Сомнения. Худший враг любого процесса. Но лучший друг любого результата. Сомнения заставят не один раз мысленно вернуться к началу, проанализировать всё произошедшее, спрогнозировать всё грядущее, а то и вовсе найти фатальную ошибку и остановить начатое. Альберт ничего не мог поделать с природой своего ума, который всё вокруг подвергал сомнению, чем вызывал необходимость продумывать каждое своё действие. И никогда ещё ум его не подводил.

Но ум слишком прост и понятен в отличие от чувств. Да и можно ли вообще понять эти чувства? Вескер считает, что очень даже можно. С ними даже можно совладать, но, видимо, не в этом случае. Слишком сильно мягкие шёлковые ленты опутывали сердце, слишком ярким был её свет в кромешной тьме, слишком долго тянулось время без неё и слишком быстро — с ней. Ему никак нельзя было позволить каким бы то ни было чувствам быть сильнее себя.

Сомнения пришли на помощь. Сомнения попытались подорвать веру в собственные чувства. Да, ему приходится постоянно иметь дело с по-настоящему гнилыми людьми, наиболее грязными методами выполнять свою работу, ломать голову над мотивами Спенсера — от всего этого любой может устать и, встретив кого-нибудь «не от мира того», банально отвлечься на более приятную персону. Персону, что вызывает при своём виде хотя бы мысленную улыбку, а не презрительную ухмылку. Персону, созерцание которой заставляет окружающий мир побледнеть. Персону, чей образ мягким теплом согревает изнутри пустоту, пробуждая в ней жизнь…

Нет, сомнения не помогли. Едва в мыслях загорается образ с огненно-рыжими волосами, как всё внутри сдаётся под напором желания видеть этот образ своими глазами и касаться его. Вот так, наверное, он и погубит себя или, что ещё страшнее, — её.

От непреодолимой силы пришлось спасаться бегством. Реже видеться, больше работать. Больше лгать, больше убивать, всё безжалостнее и безжалостнее, чтобы светлое сияние не смогло развеять создаваемый им самим же густой мрак и подчинить себе. Всё выше и толще строить стену вокруг самого себя, чтобы вообще ничего не могло побеспокоить своим существованием.

***

Четвёртый день не слышав даже его голоса по телефону, Эрин начала чувствовать, что сходит с ума. Неизвестность окружала со всех сторон, а проклятые врачи не звонили уже тысячу лет. Некуда пойти, потому что денег остаётся по минимуму из-за незапланированной задержки. Одиночество оглушало своей тишиной, окутывало разрушительными мыслями.

Может, хоть раз позвонить ему первой? Но вдруг он на работе, они ведь не просто так договаривались о звонках?

А разве… разве она ничего для него не значит? Разве не он говорил, что совместное время — лучше, что случалось с ним за много лет? Возможно, она тоже по-своему немного виновата, ведь до сих пор так и не сказала о причине своего приезда в Штаты. А стоит ли вообще рассказывать? Стоило ли вообще начинать всё это, если Эрин скоро улетит обратно домой, вне зависимости от того, найдётся её болезнь или нет? Задумывалась ли она о продолжении отношений? И если врачи отзовутся с плохими новостями, как сказать о них Альберту?

Пока голова кружилась от тяжёлых дум, руки сами добрались до телефона и набрали номер. С первым гудком сердце почему-то провалилось в пятки. Наверняка он занят, а тут она со своими жалобами… Второй гудок. Но они же так замечательно отвлекают друг друга от проблем! За пустяковой болтовнёй, за разговором по душам, за прогулкой под вечерними огнями фонарей, за горячими прикосновениями и поцелуями… Третий гудок. В конце концов, это же просто звонок. Не захочет — не будет говорить.

Гудки резко сменились мягким тихим шипением.

— Привет, — неуверенно заговорила Эрин, действительно боясь дозвониться не вовремя.

— Привет, — донёсся сухой низкий голос.

— Ты извини… Не занят? — на две секунды даже повисла пауза, словно он сомневался в ответе.

— Нет.

Здорово! Значит, свободен! Только, что сказать ему?

— Я, эм-м… Я просто… Давно не виделись, — Эрин пожала плечами, как будто хоть кто-то мог это увидеть.

— Точно, — снова односложный сухой ответ. Или показалось?

