Нелюбовь к светским вечеринкам граничила с обожанием театра. Ева всегда следила за репертуарами и приезжими актёрами, а также искренне радовалась, когда Витар взялся за строительство нового театра в Ноксе. Тот проект, наверное, был и оставался для неё единственным светлым пятном в работе мужа. Она присутствовала на торжественном открытии, посещала его ещё несколько раз уже после.

Витар гордился своим детищем, но как только подвернулась новая работа, тотчас позабыл о нём.

Научившись абстрагироваться от проблем с отцом, Райли с удовольствием стал его заменой для Коди — младшего брата, которому на момент начала строительства моста исполнилось всего лишь тринадцать лет. Он помогал ему с домашним заданием, порой подписывал разрешения на поездки куда-либо с классом или же отправлялся на вечерний футбольный матч, когда мать оказывалась занята.

Коди был похож на отца: тёмные волосы, светло-голубые глаза и правильные черты лица. Сам Райли слишком отличался от остальных в семье. Порой он слышал, как одной из тем ссор родителей являлся именно он. Отец иногда напоминал матери, что Райли слишком не похож на него, выделяется на общем фоне своими светлыми волосами, ярко очерченными скулами и формой губ. Не слишком высокий и худощавый, Райли и сам видел заметную разницу во внешности, но всегда считал подозрения отца в неверности матери ошибочными, пустыми. Такой преданной женщины, как она, не найти на всём белом свете.

Однако единственным, что точно их роднило, оставались глаза. Коди как-то подметил, что «папа и брат смотрят одинаково, когда злятся».

Райли такое сравнение не понравилось, но перечить Коди он не стал.

Когда было принято твёрдое решение о переезде всей семьёй туда, где только-только зарождался Дуплекс, Коди изменился. Он остро воспринимал новости о смене обстановки. Когда-то они успели пожить и в Лакусе, а перед переездом в Нокс Коди сильно вредничал и всячески упирался. А сейчас, когда у него в школе появились друзья, переезд воспринимался особенно тяжело.

Запираться в комнате стало для него обычным делом. Порой Коди не трогал замок вплоть до самого утра и не откликался на просьбы матери открыть. У Витара с ней были долгие сложные разговоры, особенно когда пришла пора паковать чемоданы. В конце концов, терпение кончилось, и замок был выкорчеван из двери, лишая Коди единственной возможности спрятаться в своём мирке.

— Я не хочу уезжать, это твоя мечта, не моя! — кричал Коди, когда отец вытаскивал из шкафа вещи и бросал на пол, приказывая собираться.

— Это не мечта, это работа, несносный ребёнок! — на таких же тонах отвечал он.

Райли стоял прямо за стеной, слыша, как громко всхлипывал Коди, и чувствовал гнев отца. Мать уже давно перестала влезать в их разборки, предпочитая прятаться в своей комнате и затыкать уши руками.

— Работа, которая приносит тебе всего лишь желанное уважение! Ты не думаешь о нас! У меня в школе есть друзья!..

— Это увековечит нашу фамилию, как ты не поймёшь! — послышался грохот, от которого Райли вздрогнул и заглянул в светлеющую щель между стеной и дверью.

— Не нужна мне наша фамилия, ненавижу её, ненавижу! — бился в истерике Коди.

Увидев красное от слёз лицо брата, Райли с трудом сдержался, чтобы не выволочь отца так же, как тот выбрасывал из шкафа одежду. Разбившийся светильник лежал на полу, часть книг с письменного стола — тоже.

Поднеся руку к двери, Райли хотел было толкнуть её, поддаться гневу и желанию защитить Коди, но что-то его остановило. Прошептавший внутренний голос не позволил сделать и шага, а рука так и осталась висеть в воздухе.

Отец что-то продолжал доказывать, объясняя, что это не конец света, что люди переезжают с места на место и что Коди сам в будущем, возможно, будет жить именно так. Друзья приходят и уходят, кто знает, может быть, в новой школе он найдёт лучше старых.

«Не заходи, — услышал Райли у себя в голове. — Не заходи, не заходи…»

Будто бы что-то должно было измениться вместе с исчезнувшим за спиной порогом комнаты Коди. Будто бы решись он переступить его, что-то уже не будет так, как прежде.

