— Я не хотел, — без дополнений сказал Канда, словно смысл и так был понятен.

— Ты был с Алмой — важным для тебя человеком, — объяснил Аллен за него.

— Ты не понимаешь, — Канда провёл рукой по его лицу, убирая растрепавшиеся волосы. — Я должен был вернуть Алму его семье, но не сделал этого.

Аллен на мгновение ощутимо напрягся.

— Если этот Алма сейчас стоит где-нибудь за дверью, вот тогда я тебя точно ударю.

— Он умер.

В комнате повисла звенящая тишина.

Пусть это и было гадко, но Аллену хотелось испустить вздох облегчения. Но он сдержался, задержав дыхание.

Аллен не знал Алму лично, да и даже толком не помнил, как тот выглядел. Однако в этот момент он будто бы почувствовал ту же боль, что чувствовал сейчас Канда.

Разговаривать, как всегда, было не о чем. Аллену нравилось молча смотреть на Канду. Было в этом что-то очень интимное, ведь Канда редко смотрел в глаза кому-то дольше нескольких секунд. Сейчас же Аллен насчитал уже целых пятьдесят четыре секунды, и, кажется, это не было пределом. У них впереди оставалась целая вечность.

========== Дополнение №2. Воздушный человек ==========

Комментарий к Дополнение №2. Воздушный человек

*Luftmensch (идиш) - характеризует мечтателей, людей немножко “не от мира сего”, дословный перевод - “воздушный человек”.

Чтобы сразу было понятнее: части, где написано “Канда”, повествуют о прошлом, а где написано “Аллен” - о настоящем.

Судьба — это то, что случается с тобой вопреки всем планам.

© Нацуо Кирино “Аут”

Канда.

— Привет. Меня зовут Алма. Можно мне называть тебя по имени, Юу?

— Откуда ты узнал, как меня зовут?

— Глупый! На бейджике написано.

Тогда ещё Канда не знал, что надоедливый мальчишка из богатенькой семьи станет для него самым близким другом.

Три раза в неделю Канда Юу развозил по этому району почту. Место напоминало загородный посёлок, но только с большими красивыми домами, высокими заборами и тщательно подстриженной травой. В шесть утра Канда брал велосипед, складывал почту в корзину спереди и ехал по широким аллеям, тщательно сверяя адреса.

В первый раз он заметил Алму на второй неделе работы. Он сидел около ворот своего дома и гладил щенка, доверчиво поджавшего хвост. В тот раз он улыбнулся Юу, приветливо помахав рукой, а Канда, поспешно сбросив несколько писем в почтовый ящик, поехал дальше.

Спустя три месяца Алма заговорил с ним первым.

Привет. Меня зовут Алма. Можно мне называть тебя по имени, Юу?

Теперь каждое такое утро он встречал Канду прямо около въезда в этот богатый район с велосипедом, и они вместе ехали по аллеям. Алма помогал рассортировывать письма и параллельно рассказывал едва ли не о каждом жителе домов, к которым они подъезжали. Поначалу Канда не придавал значения увязавшемуся за ним мальчишке. Ну, подумаешь, тем, у кого есть деньги, рано или поздно становится скучно. Алму нельзя было обвинить в фальши и неискренности — это Канда понял, когда тот однажды сбежал прямо из-под носа отца.

— Гони, гони! — крикнул Алма, хватая свой велосипед. — Поехали!

Юу, только взглянув в перекошенное от злости лицо отца Алмы, нажал на педали и поехал за ним следом на полной скорости. Они ехали до тех пор, пока не оказались в тихом лесу, где шумели только деревья из-за ветра.

— Что случилось? — спросил Канда, как только Алма остановился у ручья и опустил руки в ледяную воду.

— Он придурок, — выплюнул Алма. — Говорит отвратительные вещи.

— Например? — Канда присел рядом, коснувшись пальцем воды — действительно, холодная.

— Хочет, чтобы я начал искать себе партнёра для жизни.

— Родственную душу?

— Нет, просто партнёра. Отец говорит, что родственные души равносильны добровольному рабству. Он презирает тех, кому не посчастливилось с такой судьбой.

