– А, Марла… Наш массовик-затейник. Только не говорите, что вы из…
– …Цинциннати.
– А я из Дейтона.
– Шутите?
– Неужели все здешние огайцы друг друга знают?
– О да, нас тут целая диаспора. Как раз хотел сказать, что ни разу не видел вас на наших встречах.
– Ха. Видимо, меня не приглашали.
– Считайте, что теперь пригласили. Мы собираемся по воскресеньям на борту «Конститьюшена» и играем в юкер. – Он легонько ударил своей банкой по банке Франсин. – Меня зовут Дейв.
– Франсин.
– Месснер.
– Кляйн.
Дейв Месснер напоминал ей по меньшей мере трех мальчиков из синагоги «Бет-Авраам» в Дейтоне. У него были крупные уши и широкий лоб. На нижней части лица доминировали ноздри. Ему было двадцать восемь, и он уже начал лысеть (примерно по третьему типу шкалы Гамильтона-Норвуда). Но стоило ему улыбнуться – а сейчас он улыбался, – как черты его лица становились мягче и приятней.
Месснер изучал финансы.
– Без стрессов, конечно, не обходится, – сказал он, – зато какая стимуляция интеллекта!
Франсин услышала только слово «стимуляция».
– Пока что я работаю в бостонском филиале узкоспециализированной брокерской конторы… Ха. Попробуйте-ка сказать это быстро и три раза подряд!
– Бостонская узкоспециализированная бро… – с трудом ворочая языком, проговорила Франсин. – Уф.
– Еще пива?
– Ой, нет. У меня пока… – Она потрясла банкой. Оказалось, пива там уже нет.
– А у вас неплохая скорость – для нашего племени.
Франсин покраснела.
– Простите! Простите, я пошутил. Честное слово. Вот, позвольте загладить вину. – Месснер достал из холодильника бутылку и попытался открыть ее зубами. Пена ударила ему в нос и залила лицо. Франсин засмеялась.
– Ах, вам смешно?
– Немножко.
– Тогда я беру назад свои извинения.
Она снова засмеялась и вытерла ему лицо кухонным полотенцем.
– Берете назад или нет – вы прощены.
– Премного благодарен. – Он улыбнулся.
– Вот и славно.
Они окинули взглядом квартиру, полную подвыпивших и осмелевших гостей. Четверо аспирантов в семейных трусах написали на бумажках имена известных ученых и прилепили их на свои потные лбы: Б. Ф. Скиннер, Вильгельм Вундт, два Эрика Эриксона.
– Вам, возможно, придется разгонять толпу, – сказал Месснер, – и другого шанса мне уже не представится. Поэтому спрашиваю сейчас: можно вам позвонить?
– Позвонить?
– Ну да. Поболтаем как-нибудь.
– Так я ведь здесь. С вами. Болтаю.
– Да, но у вас вечеринка в самом разгаре. Вдруг вы куда-нибудь умчитесь…
– В такой крошечной квартирке далеко не умчусь.
– …Или какое важное дело появится. Мало ли. Ну так что? Можно вам позвонить?
Хороший вопрос. Они с Артуром договорились, что на время его отъезда Франсин будет фактически свободна. Временно одинока – до его возвращения. Вольна встречаться с кем угодно и экспериментировать сколько хочет. А хочет ли она? Артур у себя в пустыне (Франсин представила фотографии из журнала «Нэшнл джиографик» и сцены из фильма «Боги, наверное, сошли с ума») явно ни с кем не спит. А ей, выходит, можно?
– Да, позвоните мне. Я не возражаю.
Он снял колпачок с ручки, болтавшейся на дверце холодильника, – этой ручкой Марла писала «КУИНСИ-МАРКЕТ», «ЛОДКИ-ЛЕБЕДИ» и «СТАРАЯ СЕВЕРНАЯ ЦЕРКОВЬ» – и нацарапал на ладони номер Франсин.
– Обязательно позвоню, – сказал он.
– Не сомневаюсь.
Бостон за окном был идеально черный: рекламный щит «Ситго» уже третий год не горел, и звезды мерцали в небе подобно вспышкам нервных импульсов в нейронных сетях.
