Винить подругу я не могла. В детстве она ходила в латаных-перелатаных обносках старших сестер. И если в начальной школе никто особо не обращал на это внимания, то, когда нам исполнилось по тринадцать лет, Кристину начали усиленно задирать более состоятельные одноклассницы. Однажды они стянули с нее спортивные штаны, когда она полезла по канату, выполняя задание учителя, закрыли в темной кладовке, когда узнали, что она боится темноты, дразнили обидными стишками. Тогда подруга дала себе слово, что никогда не вернется на одиннадцатый этаж. Внутреннего ребенка в ней убили издевательства окружающих – дети и подростки бывают невероятно жестокими.

В семнадцать лет Крис начала модно одеваться и ходить в салоны красоты на деньги ухажеров. Теперь ее внешности позавидовала бы самая задиристая из наших одноклассниц, но сама Кристина, на мой взгляд, утратила свою индивидуальность, став всего лишь одной из многих охотниц за богатыми мужчинами. Она стала более высокомерной и никогда не здоровалась с нашими одноклассниками, когда встречалась с ними в коридорах. Гордыней она прикрывала свою израненную и огрубевшую душу, маскировала комплексы, оставшиеся в ней после долгих издевательств в школе.

– Не знаю, Саманта, может, мне просто не суждено стать счастливой?

– Кристина, я много раз тебе говорила, что нельзя получить и богатство, и любовь. Найди себе простого трудягу, и выбирайтесь с ним в люди вместе.

– Нет, это не для меня. Знаешь, я хотела спросить… тебе до сих пор нравится Антон Брусникин? Я бы хотела еще раз попробовать его заинтересовать.

Лишь один раз мы с Кристиной крупно разругались. Причиной тому был мой сосед Антон Брусникин, в которого я тайно была влюблена. Антона не интересовала ни одна из нас, но глупый подростковый максимализм твердил, что подруга предала меня.

– Антон свободен от моей глупой детской любви. Дерзай, подруга.

– Спасибо, Саманта. А тебе удачи с тем красавчиком, другом твоего папы.

Не дожидаясь моих возмущенных воплей, Кристина подмигнула мне и отключилась, оставив меня один на один с бардаком, который мы навели с отцом и Кириллом прошлой ночью.

С появлением малыша в нашей квартире стало заметно более шумно, а на работе Кирилл после внезапного приступа откровенности и нашей шумной вечеринки в баре, казалось, стал еще более жестким: поблажек он мне не давал, лишь все больше нагружал работой. Меня раздражало, что он делает вид, будто ничего не произошло. Сама я чувствовала некие изменения в наших отношениях, которые были еще не понятны мне. В моей душе поднималась странная смесь злости, неловкости и чего-то пока неизведанного. Будучи совсем юной, мысля еще абсолютными категориями добра и зла, я не могла понять свои чувства.

Тогда я воспринимала злость как ненависть, а любовь как всепоглощающую страсть, не понимая, что мир не делится только на черное и белое, что любовь и злость, ненависть и ласка могут ходить под руку как давние подружки. Внутри себя я металась, не в силах понять, что чувствую, и это давало дополнительную нагрузку моему и так слишком плотному графику жизни.

Постоянные недосыпы и душевные переживания вкупе с перегрузками в СУЖК давали отрицательный эффект: мое лицо осунулось, с него не сходили огромные синяки под глазами. Папа выглядел примерно так же. Маме было не легче: она с трудом приходила в себя, много плакала от послеродовой депрессии, поэтому я старалась посидеть с малышом и дать ей отдохнуть лишний час. Илья был крайне неспокойным ребенком: еще будучи новорожденным, он постоянно плакал, а когда у него начали резаться зубки, всем домашним житья вообще не стало. Кроме того, оказалось, что у него еще и непереносимость многих таблеток и капелек. В особенно кризисные дни я старалась больше времени проводить в библиотеке, засев в одну из индивидуальных кабинок и засыпая над книгой на пару часов.

