Да, я отвлеклась. У книги ещё была интересная обложка. Красно-чёрная. Очень необычный узор, причудливый, так говорится вроде. И ни фотографий, ни картинок, только этот контрастный узор, на корешке имя автора и название книги (но я его говорить не буду, чтобы не рекламировать). Обложка в самом деле привлекала внимание. Правда, было непонятно, к чему она, но я, подумав, что ответ в тексте быть может, начала читать (и очень зря!). Начиналась книга с того, что героиня, одержимая Мейлиром, решает его найти. Ей неважно, живым она его найдёт или мёртвым, в смысле, могилу или запись, что вот, нашли покойника и похоронили. Её долго-долго мотает по стране, архивам, она болтает с теми, кто Мейлира знал. Рассказывать, что там было и что ей о Мейлире говорили, не буду. Не могу и до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю. Скажу только, что героиня общалась с его любовницами, любовником, пластическим хирургом, купив хирургические тайны за секс, женой его психиатра, с которой они потом напились, но это всё ей почти ничего не дало (разумеется!). Но после всех этих встреч героиню осенило и…
В общем, она, узнав, что Мейлир жив, мчится к нему, но узнаёт, что он сошёл с ума и сейчас в состоянии полуовоща. Героиню это не останавливает и она попадает в тот приют, чтобы увидеть Мейлира… А дальше мне писать мерзко. Нет, там, конечно, вроде бы ничего такого нет. Мейлир, точнее, каким он в фантазиях автора стал, описывается достаточно подробно и противно, я пролистывала это, но ничего такого, там не было…
Кроме того, что в конце книги героиня, украв пистолет у полицейского, стреляла Мейлиру в лоб. Просто нажимала на курок и уходила. Всё. Даже если бы было не всё, книгу я всё равно дальше читать не стала бы! Было противно. До выстрела героиня очень в красках представляла, как алая кровь на когда-то чёрных волосах… Брр, хватит, а то меня на самом деле вырвет.
Конечно, ничего не помогло. Сделалось только хуже. Ночью я проснулась от собственного вопля. Даже не знаю, приснился ли мне кошмар. Я просто вскочила на кровати в слезах и с воплем. Может, это и глупо…
Рассказать я ничего не смогла. Нечего было рассказывать, но мама всё равно испугалась и утром повела меня в больницу. Было жутко стыдно, всё-таки почти четырнадцать лет — и в больницу с мамой! — но спорить с ней я бы не смогла. Всё-таки Гришка и его слабые лёгкие, а второго больного ребёнка уж точно никому не хочется. Мама как раз была в отпуске, чтобы отвезти Гришку “на воды”, как шутила Лида, а тут я с воплем посреди ночи. Папа уехал в командировку. Я даже была рада этому, он бы пошутил, что я неудачно заболела; и каникулы испорчены, и школу прогулять не вышло. Мне казалось, врач покрутит пальцем у виска и посоветует маме не беспокоиться из-за глупостей, а мне пропишет капельки от нервов, но она отправила меня к неврологу. Я думала, там меня точно оправят за капельками, объяснив, что из-за страшных снов по врачам не ходят, но невролог почему-то прописала не капельки, а какую-то терапию в кабинете, куда мы таскали Гришку на прогревания. Мама, правда, не поняла, зачем мне прописали это, но раз прописали — наверное, врачу виднее?
На второй день лечения я услышала в автобусе разговор о бомже. Рассказывать об этом я никому не стала: подруги уехали в деревню к родне, а мама не знала всей истории с Мейлиром. Вообще её никто не знал до конца, но ладно. Конечно, я понимала, что бомж не был им: Мейлир был черноволосым и вряд ли сохранял юность до сих пор, но почему-то мне захотелось доехать до этого садоводческого товарищества и увидеть бомжа. Даже не за тем, чтобы точно-точно убедиться, что это просто светловолосый бомж, а просто потому, что… Не знаю. Мысль появилась и не собиралась исчезать.
И не исчезла.
Где такой я, чтоб познакомиться ближе,
Лицом к лицу, “Доброе утро!” услышать.
