А когда Уэйд начал целовать в ответ, что-то внутри Питера дернулось, как разряд, вспыхнуло, коротнуло.

Пит отстранился и замер, опустив голову, тяжело дыша. От Уэйда пахло землей, кровью и химией спандекса.

— Знаешь, — тихо проговорил Уилсон.

Пит чувствовал его горячие ладони через толстовку.

— Кажется, мы лечим не того, доктор. Настоящий сумасшедший тут ты, Питти.

— Может мы друг друга стоим? — глухо отозвался он.

— Нет, — подал голос Уэйд после паузы. — Я уверен, что ты — самый конченный шизик.

— У меня нет воображаемых друзей.

— У меня их тоже иногда нет! И, только между нами, без них пиздецки скучно. Только им не говори.

— А вот скажу, — упрямо пробормотал Пит, не поднимая головы.

— Ты злой.

— Попизди тут на крошку, — проскрипел Желтый.

— Знаешь, по кому он скучает больше? — усмехнулся Белый.

— По тако на Семьдесят третьей, по тако на Семьдесят третьей! — выпалил Уэйд, и Пит отстранился, морщась от воплей.

— Боже, ну и ссыкло, — вздохнул Белый, — посмотри только. Пару раз даже не фигурально, но сейчас ссыт просто сказать вслух.

— Как школьник! — гаркнул Желтый.

— Ну и? — усмехнулся Питер.

— Мы ведь можем и за тебя все сделать, — вкрадчиво предложил Белый. — Хочешь?

— Съебитесь, — посоветовал Уэйд.

Он замялся, словно действительно не мог, словно действительно боялся сказать вслух. И это выглядело так ужасно странно.

Не более странно, чем снова быть рядом, спустя столько лет.

— По тебе, крошка, — выдохнул Уэйд наконец. — Я скучал по тебе. Каждый чертов день. Так сильно, что казалось иногда — сдохну. Но нихрена.

— Зачем, Уэйд? — спросил Питер устало. Столько раз он спрашивал это во сне и столько раз не получал ответа, что сейчас, кажется, действовал по какой-то инерции, по привычке.

— Потому что мы должны защищать тебя, тыковка, — ответил Уилсон, с нежностью касаясь ладонью волос Питера. — Потому что мы были бессмертными, а ты — нет. Потому что мы сумасшедшие, Питти, а ты — нет. Потому что ты лучшее, что есть в нашей никчемной жизни, и мы должны тебя защищать, глупый ты мальчишка.

— Мне не было хорошо без тебя. Мне было хреново.

— Я догадывался. Но ты живой. Уже это стоило того, чтобы попытаться.

Питер молчал. Молчал и вжимался лбом в шею и ключицы, чувствуя, как Уэйд положил подбородок ему на макушку. Все слова звучали избито и очевидно. Даже жалко. Глупо. Идиотское чувство никак не позволяло расслабиться, не позволяло почувствовать счастье, потому что все, что было у Питера — несколько дней и злая надежда. Казалось, Уэйд вот-вот исчезнет, прямо сейчас, в любой момент, стоит только моргнуть лишний раз, стоит разжать пальцы.

Интересно, если снова развесить карту и цеплять кнопки, Тони сдаст его докторам?

— Я могу попробовать?

— Ответ «нет» тебя остановит?

Паркер отстранился. Упрямо вздернул подбородок.

— Ты дашь мне попробовать?

— Пит, очень хочется пошло пошутить, врежь мне по морде.

— Уэйд.

Уилсон вздохнул.

— Чего ты хочешь?

Питер набрал в грудь побольше воздуха.

— Найти хранилище. Взять все, чтобы выиграть время и набрать материал для исследований. Вывести устойчивую сыворотку. Вернуть мутацию. Выяснить, кто стоит за всем этим, и уничтожить мудаков.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты стал пиздецки серьезным взрослым мальчиком? Питти, молю, ты болтаешь, а я смотрю, какой ты, мать твою, охренительный, и мне трудно принимать логические решения.

— Просто скажи да.

— Да. Да. Да. Да. Я выйду за тебя, Питер Бенджамин Паркер.

========== Уэйд ==========

— Какой же ты придурок, — безнадежно повторил Питер, и Уэйд готов был согласиться с каждым словом, каждым звуком, развесить транспаранты, как на день Благодарения, выбить эти слова татуировкой на всю спину уродливым готическим шрифтом, устроить самому себе интервенцию, революцию, экспроприацию.

