9 декабря 1992 года в Институте экономики РАН проходила Международная конференция, посвящённая 150-летию учёного, анархиста князя Петра Алексеевича Кропоткина. Обстановка была деловая, скромная.

После моего доклада в перерыве ко мне подошёл коренастый улыбчивый японец средних лет, представился: «Харуки Вада, Токийский университет». Он хорошо говорил по-русски, был горячим поклонником Кропоткина и подарил мне свою статью «Кропоткин и Вера Фигнер», написав: «На память о встрече».

Меня приятно удивил интерес представителя Страны восходящего солнца к нашему соотечественнику, которого власти старались не замечать ни при царе, ни в СССР, ни в буржуазно-демократической РФ. Имущим власть и капиталы опасны и вредоносны такие понятия, как справедливость, свобода, равенство, братство.

Разговаривая с японцем, я обратил внимание на представительного пожилого мужчину: лысоватый лоб, седые усы, очки с толстыми линзами. Он поглядывал на меня, и мне показалось, что хотел бы поговорить со мной. Раскланявшись с Харуки, я шагнул в сторону незнакомца, он – мне навстречу со словами:

– Позвольте с вами познакомиться, Иван Сергеевич Воздвиженский.

Мы обменялись рукопожатиями. Он был по профессии экономистом-географом. Ему когда-то понравилась в моей книге «По холодным следам» глава, посвящённая Кропоткину. И он стал писать о нём книгу для серии «Жизнь замечательных людей».

– Писателем захотели стать? – спросил я.

– В некотором роде.

– Могу чем-то вам помочь?

– Если природа не наделила талантом, никто уже не поможет.

– Не боги горшки обжигают. Если вы владеете материалом…

– О, у меня имеются в чём-то даже уникальные записи, заметки моего отца, Сергея Арсеньевича. Он встречался с Петром Алексеевичем и начал писать о нём книгу. Он был журналистом… Человек непростой судьбы. Родился во Франции, приезжал в Россию как корреспондент парижской газеты…

– К сожалению, с Кропоткиным ситуация сложная. Я не смог пробить в издательствах заявку на такую книгу. Написал о Вернадском, Ферсмане, Миклухо-Маклае, Джордано Бруно. О Кропоткине – не удалось. Говорили, могут быть проблемы с цензурой.

– Теперь новая власть, цензуры нет. Академик Абалкин ведёт эту конференцию. Значит, идеи Кропоткина становятся актуальными.

– Не уверен… Но готов вам помочь.

– Знаете ли, я привык писать специальные научные статьи. А тут требуется нечто художественное.

– А вы пробовали писать без затей, как разговариваете?

– Да, пробовал. И убедился, что писать просто – сложно… Увы, казённый стиль въедлив. Это, знаете ли, как акцент, от которого избавиться трудно. Да и возраст… В общем, не хотелось бы, чтоб эти материалы пропали или попали в плохие руки. Может быть, вы возьмётесь за эту работу?

Я обещал подумать.

С тех пор мы с ним дважды встречались. Он был одинок, на пенсии, подрабатывал в какой-то фирме консультантом. Я подумал: теперь его знания экономической географии СССР используют для выгодной торговли нашими природными ресурсами. Он как будто уловил мои мысли:

– Знаете ли, я специалист по экологии. Точнее, по техногенным загрязнениям окружающей среды. Мои рекомендации касаются охраны природы и здоровья людей. Хотя, как я замечаю, они нужны им больше для отчётов, а используются выборочно. Выгода на первом месте.

Материалы, оставшиеся от его отца, занимали две объёмистые папки: тетради, блокноты, заметки на листках, выписки из работ Кропоткина, комментарии к ним, черновики статей на французском и русском языках, наброски биографии Петра Алексеевича. У одной папки было то же заглавие, что и у моего очерка: «Мятежный князь».

Были записи личного характера. Не всегда можно было решить, то ли это описание реальных событий и лиц, то ли наброски романа.

