— Я расскажу.

— Хорошо. Мы остановились на «несуразной» девушке.

— Я делал ей комплименты, как женщине. Говорил, что она красивая, что достойна лучшего в этой жизни. Я хотел, чтобы она изменилась и увидела со стороны то, во что вляпалась. Она рассказывала, что не верит людям и не верит в людей. Понимаешь? Так рассуждать в её возрасте. Я был ошеломлён.

— Что потом?

— Потом она стала меняться. Её одежда из мешковатой и рваной превратилась в вызывающую и… слишком экстравагантную. Её родители решили, что у Офелии кто-то появился, раз она так резко изменила своим вкусам. Даже я так решил. А с учебой у неё, тем временем, дела стали обстоять ещё хуже. Позже я понял, что эти её старания были для того, чтобы я обратил на неё внимание.

— Хочешь сказать, что она влюбилась в тебя?

— Да, наверное. Хотя я не знаю наверняка.

— Похоже на правду. Что потом? Ты растаял, когда увидел её в мини-юбке?

— Мы часто и много разговаривали о сексе. Её родители настаивали, чтобы я выяснил: есть ли у неё кто-то, а ей это нравилось. Офелия включилась в какую-то свою игру. Она получала удовольствие, когда я говорил с ней о сексе. Она говорила, что у неё уже был парень, в красках описывала их интимную близость, рассказывала о своих ощущениях. Вернее то, что вообще ничего не испытывает.

— Прикинулась фригидной, а ты и рад был помочь.

— Я не отрицаю, что виноват. Она приехала ко мне на сеанс не совсем трезвой, в отвратительно жёлтой кожаной куртке и мини-юбке в горошек. Поставила бутылку шампанского на мой стол и сказала, что хочет отметить со мной свою новую жизнь. Я идиот, Мари, но я выпил с ней.

— Ты идиот, потому, что сломал ей жизнь. Ладно, сейчас не об этом. Полагаю, в этот день вы и переспали. Что потом?

— Да… потом она сказала, что со мной ей хорошо и она наконец-то почувствовала себя живой.

— Очень странно, — фыркнула Мари, — я вот ничего подобного не чувствовала.

Девушка не понимала: с чего вдруг её стал раздражать их диалог и тема, что они обсуждают?

— Выходит, вы начали встречаться тайком от всех.

— До тех пор, пока она не забеременела.

— Испугался?

— Да. Она ведь была ребёнком, который…

— Которому ты сделал ребёнка. Называй вещи своими именами. А теперь, посмотри сам на свои поступки, господин доктор наук, психолог, психиатр и не помню, кто ты там ещё… Ты испугался, что от тебя забеременел «ребёнок», а заниматься сексом с этим же самым ребёнком ты не побоялся?

— Ей было шестнадцать.

— Не было ей шестнадцати, идиот! Она сына родила в шестнадцать, и в этом же возрасте её родители в интернат определили.

— В интернат? Почему?

— Что делают с бракованными вещами, если не удаётся их починить?

— Выбрасывают.

— Вот и её, таким образом утилизировали. Для того, чтобы попытаться исправить снова.

— Ты много знаешь. Вы знакомы лично?

— Да, Патрик. Мир тесен.

— Неожиданно, что настолько. А мой сын, как он рос? Офелия забрала его после интерната? И какой он вообще?

— Он такой же, как она. И она больше не Офелия. Её имя — Ифа.

Мари не была уверена, что поступила правильно, рассказав Патрику о сыне.

«Но если не начать раскручивать морской узел с самого основания, есть вероятность, что он запутается сильнее».

Мари смотрела в потолок перед сном и представляла юную Офелию:

«Девчонка, которая не верила людям и в людей. В свои пятнадцать… Ты ещё более странная, чем я полагала. Неужели твоё доверие было подорвано в младенчестве?! Что за человек…»

— Мари? Ты спишь? — девушка привстала на локтях и всмотрелась в темноту, слабо распознавая стоящую Пейдж.

— Ещё нет.

— Можно к тебе?

— Да, — Мари отодвинулась на край дивана и почувствовала, как подруга юркнула к ней под одеяло, тут же прижимаясь к ней. — У тебя всё хорошо?

— Да, я в порядке. Мы с Кевином… всё-таки хотим быть вместе.

— Разве вы ещё не вместе?

