— Баку пришёл ответ из «Лотоса». Он всё-таки решил проверить меня, — тихо сказал Аллен, не зная, спал Канда или нет.
— Тебя вышвырнули? — усмехнулся Канда.
Надо же — всё-таки не спит.
— Мариан выложил всю правду. Больше всего Бака разозлило моё враньё о тебе, — сняв обувь, он подошёл к кровати. — Сказал, что таким лжецам, как я, нужно вообще запретить общаться с людьми.
На этот раз Канда ничего не ответил. Его молчание укололо Аллена, и он не смог воспротивиться появившемуся желанию. Осторожно поставив одно колено на кровать, он перекинул вторую ногу через Канду и уселся ему на бёдра, кладя руки на живот. Тот изогнул губы в ухмылке:
— Ты тяжёлый.
— Спасибо.
— Это не комплимент, — Канда отнял руку от лица, наконец посмотрев на Аллена.
— Было бы лучше, если бы у меня кости везде выпирали?
Канда скользнул ладонями по его ногам, оценивающе посмотрев куда-то в район груди и живота.
— Они и так выпирают.
Перехватив его руки, Аллен развёл их в стороны, крепко сжав, и наклонился ниже, опираясь на локти. Вблизи лицо Канды было уставшим, но всё таким же красивым. Иногда он считал, что для них было бы лучше никогда не прикасаться друг к другу. Канда остался бы всё таким же диким и свободным, а Аллен продолжил бы строить карьеру разговорщика.
— Прости, — извинение сорвалось с губ раньше, чем Аллен успел всё тщательно обдумать.
— За что? — Канда говорил тихо, так, чтобы только он мог его услышать.
— За шрам, — как-то неловко ответил тот. — Я тебя сковываю. Тебе тесно рядом со мной.
Канда как-то странно посмотрел на него, а потом высвободил правую руку и плотнее прижал к себе Аллена, надавив на поясницу.
— Я не привязан цепью к дереву.
— Но ты привязан ко мне.
— Мелкий, в конце-то концов! — рыкнул он, но, помедлив, добавил: — Возможно, ты и прав. Я бы ушёл, если бы мог. Ещё тогда, когда ты ударил меня. Я бы ушёл. Но мы оба прекрасно знаем, чем оборачивается насильственное разрывание связи родственных душ.
В комнате повисла давящая тишина, из-за которой было трудно продолжать смотреть на Канду, поэтому Аллен отвёл взгляд. В конце концов, он всегда это знал. Знал, что Канда — не тот человек, который с радостью будет бросаться к нему в объятия или целовать по несколько раз за день.
— Знаешь, мне было страшно, — вдруг признался Аллен. — Весь тот год, когда тебя не было, я верил, что ты рано или поздно вернёшься. Я верил, но… чёрт возьми, в последние дни мне было так страшно. Я чувствовал, что умираю, Канда. Я даже начал жалеть, что не попытался найти тебя сам.
Аллен не заметил, как начал дрожать. Он опомнился, только когда Канда обхватил его лицо ладонями и заставил посмотреть на себя — в яростные колкие глаза, которые когда-то сильно пугали.
— Это не односторонняя связь. Я чувствовал то же самое и, поверь, не вернулся бы позже. Это ты… — он помедлил, словно сомневаясь, стоило ли заканчивать фразу, но всё же закончил — ещё тише, на выдохе: — прости меня.
Такой Канда был немного иным, чем тот, к которому привык Аллен. Вероятно, виной всему была усталость и сонливость — Аллен был уверен, что в любое другое время не услышал бы таких слов от него. Однако это не меняло того, что Канда никогда не говорил необдуманных вещей.
Эмоции накрыли его с головой. Аллен просто подался вперёд и поцеловал Канду, потому что в противном случае ему не удалось бы сдержать слёз. Он подтянулся выше, прижавшись промежностью к паху Канды и очень явственно ощутил, как тот вздрогнул, прекратив поцелуй. В глазах виднелась пелена тумана, и Аллен осознал, что получает отклик на свои действия.
У них была физическая близость только один раз. Один раз, после которого Канда вообще редко приближался к Аллену. Спустя год — тяжёлый год, в течение которого постоянно не хватало воздуха, — Канда вернулся и сам сделал два шага вперёд. Этих шагов было достаточно — уж теперь Аллен знал наверняка.
