Отец тенью стоял в стороне, неотрывно глядя на могилу. В последние месяцы они с матерью много ссорились. Просьба Райли чаще появляться дома возымела обратный эффект — никто из них не стал счастливее или ближе. Наоборот, все отдалились ещё сильнее. Порой отец пьяным приходил домой среди ночи, орал, что его ведь здесь ждут, почему же никто не встречает? Райли упорно оставался в постели, игнорируя требования встретить гостя, а мать всё же выходила, старалась угомонить его, а после они начинали ругаться.

Так продолжалось долго, мучительно долго.

Порой Коди, после очередной громкой ссоры, тихонько пробирался к брату в комнату, ложился на свободную половину кровати и жаловался, что не может уснуть. Райли и сам начал страдать бессонницей, и даже когда в коридоре всё стихало, он слышал отголоски громких голосов родителей в своей голове. Появление Коди почти всегда помогало, даже если они ни о чём не говорили.

Коди, и без того излишне молчаливый и вечно обиженный на что-то, стал лишь призраком того, кем был раньше. Теперь он редко задерживался после школы, приходил домой и сразу закрывался в комнате, где сидел весь день. Райли редко удавалось вытянуть из него хоть слово, а если и удавалось, то завязать разговор всё равно не получалось. Каждый запинался, раздумывал над следующим словом. В такие моменты Райли смотрел Коди в глаза, что тоже удавалось сделать не часто, и видел в них такую тоску, от которой мутило и становилось не по себе.

С отцом он наоборот стал вести себя агрессивно. В те редкие дни, когда отец приходил домой (ещё чаще, чем раньше, в нетрезвом состоянии), Коди менялся, скалился по-звериному, огрызался, то и дело провоцируя на злость. Если Райли становился свидетелем, то едва ли не силой уводил Коди в другую комнату, а с отцом разбирался своими методами.

— Этот мелкий паршивец дождётся! — орал он, пьяно размахивая руками. — Неужели он считает, что я во всём виноват? Я?! А кто обеспечивает всю семью деньгами? На чьи деньги он ест и пьёт? Зря Ева его распустила — нужно действовать жёстко!

— Как со мной? — принимал удары Райли.

Отец замолкал, долго смотрел на него, морщился и что-то нечленораздельно мычал.

— Если продолжишь спиваться, то такими темпами скоро тоже отправишься в могилу, — замечал Райли.

— А может, я и хочу, — невесёлая усмешка озаряла его морщинистое лицо.

За несколько месяцев он резко постарел. Виски окрасила седина, а морщинки вокруг глаз стали ещё глубже.

— А как же Коди? — пытался понять его Райли. — Ты ведь… любишь его, он тебе дорог. Думаешь, таким примером воодушевишь его пойти по своим стопам?

— Какой же ты глупый! — смеялся отец. — Я и тебя люблю, ты тоже мой сын. Вот только… — он останавливался. — Характером не вышел. Не покладистый ты. И Коди станет таким же…

Райли передёргивало от уверенности отца в том, что Коди катится по наклонной. В то же время он не предпринимал никаких попыток исправить положение, по-прежнему пропадая на работе. Строительство моста из-за смерти Евы затянулось, хотя должно было уже закончиться. Отец часто уходил в запои, что тоже тормозило процесс. Казалось, внезапно он совершенно растерял весь интерес к своему детищу.

Была ли Ева его музой, хоть они и виделись так редко? Райли не мог дать точного ответа на этот вопрос, но иначе объяснить поведение отца не получалось.

Кто был больше виновен в её смерти — отец или Дуплекс?

Каждый раз, оказываясь на берегу реки, Райли смотрел как разрастался город. Ненавистный город, душивший всё живое, а мост словно превратился в большую каменную удавку. Чем ближе к завершению находилось строительство, тем тяжелее становилось дышать Райли.

А что дальше? Что будет потом? Они останутся здесь или снова куда-то переедут?

Райли отмахивался от вопросов о будущем. Он жил одним днём, только день этот получался длинным, сумрачным и душным. Под ногами плескались воды реки, в которой утонула мать. Каждый раз, когда Райли садился на корточки и опускал пальцы, ему казалось, что он чувствует её прикосновение. Холодное, как и весь Дуплекс.

Мёртвое.