Однажды, укачав сына, мама подозвала меня к себе:

– Саманта, милая, ты сама не своя уже полгода, я вижу, как тебе сложно. Может быть, тебе на время съехать от нас? Пока у Ильи режутся зубы, тебе будет еще сложнее высыпаться, а ведь скоро у тебя экзамены и распределение, тебе нужно хорошо себя проявить.

– Мама, я хочу помогать тебе… К тому же ты знаешь, что мне дадут собственную квартиру либо после заключения брака, либо при достижении пятилетнего трудового стажа.

– Да, но ведь есть квартира дяди Кости. Он ведь не вернулся до сих пор.

Я с удивлением уставилась на нее. Это было столь очевидное решение, что я не могла понять, как оно раньше не пришло мне в голову. Костин, уезжая, закачал в мой идентификатор ключ от своей квартиры и попросил присмотреть за ней. А ведь я не вспоминала о ней весь этот год.

– Действительно, это неплохое решение, мама.

– Кажется, раньше у Константина не было столь длительных командировок?

– Нет, это первая такая. Я немного волнуюсь за него, – дикий плач из детской прервал мое начавшееся было словоизлияние, и мама вновь убежала укачивать Илью.

Я задумчиво погладила свой идентификатор и открыла вкладку сообщений:

– Аня, от Костина ничего нет?

– Последнее сообщение от Константина Костина пришло полтора месяца назад. Вывести его на экран? – ответила моя электронная помощница.

– Нет.

Я отлично помнила последнее его сообщение мне. В нем Костин туманно описывал свое сегодняшнее задание. Насколько я поняла, он возглавляет группу силовиков, выслеживающих крайне опасных террористов.

Несмотря на заверения дяди, что с ним все в порядке, я беспокоилась. Кроме того, что это была его самая длительная командировка на моей памяти, мне не нравилось его поведение. Во-первых, обычно он долго готовился к командировке, а в этот раз сорвался неожиданно. Во-вторых, это его странное желание попросить меня приглядеть за квартирой. Я корила себя за то, что сразу не сходила туда. Так что я схватила свою сумку и побежала к лифтам.

Квартира Костина располагалась под самым директоратом. Чтобы попасть в нее, мне потребовалось не только ввести ключ идентификатора, но и представить доказательство своей личности: отпечатки пальцев и радужку глаза просканировали устройства, подобные тем, которые предотвращают проникновение нежелательных лиц в самые секретные части СУЖКа. Муторная процедура, чтобы проделывать ее при каждом входе в квартиру, но, возможно, Костин поставил максимальную защиту на время своего отсутствия – значит, теоретически в квартире могло оказаться нечто важное.

Жилище Костина разительно отличалось от нашей небольшой квартирки: огромные имитаторы окон, за которыми был вид на ночную Москву, один из самых красивых городов прошлого, хотя мне больше нравился Санкт-Петербург – я купила его с первой же своей зарплаты. Гостиная, в которую я попала, была раза в два больше нашей. Кожаные диваны, лакированные поверхности новенькой кухни, мягкий белый ковер выглядели так, будто здесь никогда и никто не жил. Я провела пальцем по барной стойке – небольшой слой пыли уже скопился, значит, дядя не запрограммировал «Умный дом» на еженедельную уборку. Не успел или планировал вернуться?

При ближайшем рассмотрении признаки, указывающие на то, что это все-таки жилая квартира, а не выставочный образец, нашлись: в раковине стояла грязная чашка из-под кофе с намертво прилипшей гущей на дне, в гардеробе сиротливо висели несколько деловых костюмов и домашняя одежда, а под большой двуспальной кроватью я обнаружила кружевной розовый бюстгальтер. Я ухмыльнулась последней находке, покачав головой: такое я точно не планировала тут найти.

В остальном квартира выглядела вполне обычной. Здесь не было ни записок, ни даже консоли управления «Умным домом».

– Аня, просканируй пространство. Здесь есть система «Умный дом»?

– Сканирую. Система «Умный дом» не найдена. Есть система с похожими функциями.

– Подключись к ней.

– Подключение осуществлено.

– Обнаружены какие-либо сообщения?

– Есть сообщение, адресованное вам.