Но выбирать между свеженькими трупами и новыми дырами в отказывавшемся лечиться теле не приходилось.
Пять трупов и один полутруп, постанывающий на полу и бессильно пытающийся зажать дыру в боку из которой лила кровь, марая голубую рубашку под дорогим, явно сшитым на заказ костюмом.
— Скажи-ка мне, красавчик, — деловито попросил Уэйд, присаживаясь перед выжившим на корточки и поигрывая пистолетом, — где я могу найти генерального директора Дэ Тернера? У меня к нему несколько чертовски важных вопросов.
— Пошел ты, — прохрипел тот.
— Как невежливо, — покачал головой Белый, ласковым жестом скидывая с потного лица наемника — а это точно был не нелепый охранник-медвежонок с первого этажа, не умевший следить за своей пушкой — прилипшую тонкую прядь волос.
Уэйд выстрелил наемнику в плечо, заставив того заорать от боли.
— Ты такой грубый, — поморщился Белый.
— Завали, — огрызнулся Уэйд и выстрелил еще раз.
— Не знаю я ничего, — бессильно прохрипел охранник.
— Мы тебе не верим, — произнес Уэйд одновременно с Желтым, Белым и, кажется, поднявшим голову Красным. Их голоса сплелись в один, громкий и злой, не обещающий ничего хорошего.
Уэйд сходил с ума и умирал, у Уэйда болело все ебаное тело и оставалось мало времени.
Уэйду надоело быть добрым.
— Слушай сюда. Либо ты сейчас говоришь мне все, что знаешь, я ухожу, а ты получаешь своевременную медицинскую помощь. Либо я увожу тебя в свой подвал, режу на кусочки и скармливаю их тебе же. Сначала ноги, потом руки. Потом дойдем до внутренностей. Итак, твой выбор, малыш?
Выживший загнанно пялился на Уэйда несколько долгих секунд.
— Тернер внизу, — наконец хрипло заговорил он, стискивая мокрое от крови плечо. — Корпорацию закрывают.
— Кто?
— Не знаю, не знаю! Кто-то, кто повыше.
Уэйд усмехнулся.
— Почему? Из-за шума в Мексике?
Мужик хватал воздух ртом, вена на его шее надулась, посинев. Уилсон перевел на нее хищный, внимательный взгляд.
— Генетичес… кие эксперименты, — прерываясь выдавил наемник. — Незаконные. Провали… лись.
Он зажмурился, к виску скатилась крупная мутная капля пота.
— Кто руководит? Быстрее, дорогуша.
— Не Тернер. Б… был генетик. Умер. Убили. Гребаный мутант.
— Кто?
— Не знаю, — прохрипел он. — Подохли они все. А этот… выжил.
— Не все, — хрипло проговорил Уэйд.
— Так и знал!
Уилсон развернулся, инстинктивно вскидывая пистолет. Мужик, с которым он сталкивался внизу, неприятно усмехнулся:
— И правда, тебя невозможно не узнать. Джереми Тернер, к твоим услугам, Уэйд Уилсон. Кажется, у тебя были какие-то вопросы?
========== Питер ==========
— Запускаю сканирование памяти бота 124А.
Карен помолчала, подгружая информацию, потом снова ожила:
— Попытка забора крови номер один, статус: прервана механическим воздействием. Зафиксирована угроза уничтожения. Ввод транквилизатора, статус: успешен. Попытка забора крови номер два, статус: успешен. Получены образцы тканей. Запустить гематологические анализаторы?
Питер усмехнулся:
— Узнаю Уэйда. Да, спасибо, Карен.
Паркер откинулся на спинку стула, наблюдая за бегущими по экрану цифрами.
— Анализ завершен.
Что-то шевельнулось внутри Пита, тяжелое и недоброе. Словно тихий голос прошептал на ухо количество метастаз в крови, нарисовал под закрытыми веками узор неумолимо разрушающегося гена.
— Найди результаты Джеймса Хоулетта и запусти сравнительный анализ, пожалуйста, — проговорил Пит. Карен принялась за выполнение.
Паркер хотел вернуться к изучению данных, открыл, попытался вчитаться, но бросил, когда понял, что скользит взглядом по одной и той же строке снова и снова.
Тони был прав. Питер знал это где-то в глубине души и был готов. Думал, что был готов.
На экране запестрели новые значения и графики.
— Добавь к анализу результаты Пьетро Максимоффа.
