– И что это может означать?

– Адреналин повышается в стрессовой или шоковой ситуации, при наступлении опасности, иначе говоря, он находился в таком шоке, что его могло даже парализовать, либо он увидел что-то настолько страшное, что испуг его просто обездвижил. Отсюда и лопнувшие сосуды, и невозможность управлять автомобилем. А вот что так могло его испугать или шокировать, я себе даже представить не могу. Даже если бы он увидел смерть с косой, ну вырос бы адреналин в 2–3 раза, а тут почти в 10 раз!

«Этот факт, – подумал Кротов, – не сильно вписывается в его версию про группу киллеров. Получается, если киллеры напугали его или ввели в шок в подъезде, тогда как же он такой шокированный проехал ещё 15 минут на своём авто и только потом врезался? – задавал сам себе вопрос Андрей. – А в машине он был один, напугать его там не могли, это исключено. Может, сначала шок, а потом гипноз?» – думал Кротов.

– В общем, – продолжал Иваныч, – моё дело факты, а выводы вы уже делайте сами и тем более сами ищите этот источник наступления шока.

– Да… – протянул Андрей, – будем искать.

Продолжая думать о заключении по гормонам, Кротов двигался в сторону следственного комитета.

«А что, – размышлял Андрей, – если и у остальных в крови тоже такое же содержание адреналина? Одного шокировали перед входом в метро, а другого – в своём подъезде этажом ниже. И тут же оба покончили с собой. Хотя нет… – продолжал думать Кротов, – шокированный Мурашко всё равно должен был спуститься в метро, дождаться на перроне поезда, а уже по его приближении кинуться под приближающийся состав. Значит, между шоком и смертями есть отсрочка, у каждого случая разная: у Овчинникова – пятнадцать минут, у Мурашко – пять, а у Гусакова – одна-две. Понять бы ещё, что за прибор раздобыли эти киллеры, который с отсрочкой по времени доводит до самоубийства. Может, какой-нибудь ультразвуковой, которым на Западе иногда демонстрантов разгоняют и который ввергает человека в панику. Только его уменьшенная и модернизированная версия. Хотя нет, он бы действовал сразу, а тут отсрочка по времени. Мурашко же вполне спокойно спустился в метро и ждал там поезда, никакой паники у него не было».

Добравшись до Юревича на улицу Первомайскую, Кротов не стал «грузить» его своими версиями о синдикате киллеров, неведомом оружии или приборе и прочими смелыми предположениями. Они согласовали список стандартных запросов, поручений, выемок, обысков и т. д., в общем, план дальнейших действий.

И Андрей поехал домой, не переставая думать о киллерах и их неведомом приборе, которым они орудовали. Но ответов у него не было.

Почерк спецслужб

В понедельник утром, как и говорил, Кротов поехал в архив к Куликовскому, чтобы помочь в поиске общего для трёх жертв дела.

– Ну что, Павел? Может, уже что-нибудь есть? – с надеждой в голосе спросил Андрей.

– Общего дела пока нет, – отвечал Куликовский, – но есть вот что: раньше Гусаков работал в городском суде, а в район его перевели года два назад, почему и за что, естественно, из материалов уголовных дел мы не выясним. Нужно ехать в суд и беседовать с его коллегами. А вообще, конечно, тут работы – за месяц не справиться, надо мне в помощь пару бойцов, иначе мы надолго засядем.

– Сам позвони Осиповичу и попроси помощников, – как бы анализируя сказанное, ответил Кротов, – а я съезжу в городской суд, попытаюсь там что-нибудь выяснить о Гусакове и почему его перевели.

Направляясь в суд, Андрей понимал, что без специального запроса ему там могут не сказать ничего, но времени на согласование не было – с момента убийств прошло уже четверо суток, а кроме голой версии о киллерах, ничего, ни одной улики, ни одной ниточки, ведущей к убийцам и тем более к заказчикам. Действовать надо было очень быстро. Все выходные он просидел в интернете, пытаясь найти где-нибудь похожее преступление, прошерстил газетные публикации, форумы, блогеров, где бы эти киллеры могли проявить себя или свой прибор. Но не нашёл совершенно ничего.