И сейчас, когда Канда неожиданно подхватил его под бёдра и резко перевернул, нависая сверху, Аллен вдруг решил — так правильно. Нужно продолжать жить. И не потому, что связь родственных душ зажгла в нём трепетный огонь той самой любви, о которой в старые времена писали сотни книг. Да, он любил Канду. Постепенно, через время и боль, он это осознал. Но эта любовь не была похожа на крылья за спиной и радужный мир вокруг. Где-то глубоко внутри, стоило только мысленно произнести его имя, шевелился трепетный огонёк, причиняющий боль. От огонька ныло сердце и почему-то хотелось разрыдаться.
Канда остался рядом и, похоже, вовсе не думал уходить снова. В конце концов, они оба прекрасно понимали, чем может закончиться их разрыв во второй раз. Канда сказал, что непременно успел бы вовремя, так как чувствовал то же самое, что и Аллен, но… если бы он попросту не успел? Задержали бы поезд, заблудился бы в незнакомых улицах, зашёл бы не в ту гостиницу…
От осознания того, что от смерти отделяло всего несколько шагов, Аллена бросало в дрожь.
Быть может, если бы не слабость, овладевшая им за прошедший год, он бы первым делом ударил Канду. Снова, как в первый раз, только сильнее. В тот момент нужно было рвать и метать, орать, проклинать его, ненавидеть. Однако никаких других эмоций, кроме чувства постепенно оживающего сердца и возможности глубоко вдохнуть, больше не было.
И сейчас Аллен понимал, что поступил тогда правильно. Канда прижимал его к кровати и смотрел спокойным взглядом; одно колено лежало между ног Аллена, из-за чего тот чувствовал, как тянет внизу живота.
— Ты вроде хотел попробовать снова, — уголки губ Канды приподнялись, и он скользнул рукой вниз, быстро расстёгивая замочек штанов.
Аллен не успел ничего сказать — ощущение тёплых пальцев на члене заставило его закрыть глаза и прикусить губу. Движения Канды были глубокими и тягучими — раньше Аллен и подумать не мог, что прикосновения вывернут его душу наизнанку.
Он жаждал этого.
Он ждал.
Не только Канда хотел, чтобы Аллен продолжал бороться с целым миром, как это было в «Лотосе», — Аллен тоже ждал того напора от Канды, с каким он явился в первый раз. Оказалось, не только Аллена выбила из колеи образовавшаяся между ними связь. Канда чувствовал то же самое и после того, как первым предпринял попытку сближения, весьма уверенно убедив Аллена последовать за ним, остановился, явно не зная, что теперь делать с появившимся хвостиком в виде Уолкера.
Впрочем, им обоим нужен был тот год. Вдалеке друг от друга можно было обдумать всё, на что постоянно не хватало времени — принять существование друг друга.
И теперь, когда очередной поезд уносил их в новом направлении, Аллен считал, что Канда стал для него одновременно убийцей и спасителем, как бы парадоксально это ни звучало. Разрушив его прежний маленький мир, за который Аллен так цеплялся, сам того не осознавая, он показал ему нечто другое — необъятное и прекрасное. Он показал ему закаты и рассветы, быстро бегущие за окном поезда поля, леса и деревушки; иных людей — уже нашедших родственные души или, наоборот, одиноких, таких же, каким был сам Аллен.
Лави редко ездил вместе с ними, не изменяя старой привычке. Впрочем, как оказалось, работать раздельно предпочитал именно Канда, а Лави подчинялся. Сейчас, сидя рядом с Кандой и держа его за руку, Аллен сонными глазами наблюдал за смазанным пейзажем за окном. Оставалось сделать только одно — положить голову ему на плечо и попытаться вздремнуть до того, как снова придётся выходить из поезда.
Сумана Дарка разыскивал бывший работодатель. Говорят, Суман задолжал ему крупную сумму денег, прекрасно зная, какой тот человек и какие грязные делишки творились за его спиной. Лави удалось его найти — не без помощи Аллена. Канда, отправившись ему на подмогу, перекрыл единственный выход на платформу к поезду, пока Лави разыскивал Сумана по всему вокзалу. Потом началась погоня. Естественно, так легко этот человек сдаваться не собирался. Он покинул собственную дочь — но оставалось вопросом, хотел он подарить ей спасение или же вечное сожаление о том, что сделал её отец. Он оставил дочь, поэтому был готов отправиться хоть на край света, чтобы продолжать жить самому.