Пьетро заболел зимой две тысячи двадцать третьего, в первую масштабную эпидемию мутантов. Он слабел стремительно, так же быстро, как жил. Без защиты гена организм не справлялся с нечеловеческим метаболизмом, сгорал. Ничего не помогало, и тогда Логан просто увез его куда-то далеко на юг, где солнечно, влажно и тепло, пытаясь сбежать от болезни, как от всех прочих бед.
И поначалу даже помогло. Пару раз Пьетро звонил Паркеру, жаловался на духоту и москитов, обещал вернуться, когда начнется сезон дождей, много смеялся.
А потом пропали они оба.
— Сравнение завершено. Вывожу на экран.
И вот теперь Уэйд.
Уэйд умирал.
Эта новость, оглушительная, огромная, пронзительная, как крик, никак не умещалась в голове Питера. Он вертел ее и так, и эдак, пытался осознать, но та ускользала, рассыпалась миллионом других, отвлеченных мыслей.
«Какая разница, что с ним?» — спрашивал сам себя Пит, лежа без сна и пялясь в потолок, по которому расползались огромные неровные пятна желтого света фонарей.
«Столько лет он был все равно, что мертв», — убеждал на утро, рассматривая в зеркале покрасневшие от бессонницы, пронизанные тонкими капиллярами глаза. — «Какая разница?»
Разница была.
Невообразимая, болезненная и острая, она ворочалась под ребрами, и Питеру ужасно хотелось продолжать себе врать, что ее нет, что в его жизни, налаженной, отличной взрослой жизни все хорошо.
«В ней никогда не было ничего хорошего», — шепнул внутренний голос, и от его ливерпульского акцента Питер вздрогнул всем телом, едва не опрокинув на колени кружку кофе.
Почти три с половиной года. Три бесконечных долгих года и еще пять месяцев, больше тысячи дней он не сдавался.
Сначала это было легко, как игра. Они с Пьетро развешивали огромные карты во всю стену в его комнате, утыкали их булавками с яркими разноцветными поблескивающими головками, строили планы, пили пиво и газировку, ели пиццу и истекающие соусом тако, и искали. Искали. И искали.
Это была игра в «найди сокровище», где в роли «сокровища» было чудовище, отчаянно не желавшее, чтобы его нашли.
Карта обрастала булавками, Питер тратил все свободное время и те небольшие деньги, что удавалось скопить, на поиски.
Питер видел сны, Питер ехал по обмену в Марокко, Питер без устали разрабатывал новую паутину, новый костюм, Питер учил биологию, психиатрию, химию, Питер спасал город, Питер изучал карты и спутниковые снимки, Питер видел сны, Питер бродил по заметенному снегом Джуно. Питер не сдавался.
Три. Бесконечных. Года.
Он был уверен, что так не может быть навсегда, что однажды у него получится. Если прикладывать усилия достаточно долго, если старательно решать уравнение, то однажды найдешь ответ. Он так сильно хотел найти этот чертов ответ.
Паркер сам решил, когда наступила точка «хватит». Однажды утром он вынырнул из очередного, пронзительно-настоящего сна, осторожно вынул из карты все булавки — их оказалось триста двенадцать, триста двенадцать городов по всему миру, где он не смог найти Уэйда — снял саму карту, и медленно порвал ее на крохотные-крохотные кусочки.
Питер не надевал костюм Паука еще год. Он продолжал по привычке изучать биологию и химию, стажировался у Старка, увлекся фотографией, познакомился с хорошенькой ЭмДжей и боялся, что если однажды полетит на паутине, то в какой-то момент, в самой высокой точке сможет просто разжать руки, и даже мысль о Мэй его не остановит.
Он смог пережить это. Смог пережить все.
Смог собрать себя из обломков, из руин, смог найти смысл дальше помогать людям. Смысл делать вид, что ему все равно.
А потом чертов Уэйд Уилсон вернулся в город и умирал.
И у Питера не было на это сил.
Не было сил признать существование мира, где Болтливого наемника нет вообще нигде, ни в одном городе, даже самом далеком, потому что сама мысль об этом чудовищна.
У Уилсона был гребаный талант — оставлять его бессильным.
И все же, он не хотел видеть Уэйда. Особенно сейчас, с этим новым знанием, растревоженным сердцем, мальчишеским страхом, по-змеиному поднявшим голову.