Он обещал отцу, что не позволит ему более общаться с матерью на высоких тонах, не позволит больше доводить её до слёз и тем более бить. Однако обещание не касалось Коди — с ним отец вообще пересекался редко, предпочитая лишь довольствоваться успехами младшего сына в учёбе, но сильно злился, когда слышал про плохие оценки.

«Не заходи», — настойчиво твердил голос, и Райли повиновался.

Он вернулся к комнате Коди ближе к ночи, когда свет во всём доме погас — остались лишь настенные ночники. Коди лежал на неразобранной постели с открытыми глазами и смотрел в потолок. Вещи по-прежнему оставались разбросанными по полу, а чемоданы — пустыми.

Проскользнув внутрь, Райли осторожно подошёл к кровати и сел на пол около неё, принявшись теребить мохнатый уголок пледа. Коди не смотрел на него, но и не возражал против присутствия. Прошло немало времени, прежде чем тишину прорезало первое робкое признание:

— Я не хочу уезжать, — шепнул Коди так тихо, словно боялся спугнуть.

— Знаю, — кивнул Райли. — Говорят, в Дуплексе зимой выпадает больше снега, чем в Ноксе.

— Люблю снег, — ответил Коди. — Он красивый, белый-белый.

— Всё не так плохо, — Райли улыбнулся, не веря, что пытается найти положительные стороны в переезде, которого сам не желал. — Как насчёт того, чтобы прогуляться?

Вечерние прогулки были их страстью. Выбраться на улицу с Коди не так легко, как с матерью — у того вечно оставалось много невыполненного домашнего задания, которое нужно было сделать на высшем уровне. Сейчас же Райли решил, что несчастной плохой оценке не повредит и последовавшее предупреждение о плохой подготовке. В конце концов, школу в Ноксе уже можно считать ушедшей в прошлое.

Побродив по вечерним улочкам, они зашли в картинную галерею, где обошли сразу несколько выставок. Коди любил рисовать, хоть и делал это крайне редко. На большие красивые картины в резных рамках он смотрел с жадностью, впитывая каждую деталь, словно рисовал сам, глазами. Практически всё время он молчал и ничего не комментировал, а Райли следовал за ним по пятам, вглядываясь в темноволосую макушку.

Коллекция остро заточенных карандашей и множества альбомов лежала в нижнем ящике стола, под стопкой учеников. Отец считал, что живопись — бесполезное занятие, в отличие от архитектуры. «Живопись приведёт тебя к скитанию по помойкам и портретам уродливых людей за бесценок», — говорил он, смотря на детские попытки Коди рисовать людей и пейзажи акварельными красками.

Там, куда они собирались ехать, картинных галерей уж точно не было. Райли редко проводил с Коди несколько часов подряд. Иногда ему казалось, что они друг друга совершенно не понимают. Говорить на общие темы было сложно, а порой и вовсе невозможно. Кроме страсти к рисованию Райли совершенно не знал увлечений Коди.

Они оба были замкнутыми, но Райли, как старшему, приходилось заставлять себя открываться, выворачивать душу наизнанку и делать всё, чтобы угодить отцу. Он не принимал изъянов как в работе, так и в семье, требуя держать заданную планку любой ценой.

Вернувшись домой, он помог Коди собрать вещи, уложил того спать и отправился к себе в комнату, где долго сидел перед распахнутым шкафом в одиночестве.

После того, как все детали были обговорены, а бумаги подписаны, семья переехала.

Дуплекс, который в то время только начинал разрастаться из маленького поселения благодаря перспективе постройки моста, был тихим спокойным местом по сравнению с Ноксом. Никаких шумных людных мест, примечательных зданий или памятников. Один берег Дуплекса представлял собой маленькую деревеньку с невысокими деревянными домиками, другой берег уже больше походил на город: и дома более высокие, многоэтажные, и асфальтированные дороги. Да и людей там было куда больше.

Поначалу пришлось жить в одном из старых деревянных домов, мало чем напоминавшем прошлое место жительства. Коди жаловался на свист ветра по ночам, а мама спустя пару дней и вовсе подцепила простуду.