Мертвецам проще, думал Райли. Их не заботят проблемы живых, их больше вообще ничего не заботит. Они свободны, как птицы в небе, вот только всё равно скованны в прямоугольниках могил. Интересно, если предложить им выбор, шанс вернуться и попробовать снова, они бы согласились?

— Ты бы не согласилась, — сказал вслух Райли, сидя на кладбище около могилы матери.

Небо в такие дни обычно было хмурым, но днём навещать её было как-то… неловко. Райли казалось, что со всех сторон на него пялились. Он чувствовал себя неуютно среди рядов надгробных камней, поэтому решил приходить ближе к ночи, когда темнело. Если не хочешь чего-то видеть, просто закрой глаза. Это были слова матери, которые она часто повторяла ему в детстве перед сном. Так действительно было проще: убежать в мир фантазий, закрыться от реальности и наслаждаться воспоминаниями или вымыслом. Он не делал так уже много лет, но теперь вновь и вновь поддавался искушению.

Холодный камень морозил спину, земля отвечала тем же. Сидя здесь, в тишине, Райли закрывал глаза и отдавался на волю воспоминаниям, уносящим в своём потоке далеко от Дуплекса. Порой, когда он открывал глаза, ему казалось, что мать стоит рядом, улыбается и выглядит живой. Такой, какой он её и запомнил. Вот только платье в пол на ней было то, в котором хоронили — эту деталь он, как ни странно, запомнил.

Когда это случилось в первый раз, Райли не испугался. Он долго-долго смотрел на иллюзию, созданную надломленным разумом, а потом сказал:

— Ты бы не согласилась вернуться, будь у тебя шанс, — фраза не предполагала вопроса, но на ответ он надеялся.

Иллюзия улыбнулась, покачала головой.

Райли невесело усмехнулся, впился пальцами в землю и уставился на клочок мёртвой почвы с травой.

— Неужели жить — так плохо?

Она снова качала головой.

— Тогда почему? — надавил Райли, сжав в кулаке землю.

Мать смотрела грустно и с такой щемящей печалью, но он только сильнее разозлился.

— Понимаю, тебе было одиноко, но мир не сошёлся клином на отце. У тебя был я. И Коди, — при упоминании брата Райли вздрогнул и подумал о том, что Коди должен переживать потерю гораздо острее, ведь он младше и был сильнее зависим от матери. — Ты хоть представляла, каково ему? Ты бросила его, приняв эгоистичное желание всё поскорее закончить и не искать выход, — выплюнул он и замолк, тяжело дыша. В горле стоял ком, не позволяя продолжить ровным голосом. — А что теперь делать мне?

Иллюзия матери склонила голову набок, смотря куда-то в сторону. Райли, сдерживая желание закричать, посмотрел туда же, наткнувшись на свежие цветы у соседнего надгробия и куклу в красивом бархатном платье. Кукла сидела и не сводила искусственных глаз с него. Передёрнув плечами, Райли некоторое время не двигался. Платье было так похоже на платье матери, что стало не по себе.

Когда он уходил с кладбища, иллюзии рядом уже не было.

А через несколько дней, раздражённо мучаясь воспоминаниями о своём монологе, он вернулся и забрал куклу домой.

***

Кукла была странной и отталкивающей, но Райли часто на неё смотрел, посадив на комод в своей комнате. Очистив одежду от прилипших комков земли и пыли, он протёр лицо мокрой салфеткой, расчесал спутавшиеся от ветра искусственные волосы и оставил в покое. Каждое утро он безмолвно смотрел на неё, вечером перед сном — тоже. И пусть глаза куклы оставались неподвижны, создавалось склизкое ощущение того, что она следит за ним, что её зрение могло дотянуться до любого уголка комнаты.

Находясь дома или занимаясь делами, Райли почти не вспоминал о посетившем его видении на кладбище. Он не мог объяснить себе, зачем забрал куклу с чужой могилы домой, но таким образом смог оградить себя от каждодневных визитов на землю мертвецов.

Когда кукла уже неподвижно сидела на комоде около недели, Райли подошёл к ней поздним вечером, облокотился и долго разглядывал точёное лицо. Красивая мраморная кожа, с любовью раскрашенные глаза, губы, брови. Маленькое произведение искусства, начиная от деталей тела — пальцы, черты лица, выражение глаз, — и заканчивая одеждой. В платье было полно узоров, таких мелких, что сделать их не представлялось возможным. В очередной раз вспомнив одежду матери, Райли вдруг понял, что эта картинка больше не вызывает у него содрогания.