Материалы Сергея Арсеньевича нуждались в серьёзной доработке. Не было смысла приниматься за работу, требующую больших затрат времени, без надежды на публикацию книги.

Так бы и осталось предложение Ивана Сергеевича нереализованным, если бы не очередная случайность. Одно издательство задумало серию исторических романов. Я предложил им две книги в одной. Одна линия – на основе дневниковых записей Сергея Арсеньевича, другая – в связи с его работой над жизнеописанием Петра Кропоткина. Обе линии взаимно связаны. Заявку приняли.

Некоторые события жизни Сергея Арсеньевича я восстанавливал с немалой долей фантазии, а материалы из его папки под названием «Мятежный князь» частично обработал и дополнил. Привёл ряд его статей, опубликованных во Франции.

Можно было ограничиться описанием событий, эпизодами жизни, чтобы эту мозаику читатель сам складывал в единую картину. Часто говорят: дайте мне факты, а в остальном я и без вас разберусь.

Много лет сотрудничая в научно-популярных изданиях, я убедился, что это глубокое заблуждение. Самое трудное – работа с фактами.

Все крупные открытия в науках и философии были сделаны не потому, что у мыслителя были какие-то никому неведомые сведения. Он знал порой меньше, чем некоторые его современники, но умел обдумывать факты лучше других.

Впрочем, любой из нас уверен, что он-то умеет во всём разобраться самостоятельно. Не стану возражать. Каждый размышляет на свой лад в пределах своего умственного кругозора. Свобода!

13 июня 1917 года пассажирский поезд из Стокгольма в Петроград шёл с большим опозданием. Дважды его задерживали в пути по независящим от железной дороги обстоятельствам.

На станции Белоостров, несмотря на поздний час, перрон был полон народа. Паровоз едва двигался, давая нервные гудки; путь перед ним то и дело пересекали группы людей. Военный оркестр грянул «Марсельезу». Толпа заволновалась.

В купе второго класса молодой человек, выглянув в окно, произнёс, грассируя, с лёгким французским акцентом:

– Странно… Неужели с нами едет какая-то французская делегация?

– Вовсе не обязательно, Сергей Арсеньевич, – отозвался упитанный господин средних лет с профессорской бородкой клинышком. – Нынче так приветствуют всяческих вождей. Их у нас развелось, как блох на бродячей собаке, пардон.

Последнее слово предназначалось Варваре Фёдоровне и её дочери Полине, сидящим на противоположных креслах.

Прошёл кондуктор, легонько постукивая по дверцам купе и скучным голосом повторяя: «Станция Белоостров. Выходить зазря не рекомендуется».

– Такая вот Россия, – хмыкнул господин. – Без царя… во главе.

– Я так волнуюсь, – сказала Варвара Фёдоровна. – Каков-то нынче Петербург?

– Нет его, сударыня. Был Санкт-Петербург, да приказал долго жить. Теперь это Петроград.

Поезд вздрогнул, лязгнув буферами, и остановился. Молодой человек решительно встал и направился к выходу.

– Ах, Сергей Арсеньевич, зачем искушать судьбу? – попыталась его образумить Варвара Фёдоровна.

– Профессия обязывает! – ответил он. – Да и что может случиться? Слышите, приветствуют кого-то.

Впереди раздались плохо различимые выкрики и троекратное «Ура!».

Сергей протиснулся мимо кондуктора, монументально стоящего в дверях вагона и грозившего кому-то зажатым в увесистом кулаке флажком: «Осади назад, говорю! Билет надобен».

Сойдя на перрон, Сергей начал протискиваться сквозь толпу, где преобладали солдаты. От предпоследнего вагона, в котором ехал он, до митингующих было далеко. Впереди пытался пробиться к центру событий благообразный старичок, приговаривая:

– Господа, господа, позвольте пройти… Мы с князем Петром Алексеевичем Пажеский корпус кончали… Такая встреча, господа… Пятьдесят лет спустя… Позвольте.