Отец Кармы, как и его мать, носили перчатки. Однажды Алма рассказал, что его родители не являются родственными душами и очень этим гордятся, ведь их не пожирает изнутри то ужасное чувство, от которого порой умирают люди. Они жили как чужие — предоставляли друг другу полную свободу действий. Мать не спрашивала, если отец задерживался где-то допоздна, а отец не возмущался, если она ходила на ужины с другими мужчинами. Они всё равно оставались вместе, а вечерами устраивали семейные ужины, где рассказывали различные истории и вместе смеялись.

Алма как-то сказал, что не верит ни единому слову, сказанному отцом.

— Он говорит, что мама ему дорога, но ни разу не касался её без перчаток!

— А как же… секс? — серьёзно посмотрел на него Канда.

— Секс — это секс. Если они не оказались родственными душами, то повторение ничем уже не грозит. Я имею в виду другое. Прикосновение руками — нечто большее, чем секс, тебе так не кажется?

Канда тогда не ответил на вопрос Алмы.

И вот сейчас, сидя около ручья, Канда впервые начал понимать, почему Алма увязался за ним. Говорят, что отсутствие родственной души и отказ от прикосновений — это истинная свобода. В случае Кармы эта свобода оказалась для него решёткой, а родители — кандалами. Он родился в богатой семье, где родители должны следить едва ли не за каждым шагом своего чада и, следовательно, напутствовать его по жизни. Ребёнок в такой ситуации не имеет даже права голоса, а если вдруг вздумает воспротивиться, то сразу же окажется крупнейшим разочарованием в жизни семьи.

Алма видел в Юу значение другой, истинной, свободы. Он был предоставлен сам себе, ни от кого не зависел и не выслушивал глупые советы родственников.

— Я бы хотел, чтобы моей родственной душой оказался ты, — задумчиво произнёс Алма, глядя на кристально чистую воду. — Хочешь… хочешь попробовать прикоснуться?

Взгляд Алмы выражал мольбу и надежду. Канда не был приверженцем прикосновений. Он никак не относился к тому, что люди избегали родственных душ как огня — у него просто не было времени на раздумья. Однако отказать Алме он почему-то не смог. Сердце учащённо билось в тот момент, когда холодные от воды пальцы Алмы дотронулись до его ладони, и поначалу контраст температуры был принят за тот самый электрический разряд. Канда даже отдёрнул руку, уставившись на свою ладонь и ожидая увидеть там проступившие контуры ожога. Однако даже спустя минуту ничего не произошло.

Алма Карма не был его родственной душой.

***

Аллен.

Человек по имени Бак Чан уже добрых несколько минут постукивал пальцами по столу, внимательно вчитываясь в написанный от руки текст. Аллена страшно раздражал этот монотонный звук, и он то и дело ёрзал на стуле, за что получал очередной подозрительный взгляд исподлобья.

— Слушайте, — начал Аллен, — если я вам не подхожу, то так и скажите. Сидеть здесь целый день…

— А ты, я смотрю, острый на язык, — заметил Бак, задумчиво поглаживая подбородок.

Если бы он только знал, чего стоило Аллену вернуться к прежнему поведению. Мало того, что долгое время не удавалось привыкнуть к связи родственных душ, так ещё пришлось и целый год провести словно в тумане. Впрочем, Аллен старался просто забыть его, вычеркнуть из жизни и продолжать идти вперёд.

— А вам это и нужно, — он вскинул бровь. — Кто захочет изливать душу мямлям? В разговорщике важно не только умение слушать, но и отвечать.

Бак поражённо замер и, удовлетворённо хмыкнув, вернулся к чтению сочинения, которое он заставил написать Аллена. Тот не был специалистом в ясном выражении своих мыслей на бумаге, но спустя достаточное время вдохновение всё же пришло, и Аллен исписал аж три листа. Почерк то и дело скакал — успеть записать всё, что приходило в голову, и сохранить красивое написание было сложно.

— Ты так… яростно описываешь отношение к сложившейся ситуации, — Бак склонил голову.

— Это и важно в данной работе.

— Я всего лишь попросил представить, что к тебе пришёл клиент, потерявший родственную душу, с которой он прожил несколько лет. Мне было нужно узнать, что ты будешь говорить этому человеку. Читая этот текст, у меня складывается впечатление, что ты пережил это сам.