Питер был в его руках. Теплый, живой Питер Паркер, такой взрослый, такой серьезный, такой красивый, что смотреть больно, глаза слезились, как если пялиться на яркую лампу или прямо на полуденное солнце.

— Волосы все еще, как у шиншиллки, — блаженно выдохнул Уилсон, и плечи Паркера вздрогнули.

От Питера пахло иначе: другой шампунь, и появился одеколон, свежий, немного горький, словно вырванная из влажной земли трава, но когда Уилсон коснулся губами венки на виске, вкус кожи был тем же, что остался в памяти.

Он был готов облизать Питера с ног до головы, покрыть поцелуями, подмять под себя и не отпускать никогда.

В голове бесновались голоса, забытые инстинкты, неконтролируемое желание.

Которое крайне сложно скрыть, будучи в ебаном обтягивающем костюме.

— Пит, если мы закончили с планами на будущее, может, тебе пора вспомнить о каких-нибудь важных делах?

— Ты меня выгоняешь? — недоверчиво переспросил Питер. — Сейчас?

— Видишь ли… Я не самый большой специалист во всяком таком, но голоса в голове подсказывают, что изнасилование может несколько испортить дух примирения.

— Ладно, — согласился Паркер устало.

Он помолчал.

— Уэйд, твои руки все еще меня держат.

Уилсон вздрогнул.

— А, да, точно, прости, тыковка.

— Все еще держат, если что.

Объятие ослабло, и Питер неуверенно отошел. Пригладил волосы. Опустив взгляд, кивнул.

— Значит, на связи?

Он скованно улыбнулся и успел сделать пару шагов к двери, когда Уилсон разразился:

— Нет, нет, нет! — Уэйд поймал Паркера и рывком подтащил к себе, зарываясь носом в шею, втягивая запах и запуская обе ладони под толстовку. — Только не сейчас, не сейчас. Питти, детка, я не могу тебя отпустить, я не могу, тыковка, прости, прости, прости. Мой серьезный прекрасный мальчик, Питти-Питти-Питти.

— Я теперь мистер Паркер, — глупо ляпнул Питер.

Уэйд замер, отстранился.

С тех пор, как в его башке поселились разноцветные бездельники, не очень-то часто случалось так, чтобы они затыкались. В смысле, чтобы совсем. Чтобы их как не было.

Сейчас был именно такой момент.

Легендарный момент.

Библейский, буквально.

— Мистер Паркер, — медленно и вкрадчиво произнес Уилсон, склонив голову к плечу. Питер испуганно вскинул ресницы, не понимая, что может означать этот тон. — Значит, мистер Паркер.

Уэйд пробежался пальцами по вздрогнувшему боку Питера к теплой спине.

— Очень взрослый и, несомненно, крайне серьезный мистер Паркер, — Уилсон продолжал говорить торжественно, почти строго. А затем оказался очень-очень близко.

— Хочешь, Паутинка, — горячо выдохнул Уэйд Питеру на ухо, — и я буду всю ночь тебя называть только так? Мистер Паркер, м-м-м?

Питер весь сжался, вцепился в плечи, тяжело дыша. Уэйд расценил это по-своему, подхватил под задницу, потащил на разобранный диван, служивший кроватью, уложил на разворошенные простыни и одеяла.

Опустился, задрал Питеру толстовку и коснулся губами теплого живота, обнаружил светлую полоску волос, тянущуюся до пупка. Издал глухой восторженный звук и провел носом по ней, а потом языком, пробуя горячую кожу на вкус.

— У меня сейчас легкие лопнут, а я не могу тобой надышаться, Питти, ну и черт с ними, я сейчас на классной дури, новые отрастут.

Уэйд глухо бормотал и терся щекой по ширинке Паркера, после поднялся одним сильным рывком к губам. Он трогал грудь, живот, бедра Питера, жадно, не отрываясь ни на мгновение. Его плечи, бока, его ямка под ключицей, Господи ты боже.

— Подожди, — хрипло проговорил Питер вдруг. Уэйд замер.

— Что такое, детка?

Питер откатился и сел на постели. Наклонился вперед к коленям, тяжело дыша.

— Не могу, — еле слышно выговорил он, пряча лицо в ладонях. Шумно втянул носом воздух и потер лоб.

— Дело во мне? — спросил Уилсон тихо.

— Что? Нет, — отозвался Пит. — Я просто… Мне так часто снилось все это. Столько раз. И я… не могу. Все кажется, что ты исчезнешь, разумеется, ты не исчезнешь, я стараюсь не думать, но нихрена не выходит. Не могу перестать бояться, и ничего другого в голову не идет. Внутри колотит.