Старик встал в сильнейшем волнении и нервно зашаркал по библиотеке.

– Тем самым он исключил неведомое нам число людей из под нашего влияния…, Дин полюбил…, весь наш род пришел к своему концу… – вдруг он остановился у окна, глаза его сощурились, рот искривила змеиная усмешка, он поднял открытую ладонь перед своими глазами, – вы представляете, хоть на мгновение, что сделает Иерофант с тем, кто посмел ослушаться его? Он держит любого, вот так вот, на ладоне перед своими глазами и может сжать пальцы и вас нет, может бросить вас как муху в банку с пауками, а может… если вы этого заслужили, сделать вас правителем, над всеми…, на вечно… Он смотрит на вас и одним взглядом сдирает с вас шкуру и повергает в такое бесконечное море самых страшных мучений…, так вот…, я не выполнил его воли, – последние слова были сказаны шопетом.

Наступила тягостная пауза, старик стоял у окна и смотрел на улицу, а Валентин, налил себе еще кофе, взял печенье и поудобнее уселся в кресле.

– Лжете вы…, не верю я вам, только зачем мне лгать, для чего? – сказал Валентин простым беззаботным голосом, попивая кофе с печеньем.

– Лгу? – старик удивленно повернулся к Валентину, – зачем мне лгать вам?

– Потому что вам от меня кое-что нужно, так нужно, что вы вынужденно сами отправились сюда в Петербург, который боитесь и ненавидите больше всего на свете, однако то, что вам нужно есть только здесь. – Валентин внимательно и состредоточенно посмотрел на старика, как тот, не отрывая взгляда от огня в камине, медленно шаркал к креслу, дойдя, старик плюхнулся в кресло.

– Лжете вы потому, что в замке маленький Дин проявил, не осознавая этого, себя так, что вы остро почувствовали огромную угрозу для своей абсолютной власти от него. Он слишком умен и независим и в нем слишком проявлено природное тяготение к культуре. Потому он изучал не экономику или уриспруденцию, а культуру различных народов, вникая в суть их природы и развития. И это вас напугало. А, что делать? Вас вполне устраивает ваш психопат сын, который сейчас считает что правит миром, порождая бесконечное количество биоклонов, стравливая их между собой и упиваясь бесконечными кровавыми бойнями, доведя мир уже до экономической и экологической катастроф. Но вам это безразлично, он не опасен, пусть тешит себя мыслью, что он что-то значит и чем-то владеет. На самом деле всем управляете вы и делиться властью не намерены. Все ваши мысли только о том, как избавиться от Дина, не нарушая воли Иерофанта, а вдруг он, оценив его возможности ему и передаст всю власть, этого допустить вы не могли. И тут появляется Надя. Она в Венеции на спектакле в ложе увидела одинокого молодого человека и полюбила его. Бескорыстно, искренне и всем сердцем, без взаимности, даже без надежды познакомиться с ним, говорить. Она каждый день, каждый спектакль ждала его, просто чтобы увидеть и когда он появлялся в своей ложе, то она всю любовь к нему вкладывала в свой танец. И произошло то, что в вашей системе не могло произойти – Дин почувствовал и откликнулся…, он тоже полюбил Надю, но самое главное он дал ей кодовое имя – Надюша, что пришло к нему от услышанных им, как и вами, но иначе воспринятыми: матушка, батюшка… Вы решили воспользоваться этим, чтобы раз и навсегда сломить волю и веру Дина, ведь ключ, о котором вы сказали, это именно потеря веры в любовь – самый сильный яд, который есть в мире. Потому вы истязали Надю несколько лет, но так, чтобы она воспринимала своего мучителя через образ Дина. У вас только небыло голоса Дина, они ведь ни разу не разговаривали друг с другом. Вы совершили две неизбежных ошибки, во-первых вы решили, что окончательно сломали дух Нади. Ведь она практически потеряла самостоятельную волю, стала как кукла на веревочках…, – Валентин встал и пошел вдоль шкафов, разглядывая книги.

– А второе? – спросил старик.

