Тёмные волосы, с щепетильной аккуратностью зачёсанные назад, сейчас падали на прорезавшийся морщинками лоб. Отец был взволнован и напряжён, он не любил, когда что-то шло не по плану.

После он метнулся к шкафу, достал тяжёлый гранёный стакан, плеснул в него виски из откупоренной бутылки и осушил в один глоток.

— Ну и долго ты собираешься здесь сидеть? — он наконец обратил внимание на затихшего Райли. — У тебя что, нет других дел?

Райли недовольно нахмурился, но сдержал ответный порыв злости. Отец любил вымещать гнев на всех, кто попадался под руку в неподходящий момент.

— Ты сам хотел поговорить со мной, — напомнил он.

— Да… да, хотел, — усмехнулся отец, поигрывая оставшейся каплей виски в стакане. — Слышал, у Коди проблемы в школе.

— Плохо написал проверочную работу. С кем не бывает, — пожал плечами Райли, стараясь свести всё в шутку.

Но это стало его ошибкой. Светло-голубые глаза отца сверкнули; с грохотом опустив стакан на стол, он широкими шагами подошёл к дивану, схватил Райли за грудки и хорошенько встряхнул, вжав того в мягкую спинку и нависнув сверху. Из приоткрытого рта неприятно пахло алкоголем, и Райли с трудом сдержался, чтобы не отвернуться.

— С кем не бывает? Такого не должно быть с моим сыном, понимаешь? Он испортит мне репутацию! — выкрикнул тот, брызжа слюной.

Райли успел несколько раз пожалеть, что не покинул кабинет сразу же, как только раздался телефонный звонок. Он смотрел на побелевшие костяшки пальцев отца, в его сумасшедшие глаза, чуть неровные плотно сжатые зубы и лёгкую щетину, которая раздражала сильнее всего. Райли смог отчётливо представить, как наносит пену на подбородок, берёт бритву, проводит по коже и после нескольких удачных движений задевает подбородок. Алая струйка крови течёт вниз, приковывая к себе внимание, добирается до шеи и растворяется в идеальном белом воротнике рубашки.

Остаётся пятно.

Чёртовы пятна, которые отец на дух не переносил. Ни на одежде, ни в жизни.

Поспешно облизнув сухие губы, Райли всё же склонил голову, отклоняясь от гнетущего запаха виски.

— Он исправится. Я с ним поговорю. Просто ты порой громко разговариваешь по телефону, а комната Коди находится слишком близко. Ему нужно высыпаться, а не слушать твои крики, — произнёс Райли, нагло взглянув в лицо отца.

Тот рассвирепел ещё сильнее, отпустил его и, замахнувшись, влепил звонкую пощёчину. Райли тронул сведённую судорогой нижнюю челюсть, коснулся губы — на пальцах остались следы крови. Всё ещё приходя в себя, он облизнул разбитую губу и ощутил приятный металлический привкус.

В такие моменты было странно вновь поднимать голову и видеть, как злость отца постепенно испарялась, а на её место приходила растерянность и сожаление. Он никогда ничего не говорил. Сказать: «Прости» для него было слишком сложно. Невозможно. Райли никогда не ждал таких слов, но научился наслаждаться выражением лица, хоть и прекрасно знал, что сожаление и растерянность всего лишь прячут за собой страх.

Отец боялся его. Начал бояться после того, как Райли повзрослел, превратившись из худого тихого ребёнка в того, кто был способен дать отпор. Увлечённость отца строительством постепенно переходила все дозволенные границы. Он становился похож на помешанного, когда на горизонте маячил новый проект, который непременно должен получиться лучше предыдущего. В такие моменты он с головой уходил в работу, сидел в кабинете над чертежами сутками, а иногда среди ночи срывался на срочные встречи. И вот когда кто-то из семьи, никак не связанной с работой, попадался ему под руку в неподходящий момент, дело заканчивалось ссадинами и болью.

В детстве Райли доставалась порка ремнём. В юном возрасте он совершенно не понимал, за что его наказывали. Разве так плохо прийти к отцу в кабинет и спросить, будет ли он ужинать с ним и мамой? Разве плохо попросить починить сломавшуюся игрушку?

Мама пыталась объяснить, что папа слишком занят и сейчас к нему лучше не лезть, но Райли упорствовал. Он верил, что сможет пробиться сквозь глухую стену и получить толику отцовских внимания и любви. Но годы шли, а ничего не менялось. Один проект сменялся другим, превращаясь в бесконечную череду повторяющихся событий.

