– …Вас будут закармливать избитыми истинами и максимами. «Что было, то прошло». «Страдания не определяют вас как личность». Под этим имеется в виду, что не надо зацикливаться на плохом. Отпусти ситуацию и живи дальше. Что ж, я могу это понять. Никто не хочет снова и снова возвращаться к своим травмам. Предательство. Зависимость. Боди-шейминг. Разве нормальный человек хочет, чтобы его определяли подобные слова? Разве нормальный человек не захочет все это преодолеть и забыть как страшный сон?

Публика забормотала.

– …Но я пришел сюда, чтобы спросить вас: а почему, собственно, нет? Зачем скрывать прошлое? Это ведь так просто – знаю, что многие меня осудят за эти слова, – возможно, травматический опыт все-таки оказывает влияние на нашу личность и формирует ее, как никакой другой. Страдания действительно нас определяют.

– Гениально! – прошептала девушка, стоявшая рядом с Итаном.

– Кто это вообще?

Она бросила на Итана осуждающий взгляд и тут же смягчилась, увидев его сломанный нос.

– Э-м… – Она потупилась. – Он тут раньше учился. А потом разбогател.

– Расскажу вам одну историю про мою жизнь, – вещал голос. – В старших классах школы я был заучкой, мало кто хотел со мной общаться. Знаю, знаю, в это трудно поверить – компьютерный гик не может найти себе подружку на выпускной! Какой бред! – (В зале засмеялись.) – Друзей у меня почти не было, подружек не было совсем. Можно даже сказать, что меня травили. Не стану вдаваться в подробности, но приятного в этом мало, поверьте. Впрочем, как и уникального. Обычные школьные дела. Мои обидчики оказались не слишком изобретательны, но много вы знаете изобретательных хулиганов? – (Опять дружный смех.) – Так проходила моя юность. Я рос забитым, неуклюжим мальчиком и думал, что ничего лучше мне не светит. В коридорах я вечно озирался по сторонам. Обедал в пустых кабинетах, чтобы не ходить в столовую – там меня всегда дразнили. В общем, я был самой настоящей жертвой – лучше слова и не подберу… Долгие годы я мечтал забыть все это как страшный сон. После выпускного меня прямо распирало от радости: наконец-то школа позади! Можно начать с чистого листа! В университете никто меня не знает, там у меня будет новая жизнь. Увы, прошлое не всегда нас отпускает. Вместе со мной в этот самый университет поступил мой давний школьный знакомый – не из тех, кто меня задирал, но из их круга, из той же компашки…

Итан огляделся по сторонам. Все слушали затаив дыхание. Лишь поскрипывали в тишине скамейки, и уверенный голос оглашал зал часовни. Сквозь витражное окно лился солнечный свет, озаряя головы слушателей синим, красным и желтым сиянием.

– …Я должен был принять непростое решение. Четыре года прятаться от этого парня из школы? Или стать другим человеком, измениться до неузнаваемости? Внезапно меня осенило. Нет, не нужно ни от кого прятаться. Не нужно меняться. Надо просто быть собой. Обыкновенным собой – ботаником, жертвой. Почему нельзя свыкнуться со своей травмой, признать ее? Постепенно я начал заводить друзей и выяснил, что таких, как я, много. Подобное притягивает подобное, и вскоре я уже вовсю обменивался байками о школьной травле с моими однокурсниками и соседями по общежитию. Эти истории нас сплотили. Помню, как вечерами в библиотеке мы спорили, кому в школе пришлось хуже. Было здорово. Такое облегчение. Но лишь на третьем курсе, когда у нас появился предмет «Разработка мобильных приложений», я осознал: всем этим страданиям, всей этой информации можно найти применение…

Итан вышел на улицу. Закрыл глаза и подставил лицо солнцу. А когда открыл, то увидел бегущего по двору отца. Итан поднял руку и думал его окликнуть, но не стал. Почему-то вспомнилась мать. Судя по всему, Итан унаследовал ее слабость к мужчинам, которые не отвечают ему взаимностью. Наблюдая, как папа семенит по кампусу с той же пристыженной поспешностью, с какой его покидал Чарли – причем уже не один, а два раза, – Итан решил больше не гадать, почему ему вечно хочется только недоступного. Вокруг миллионы невидимых насекомых уже несли пыльцу на готовые к опылению пестики дорогих цветов.

– В критической ситуации человеку необходимо действовать, – произнес Артур.