Мумий Тролль — Где такой я
В тот день папа ещё не вернулся, а мама с Гришкой уже уехала на “воды”. Она хотела остаться, если я приболела, но Лида и бабушка с дедушкой пообещали, что присмотрят за мной. Лида даже хотела оставаться ночевать у нас, но я убедила всех, что ничего не боюсь, умею отключать плиту, утюг, компьютер ну и так далее. Почему-то очень не хотелось никого беспокоить. Свою процедуру я не пропускала, мне даже нравилось смотреть на искорки от прибора, которым меня лечили, и слушать разговоры медсестёр и других лечащихся. Вроде всё было нормально. Вроде.
Мне было странно. Нет, в детстве мне прогревали коленки, процедур я не боялась и не удивлялась, что такое бывает, или ещё чему-то. Мне чего-то не хватало, или я чего-то не знала. Трудно описать то, чего не чувствуешь. В тот день шёл дождь и я почему-то пошла в больницу не со своим зонтом, а с забытым Лидой позавчера, когда она заходила ко мне после того, как мы проводили маму и Гришку на автобус. Выпив со мной чаю и дождавшись солнца, Лида ушла, но зонт оставила. Может, на обратном пути я хотела заехать к ней на работу или домой к бабушке и вернуть зонт, даже не помню.
После процедуры я, опасаясь, что снова пойдёт дождь, решила поехать до дома на автобусе. К тому же прогулка напомнила бы мне о пропавшей сказке, ведь впервые я услышала Мейлира, когда возвращалась из этой же больницы и тоже в каникулы… У меня даже свело живот, когда вспомнила это.
Подъехал автобус. Не нужный мне, а идущий совершенно в другую сторону. На этот раз с табличкой “до СНТ”, то есть, до садового товарищества. Я, конечно, понятия не имела, где жил бомж, разговор о котором слышала. Быстренько рассудив, что там, где была дача бабушки и дедушки, я тех женщин ни разу не видела, значит, бомж живёт в том товариществе, до которого и идёт этот автобус. Конечно, это глупость, ещё одна глупость, случившаяся со мной за короткое время, но я села в автобус, сама не зная, зачем мне это надо. Там я, конечно, была, прошлым летом мы с Катей и Ксюшкой ездили в это товарищество на день рождения ксюхиного двоюродного брата (Катя плела венки и готовила какой-то необычный салат, мы с Ксю и с девушкой её брата бегали в магазин за чипсами и минералкой, потом все ушли гулять по улицам до леса, жарили шашлыки на огороде, хохотали, было весело). Никаких бомжей я конечно, не видела, может потому, что ещё не знала о них.
Автобус был почти пустым, но через две остановки стали заходить люди, в том числе и едущие до дач. Я сидела у окна, слушая музыку. О ней я бы могла рассказать даже Ларе, хоть всё, что у меня на телефоне было, вряд ли как-то относилось к её зайчику Нику, будь он трижды счастлив. Музыка была музыкой, а не чудом.
Быть может, мне стоило доехать до остановки, зайти в магазин, купить мороженое и, немножко погуляв по лесу около дач, ждать автобус обратно, но я, конечно, решила дождаться какого-то знака. Любого. Песни из машины, крика петуха, собачьего лая, чьего-то смеха, какого-то запаха, упавшего на меня листочка, не знаю, чего я ждала, но тогда казалось, что знак я не пропущу. Вот бы раскрыть зонт Лиды, попросить его помочь, и полететь, куда он унесёт, но это было невозможно. А никакого знака, кроме тропинок, разделённых старым, почти разрушенным зданием, не нашлось. Когда-то это был фельдшерский пункт, папа рассказывал об этом. Кажется, оттуда до сих пор чуть пахло лекарством, когда я подошла ближе, я это почему-то почуяла. Может, показалось.
Правую тропинку я представляла ещё с того дня рождения, по ней мы шли до магазина и обратно. Левая казалась короче, хоть и вела через опушку леса. Там мы не ходили, об этом мне сказала Ксю. Правая тропка была недавно заасфальтированной, но шла мимо какого-то здания за забором, кажется, какого-то диспансера или дома престарелых и мне почему-то очень не хотелось идти рядом с таким зданием. Хотя какое “почему-то”, мне до сих пор было противно после той книжки и не думать, что за этим забором может быть неизвестно как оказавшийся в нашем городе Мейлир, я ещё не могла. Именно тот, полуовощной Мейлир с поседевшими волосами и “поехавшим”, “сгнившим” от старости и пластических операций лицом, в которого я верить не хотела и не могла!