Поэтому Кротов, минуя все кабинеты, направился сразу к председателю Минского городского суда. Попросил секретаря сообщить ему, что у него срочное и неотложное дело, не терпящее отлагательств. Судья попросил его зайти.

– Здравствуйте, Вадим Юрьевич, – начал Кротов, предварительно прочитав надпись на кабинете председателя, – я по поводу гибели вашего бывшего коллеги Гусакова, вы, наверное, в курсе что он выпал с шестого этажа?

– Конечно, я в курсе, – с лёгким недовольством ответил председатель, – мы уже выразили свои соболезнования его жене. А вы что, расследуете это дело? Это был несчастный случай или ему помогли?

– Следствие только в начале пути, отрабатываем все версии, – дежурно ответил Кротов.

– Хорошо, чем я могу помочь? – явно куда-то спеша, ответил председатель.

– Три года назад, – начал Андрей, – его перевели от вас в район. Не могли бы вы рассказать почему, что тогда случилось? Официально мы до этого будем долго докапываться, а если это обстоятельство окажется ни при чём, потеряем много времени.

– Понятно, – перестал торопиться председатель, – значит, есть версия, что ему помогли. Ну ладно, Гусаков был очень хорошим судьёй, претензий к нему не было, но три года назад с ним приключилась неприятная история. По одному делу об изнасиловании, я бы сказал, по вполне типичному делу, – через маленькую паузу продолжал Вадим Юрьевич, – Гусаков вынес очень мягкий приговор, ну там была масса смягчающих обстоятельств, всё было на усмотрение судьи, и он, наверное, пожалел обвиняемого, вина которого была доказана. Причём насильник всё признал и раскаялся. Но потерпевшая сторона была очень недовольна, и её адвокаты мало что написали кучу жалоб во все вышестоящие инстанции, так ещё всплыли какие-то фото с мобильника, где Гусаков в кафе встречался с адвокатами потерпевшей стороны. Хотя судья и утверждал, что он просто проходил мимо адвоката обвиняемого и поздоровался с ним, не более того, скандал начал набирать обороты. Откуда-то пошли слухи, что якобы есть запись, где Гусаков берёт взятку в десять тысяч долларов от адвоката за смягчение приговора. В общем, Семёну Олеговичу мы вынуждены были объявить дисциплинарное взыскание и, от греха подальше, временно перевели в район. А когда бы вся эта буря поутихла, взяли бы его обратно. Мы уже и документы начали готовить о его переводе к нам. Но я не думаю, что эти дела как-то связаны. Дали насильнику вместо семи лет два, из-за этого убивать судью? Нет… нет, не думаю, – повторял председатель, – тем более что повторный суд вторичной инстанции оставил приговор без изменения.

– Большое спасибо за информацию, – искренне благодарил Андрей, – а не могли бы вы номер этого дела уточнить?

– Всё-таки будете здесь копать? Ладно, записывайте, – и продиктовал номер из своего органайзера.

– До свидания, Юрий Вадимович, – сказал Андрей, записав номер дела.

– До свидания, товарищ майор, – с улыбкой, покачивая головой, ответил председатель.

Закрыв за собой дверь, Кротов увидел табличку на ней: «Сомов Вадим Юрьевич».

– Вот чёрт, – подумал Андрей, – как же неловко получилось, а он меня и не поправил. Да… заработался я, – сделал мысленное заключение Кротов и начал набирать по мобильнику Куликовского.

– Павел, срочно записывай номер дела, найди его, если в нём, кроме Гусакова, хоть каким-то боком будут присутствовать Мурашко и Овчинников, сразу немедленно звони мне.

– Понял, – ответил капитан.

– А подкрепление тебе дали?

– Да! – ответил Куликовский. – Два опера с района, дело пошло быстрее.

Тут раздался звонок по второй линии. Это был следователь Юревич:

– Здравствуйте, товарищ майор, – официально обратился тот, – я разослал все отдельные поручения по этому делу, а сам хочу съездить и передопросить жену Овчинникова на предмет дружбы её мужа с Мурашко и Гусаковым. Заодно провести формальный обыск в его квартире. Вы мне компанию не составите?