Альтеры собрались в гостиной. По несчастному стечению обстоятельств именно эта часть дома у всех присутствующих была самым тесным образом связана со смертью. Именно здесь родители сообщили детям о смерти мамы Артура (инсульт), двоюродного дедушки Франсин (сердечный приступ) и седовласого старичка, пережившего холокост, их соседа по дому у пруда Джамайка (естественные причины, усугубленные болезнью Паркинсона). Именно здесь Франсин мягко объяснила детям, почему ее близкая подруга, с которой они делили комнату в студенческом общежитии, совершила самоубийство (она жила в округе Марин с шестью морскими свинками и биполярным расстройством). И именно на этом диване Итан и Мэгги сидели в ожидании отца, несшего им печальную весть из больницы, а за несколько месяцев до того Франсин, изо всех сил стискивая ладонь Артура, поведала им о своем диагнозе.

– …А когда кризис угрожает его семье, действовать нужно немедля.

– Э-э… пап? – встрял Итан.

Артур умолк.

– Пока ты не начал…

– Что?

– Пока ты не сказал… ну, то, что собираешься сказать, – я хотел поблагодарить тебя за гостеприимство.

– За гос… А. Понял. Ну, хорошо. Я всегда вам рад.

– Я серьезно, пап. Мне не очень-то хотелось ехать… Но вышло неплохо.

– Несмотря на… – Артур покрутил пальцем в воздухе у своего носа.

– Даже несмотря на это.

Мэгги подняла голову:

– Поддерживаю.

– Правда? – удивился Артур.

– Ну… да. Приятно было снова тут побывать… Увидеть город и все такое. Ночью у меня прямо… Не знаю, я замороженный крем лет сто не ела! А раньше ты нас постоянно туда возил.

– Возил. – У Артура внутри все задрожало.

– В общем – да, спасибо тебе. Я согласна с Итаном. Хороший получился уик-энд.

На тебе.

Черт. И вот как тут задать сакраментальный вопрос? Нет, сейчас не получится. Артур поставил себе целью заслужить доверие детей, задобрить их, и вот цель достигнута – а его как будто парализовало. Он слишком привык к неудачам. Успех его ошарашил. Он стиснул подлокотник зеленого кресла, в котором сидел. Вот они. Его дети. Вернулись в Сент-Луис, чтобы его повидать. Да теперь еще рассыпаются в благодарностях!

Артур сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Когда воздух покинул легкие, плечи его опустились.

– Вы даже не представляете… – тихо произнес он. – Не представляете…

– Чего не представляем? – спросил Итан.

Артур помотал головой:

– Ничего… Ничего. – Он ссутулился и выдавил себе под нос тихий смешок. – Знаете, я тоже очень рад, что вы приехали. Вы могли и не приезжать – могли проигнорировать мое письмо. Дети так обычно и поступают. Вы мне ничего не должны, честное слово.

– Да все нормально, пап, – сказал Итан. – Мы сами захотели.

– Нет, нет. Я должен выговориться. – Его пьянила бесконечная признательность: она грела сердце и развязывала язык. – Я давно хотел сказать. И вот говорю: мне кажется, что я вас не знаю. Ни того ни другого. Понимаете? Мне больно это признавать. Но это правда. Я вас не знаю. В какой-то момент я сложил с себя обязательства по вашему воспитанию, выключился из родительства. Перестал даже думать об этом. – Он откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. – А потом так и не смог включиться обратно. Чем дольше я ждал, тем труднее становилось принимать участие в вашей жизни. Все время казалось, что я уже упустил свой шанс, опоздал. Да, да, вот именно: я всюду опоздал. Такое меня преследовало чувство. Я не мог с вами сблизиться, потому что было слишком поздно. Тут ведь какая штука: если ты решил, что уже поздно, то тебе всегда будет поздно – и с каждым днем все позднее.

– Пап, все хорошо, правда, – сказала Мэгги. – Ни к чему…

– Дай мне закончить… Дай мне закончить. – Артур подался вперед и уперся локтями в колени. Столько всего еще предстояло сказать. – Долгие годы… долгие годы я чувствовал, что живу под одной крышей с чужими людьми. Незнакомыми. Я прятался, скрывался от вас! Возможно, со стороны казалось, что я просто рассеянный или не в себе, но нет. Я знал, что делаю – и чего не делаю. Я не занимался вами. Просто торчал у себя в кабинете и не работал. Часами просиживал в библиотеках и не читал. Львиную долю своей жизни я провел в неделании. В избегании. Мою взрослую жизнь можно озаглавить так: «То, чего я не сделал».