— Да, но теперь, всё гораздо серьёзнее. Он хочет жить со мной и предложил переехать к нему. Я и Лиза… Ты ведь не обидишься?

Мари было волнительно за подругу, но она решила не подавать виду.

«Пейдж и без нравоучений выворачивает наизнанку вся эта ситуация».

— Не обижаюсь, конечно. Ты же счастлива с ним?

— Да. Думаешь, это слишком быстро? Я понимаю, времени прошло не так много, с тех пор как я рассталась с Марком, ведь я его любила, а теперь всё иначе.

— Пейдж, если ты счастлива, не соизмеряй это временем.

— Ты права. Моя любимая подруга — самый лучший психотерапевт.

— Да ладно тебе, давай спать. Лучшему психотерапевту с утра на работу.

— Мари?

— Что?

— Как у тебя… с ней?!

— Не знаю.

— Расскажи ей о своих чувствах, не будь трусихой, — проговорила медленно Пейдж, прежде чем погрузиться в сон.

Мари будто холодной водой окатили среди ночи.

«Неужели всё стало настолько очевидным?»

Она лежала, слушая мирное сопение подруги, и едва останавливала себя, чтобы не позвонить мисс Блаттер.

Той, что совершенно наглым образом тревожит её почти устаканившийся покой…

Спустя несколько долгих гудков, когда девушка уже собиралась бросить трубку, раздался сонный голос.

Очаровательно сонный.

— Алло?

— Ифа… извини, что разбудила.

— Который час?

Мари услышала, как по ту сторону трубки что-то упало.

— Почти три часа ночи. У тебя всё нормально? Я слышала шум.

— Всего лишь снесла стул, пока шла к выключателю. Ты просто так позвонила или что-то хотела?

Мари прикусила свой кулак, быстро подбирая слова, которых, как назло, не было в голове. Она услышала, как Ифа вздохнула, и поняла, что ей нечего сказать, кроме правды. А именно, кроме сегодняшней встречи с Патриком.

«Может, Ифа достойна знать эту правду?

Может, тогда она сможет доверять людям, когда поймёт, что её не держат за идиотку, а её мнение и желания — очень важны».

— На самом деле, я хотела поговорить и было просто невыносимо дожидаться утра.

— О чём?

— О Патрике… — Мари замолчала, когда по ту сторону вновь услышала шум, на этот раз битого стекла.

Будто Ифа выронила что-то из рук.

— Что? Откуда ты знаешь его? То есть… как ты узнала? Я ничего тебе не говорила! — женщина начала повышать голос.

— Так, может, следовало бы рассказать?

— Это не твоё дело, ты поняла? Не суй свой нос в мою жизнь! Что ты ему сказала? Он знает про Лукаса?

— Знает.

— Чёрт! Какого хрена, доктор Миллер? Ты спятила?!

— Ифа, перестань! Ты сейчас на эмоциях, я понимаю, но прошу тебя, дай себе время на раздумья.

— На какие раздумья? Я старалась забыть его, а ты… перевернула всё вверх дном и даже рассказала ему о сыне. Я не хочу, чтобы ты лезла в мою жизнь! Мне не нужно что-либо исправлять! Я счастлива, твою мать!

Мари знала, что у них не получится спокойного разговора по телефону, сколько бы она не пыталась.

Поэтому с утра пораньше девушка была возле дома мисс Блаттер.

На улице моросил дождь, небо затянуло тучами, и раннее утро вполне напоминало вечер.

Девушка выпила горячий шоколад, который предусмотрительно купила по пути, и просто стала дожидаться, когда Ифа выйдет на улицу.

У Мари был выходной, и она пообещала себе, что сможет простоять возле дома Мисс Блаттер весь день, («Благо в машине тепло»), но ни в коем случае не станет сносить ей дверь и просить дать ей время на объяснения.

«Какое можно дать объяснение, кроме личного интереса?

Пейдж права, я действительно грёбаная трусиха. Что мне мешает оторвать свою задницу и пойти к ней, например, сейчас?»

Негромкий стук в окно выдернул Мари из глубоких раздумий.

Она сфокусировала взгляд и увидела сгорбленную фигуру Лукаса в ядовито-салатовом дождевике.

Он улыбнулся, будто был рад её видеть, а в следующую секунду парень открыл дверь и плюхнулся на пассажирское сиденье, рядом с Мари, принося с собой в салон сырой уличный воздух.