– А второе…, это то, что у них счастливая семья, – крикнул из дальнего угла Валентин, он вернулся к креслам, но сел в этот раз на диван, – вы ведь за этим сюда приехали, чтобы я изменил порядок книг? Вот на этом самом диване, может быть именно здесь, где сижу сейчас я, сидела моя бабушка и читала не только «Анну Коренину», но и «Неточку Незванову» и архитектор поставил ее выше всех – ребенок определил значение! Запечатав вам вход в этот мир бескорыстия, сострадания, любви и счастья. А самое главное он отнял у вас надежду сохранить власть в этом мире, ведь это вы называете преступлением, но преступник не вы, а против вас совершено преступление, против устоявшейся веками системы, которой вы управляли – ведь в этом вы меня пытаетесь убедить. Иначе по вашему убеждению неминуемо наступит хаос, как мир может существовать без единой воли вашей системы… ни как, значит надо спасать вас, а тот, кто замыслил «недоброе» – преступник, вот в этом и вся ваша философия.

Валентин встал и направился к двери, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь, он краем глаза заметил, что старик стоит рядом с креслом, держась за его спинку рукой, и смотрит ему в след. Выйдя из парадной, он увидел стоящую перед входом машину, из передней двери сразу вышел мужчина и открыл перед Валентином заднюю дверцу. Валентин немного замешкался, но все-таки сел в машину, и она покатила по вечернему городу.

Машина остановилась, Валентин вышел и по Царицынскому проезду пошел к Михайловскому саду. Весенний промозглый день, только что упал мокрый снег и теперь все в воде, в белой воде. Они встретились у ограды Михайловского сада, стоят рядом и смотрят друг на друга. Нет, пожалуй, он рассеян. Снег, черные деревья, уже смеркается.

– Нет, Валя, ты должен меня понять, ты думаешь, они врут?

– Нет, я так не думаю.

– Тогда чего же ты злишься?

– Злюсь? Нет, ну что ты, я не злюсь, было б из-за чего. Они сильны, безбожно сильны! Слушай вот ты «психолог», во что или в кого верить человеку? Некоторые говорят в человека, что ж получается, самому в себя верить? Некоторые в бога, который сотворил этого самого человека. Значит он, что – мои батюшка и матушка, которые породили меня? Ничего не скажешь, хорошо устроились, я же не верю в родителей, а просто верю родителям, кому еще можно верить они же есть, это же самое естественное, что существует и самое простое. А чего им верить, зачем, я, что, в чем-то сомневаюсь, что ли, или о чем идет речь? Верить, не верить, придуманное это все, пустое, не об этом думает человек в своей жизни…

Она неотрывно смотрела в его лицо, в это сосредоточенное лицо. Но, она знала, что за этой вдумчивостью, сосредоточенностью, видимостью отрешенности и скепсиса – ураган, бушующий и не имеющий возможности вырваться наружу. Не подавляемый волей и силой, а ищущий решения.

– Ты помнишь, здесь, на этом самом месте мы с тобой познакомились? – Лена смотрела широко открытыми глазами и ждала чего-то.

Пожилая пара шла по аллее сада, держась за руки, как молодые. Фонари освещали таинственную паутину веток на фоне сине-черного неба, они прошли мимо скамьи, на которой лежала забытая кем-то небольшая, в розоватом, плотном, матерчатом переплете книга «Моцарт».

– Лен, почитай что-нибудь, а… – попросил Валентин.

Лена тихо, только ему, начала читать, как там, когда-то, в студии, она читала ему стихи, только ему:

Я, может быть, когда-нибудь покину

Твое уединенье, как-нибудь

Ведь ты мое отчаянье, сомненье

А я вот так возьму и соберусь

И вот, в груди останутся мечты

Любви желанья, тягостные мысли

Ведь все же я люблю тебя, люблю

Но вот признаться в этом не смогу

И мы с тобой одни пойдем-пойдем

Куда? – Да так, на берег моря

И будем на песке сидеть вдвоем

Смотреть на солнце, слушать чаек…

Ведь ты один пока – один и все

И нет здесь рядом никого и всех

Я, может быть, тебя лишь знаю столько,

Что вправе говорить и слышать смех

И мы, когда-нибудь, поймем наверно,

Что жизнь – она одна для нас одних

Не будем друг от друга далеко, и верно