Подняв голову, Райли увидел уже привычный заметавшийся взгляд отца. Губы поджались, плечи напряглись. И снова никакого: «Прости, погорячился».

Шаг назад.

Райли закрыл глаза, вспоминая, как впервые дал волю эмоциям. Ему тогда исполнилось шестнадцать. Ещё не взрослый, но уже не ребёнок. Ещё далёкий от полного видения мира, но уже осознающий, что постоянная боль — это ненормально. Тем более от человека, от которого ждёшь совершенно другого.

Это произошло здесь, в кабинете. Отец был пьян, празднуя завершение строительства небольшого театра в самом центре Нокса. Разозлить его всегда было проще простого, но тогда оказалось ещё легче. Один только вид Райли, зашедшего поздравить с успешным завершением, исказил его лицо до неузнаваемости. Райли, застыв в дверях, смотрел на почти приконченную бутылку виски, и неодобрительно качал головой. Заметив это, отец пьяно расхохотался.

— Не нравится, что я пью? Но надо же мне как-то расслабляться!

— Мама запекла утку. Специально так, как ты любишь. И достала вино, но тебе, видимо, уже достаточно.

— Да как ты смеешь! — рассвирепел тот и, размахнувшись, кинул тяжёлый стакан в сторону Райли.

Он разбился о стену в нескольких сантиметрах от головы Райли. Осколки больно оцарапали щёку, а в нос ударил едкий запах алкоголя. Инстинктивно прикрывшись руками, пусть и слишком поздно, Райли врезался плечом в дверной косяк и беззвучно застонал от пронзившей боли. Но в тот раз в глазах отца не было ни сожаления, ни страха — один лишь гнев, что ему помешали радоваться очередной маленькой победе в долгожданном одиночестве.

Обернувшись на разлетевшиеся по полу осколки, Райли провёл ладонью по щеке и подцепил носком оставшееся целым донышко.

— Ты… ты в порядке? — вдруг хрипло спросил отец, чем сильно удивил.

— А ты как думаешь? — не остался в долгу Райли. — Мог попасть и в голову. Конечно, в порядке.

В тот же день, после ужина, когда отец сильно поругался с матерью и посмел поднять на неё руку, Райли пришпилил его к стене с невероятной силой, выбив весь воздух из лёгких, сдавил шею локтем и пообещал больше не сдерживаться, если нечто подобное повторится снова.

Около недели на шее отца, там, где давление было сильнее всего, красовался синяк.

Потом ссор и рукоприкладства стало меньше. И вот сейчас, когда новое увлечение — мост, соединивший бы Нокс и Лакус, давший бы развитие маленькому городку около реки Дуплексу, — набирало обороты, он вновь не сдержался. Райли продолжал неотрывно смотреть на отца, а тот медленно отступал, пока не упёрся в стол. Дрожащие пальцы вцепились в столешницу, задев единственную семейную фотографию в рамке, которая стояла на столе. Райли перевёл на неё взгляд. Счастливые улыбки, замершие специально для фотографа, никогда не казались ему искренними. Отец бережно обнимал мать за плечо, с её стороны стоял чуть отчуждённый Райли, а с его стороны — Коди, склонивший голову.

Коди был единственным, кто улыбался искренне.

— Хочешь ещё что-то сказать мне? — Райли поднялся на ноги и заметил, как дёрнулся отец.

Хорошо. Пусть боится, пусть дрожит.

Это придавало сил.

— Нет, — сипло прохрипел он. — Кажется, я слегка перебрал.

— Да, — кивнул Райли. — Тебе стоит отдохнуть. Твоя работа слишком тяжёлая.

***

Райли любил проводить время с матерью. Когда отец был занят, они часто вместе выбирались на вечерние прогулки в парки, разговаривали о всяких глупостях, наблюдали, как загораются фонари вместе с одновременно темнеющим небом. Холод в такие моменты практически не ощущался, и Райли замечал замёрзшие пальцы лишь в тот момент, когда касался руки матери.

Ева Бернаскони была красивой статной женщиной. Чистота двухэтажного дома держалась на ней, хотя нанять помощницу было бы куда лучше. В ответ на подобные предложения она всегда качала головой, заявляя, что не собирается сидеть в комнате и маяться от безделья.