-тайном увлечении своей не скромной персоной. Но он же сможет списать все на алкоголь, так ведь? Питер очень на это надеется, потому что терять отношения с мистером Старком ему до ужаса не хочется.
Удивительно легко быть пьяным, ничто не держит, не тяготит — теперь Питер чуть больше понимает любовь мистера Старка к выпивке. Но все еще надеется, что более здравомыслящий он, которому завтра придется терпеть похмелье и осознание произошедшего, решит, что алкоголь — зло, потому что так блевать он не хочет больше никогда, даже если рядом вдруг волшебным образом окажется Тони Старк, готовый сунуть ему два пальца помощи в рот. Или не в рот, но даже обдолбанный непонятно чем Питер понимает, что трахать себя пальцами в задницу прямо сейчас — стремно до одури, и нынешнему Питеру жалко себя будущего, потому что отдуваться за все грехи ему, и свербящее и растраханное очко с утра вкупе с похмельем — это уже удавиться можно. Потому что его десять минут могут кончиться в любой момент, и кто знает, войдёт ли Старк, чтобы проверить, не подох ли здесь Питер. А если он просто увидит, как он дрочит — что ему сделается? Все парни дрочат, это естественная потребность, тем более что он сам предложил.