— Я соскучилась. И ты мне очень нужен, Альберт.

***

«Очень нужен». После этих слов дрожь в руках окончательно вышла из-под контроля. Ещё немного, и он точно проиграет чувствам, от которых так успешно избавляется последние дни. И вот она звонит сама. Не просто так, скорее всего. Очень нужен…

— Что-то случилось? — хорошо, что благодаря многолетней практике голос всегда получается контролировать, не выдавая с его помощью никакой информации.

— Да вообще-то нет, но… Хотела поговорить кое о чём. Я всё собиралась рассказать, зачем я в Америке.

Сказать ей, что об это можно поговорить и по телефону? Нет-нет-нет, она же не просто так сообщила, что он ей очень нужен.

— Хочешь, чтобы я приехал?

— Ну, можем и встретиться где-нибудь, где скажешь. Не обязательно… — торопливо заговорила Эрин, но Вескер её перебил.

— Я приеду. Расскажешь всё, — и резко бросил трубку. Её голос казался таким жалобным, а слова такими требовательными, что слушать дальше было просто невыносимо. Ленты вокруг сердца опять сжимаются, сменяя свои нежные касания жгучими объятиями удавки.

И он вновь слабее. Без задержки и сожаления оставляет все собранные подчинёнными досье, подхватывает пиджак и спешит на улицу.

По дороге ему начало казаться, что предстоящая история не будет приятной. Но не узнать было нельзя. Потому что это её история.

Как же он собрался совладать с собой и стать сильнее чувств, если стремглав мчится по первому зову? Мазохист и самоубийца. Вот сейчас. Сейчас надо взять себя в руки, тихо всё выслушать, сделать вид, что проникся, и уйти, пожелав спокойной ночи. Желательно навсегда уйти.

Дверь открывается, и Вескеру стоило героических усилий не улыбнуться Эрин в ответ. Знакомая крохотная кухня, чайный стол переговоров уже накрыт.

Рыжие волосы немного взлохмачены. Неужели она безвылазно сидит все эти дни дома, не утруждая себя прихорашиванием перед выходом в свет?

— Пару лет назад в нашу страну приехала компания Амбрелла, — после недолгого вступления начала Эрин, и начало сразу же заинтриговало Альберта, — Думаю, ты про неё лучше меня знаешь, раз живёшь здесь. Они сразу стали любимцами народа, предлагали всяческую помощь по медицинской части, к тому же бесплатно. А мама мне рассказывала, что в нашем роду все по женской линии умирают, не дожив, порой, и до сорока, — Вескер нахмурился. Да, ничего приятного дальше он не услышит, — Маме уже больше сорока, и она очень боится за себя и за меня. Уговорила меня сходить к специалистам из Амбреллы. Со мной почему-то не смогли разобраться местными силами и посоветовали обратиться сюда, в Раккун-Сити. И с тех пор, как мы с тобой встретились тогда в больнице, нет мне вестей ни хороших, ни плохих, — Эрин тяжело вздохнула и опустила взгляд.

Ей-то сейчас полегче от того, что выговорилась и от того, что Альберт рядом. Но ему было совсем не легче. Пожалуй, ему сейчас было тяжело, как ни разу за множество лет.

Генетическое заболевание. А значит неизлечимое. Даже Амбрелла не сможет помочь. Даже со своими вирусами и паразитами. Вескер почувствовал, как шёлковая удавка сжалась ещё сильнее, уже причиняя вполне физическую боль. Это так злило и подавляло одновременно. Что сейчас сказать для неё? «Понятно, спокойной ночи»? О да, самый простой способ уничтожить человека. Словами, порой, можно нанести рану страшнее, чем ножом. Но Альберт вовсе не собирался резать её словами, только не её. И как назло к тому же в горле застрял комок.

Ужасное состояние раздавленности, бессилия, тоски и боли. Вескеру совершенно это не нравилось и реально злило. Злость, направленная абсолютно в никуда. Хотя вообще-то, если призадуматься, то устремлена она на самого себя. Из-за всех этих дурацких чувств, которым он позволил собой завладеть. Ведь с самого начала знал, к чему это приведёт. Только к боли. По-другому не бывает.

Пальцы крепко сжимаются в кулаки, и Эрин это замечает.