К началу июня они стали созваниваться регулярно. А в конце июня начали «встречаться», как называл это Месснер. Он водил ее на свидания. Уже одно это было Франсин в новинку. На свиданиях он всегда за нее платил. Даже в ресторанах. Он был самоотверженным и внимательным джентльменом, общительным и воспитанным – то есть полной противоположностью Артура. Он искренне интересовался учебой Франсин и рад был побаловать и себя, и ее. Месснер обладал скромностью мальчика, которого травили в школе, и уверенностью мужчины, который, несмотря на травлю, пробился в люди. Он быстро привязался к Франсин, потакал всем ее прихотям, запросто считывал и расшифровывал каждое микровыражение ее лица. Говорил, что больше ему ничего не нужно – только Франсин и работа, именно в такой последовательности. «Я еще никогда не был так счастлив, – признавался он. – Утром иду на работу, а вечером вижусь с тобой». То был серьезный человек с большим добрым сердцем. Серьезность: вот что объединяло их с Артуром. Но если серьезность Месснера позволила ему добиться успеха, который можно было выразить в надежной американской валюте, то Артурова заполошная рассудительность превращала его в нелепого персонажа, жителя подземелья, громко порицающего небеса.
Франсин не понимала, какую роль в происходящем играл Артур. Ее отношения с Месснером стремительно набирали силу, и она не знала, как к этому относиться. Да, сейчас она свободна – но это временно. Можно ли вообще называть временную свободу – свободой? Разве может у свободы быть срок годности? Время от времени она разговаривала с Артуром по телефону, и они писали друг другу письма. Но телефонные беседы выходили натужными – их портила необходимость извлечь максимум из нескольких минут общения, – а письма шли неделями.
– Вы с Дейви такие лапочки, – однажды сказала Марла, когда Франсин вернулась одна после ужина с Месснером. Живот приятно грели капеллини с морскими гребешками. – Он про твоего жениха-то знает?
– Ты меня поджидала, чтобы это спросить?
– Знает или нет?
Франсин вздохнула:
– Нет. И я буду тебе очень признательна, Марла, если ты ничего ему не скажешь.
– Ну что ты! Никогда. – Она улыбнулась. – Это будет наша тайна.
– Хорошо.
– Я только хотела спросить. Он уже?..
– Уже что?
– Понятно. Значит, пока нет.
– В смысле?!
– Раз ты не понимаешь, о чем я говорю, значит ничего не было. – Она заулыбалась, как чеширский кот. – Дейви – славный парень. Но с особенностями.
Вскоре Франсин узнала, что имела в виду ее соседка. Ясным летним днем, когда солнечный свет безапелляционно заявлял о себе яркими вспышками на поверхности реки Чарльз, Франсин – по просьбе Месснера – заткнула ему рот резиновым мячиком и принялась осторожно его душить, одновременно поливая горячим воском широкую гладкую грудь.
Когда Артур только уехал, Франсин почувствовала, что качество ее работы и жизни (для девушки со столь научным складом ума работа и жизнь были неразрывно связаны) резко пошло в гору. Каждое утро она просыпалась в каком-то странном взбудораженном состоянии – взвинченной, наэлектризованной. Целая прорва свободного времени! Можно учиться и работать допоздна, есть и спать когда захочется. Больше не надо нянчить Артурово уязвленное на работе эго. Не надо ездить в армейские/военно-морские магазины за поношенными носками (где платишь два доллара и берешь, сколько сможешь унести). Франсин завела друзей и устроилась ассистенткой к энергичному молодому профессору, который носил джинсы и вел курс, посвященный методичному опровержению истин, изложенных в книге Уилсона «О природе человека».
Но после знакомства с Месснером Франсин стала хуже учиться. Он отнял у нее все вечера – то есть половину отведенного на учебу времени. И она стала тем же середнячком, каким была при Артуре.
Молодой профессор однажды пригласил ее на разговор.
– У вас все хорошо? – спросил он. – В последнее время вы… отвлекаетесь. – Он окинул Франсин взглядом и кивнул. – Да-да. Отвлекаетесь.
– Все хорошо. Просто было много дел…
– Проблемы с парнем?
– Э-м…
– Помните, – сказал профессор, положив ладонь ей на запястье, – у вас огромный потенциал.
– Ага.
Он заглянул ей в глаза:
– Вы достойны большего.
Хотя учитель открылся ей с новой – распутной – стороны (Франсин знала, что, если мужчина говорит: «Ты достойна большего», он имеет в виду себя), в каком-то смысле он был прав. Она действительно отвлеклась. Месснер захватил все ее мысли. Неужели такова цена любых романтических отношений? Неужели обязательно нужно забыть об амбициях, поставить на паузу раскрытие своего потенциала? Но и Марла была права: Месснер – славный. Даже слишком, подумала Франсин. Он буквально затравил ее своей добротой, подарками, приятными сюрпризами… Он давал ей непрошеные финансовые советы, причем всегда во время прелюдии, что придавало происходящему налет деловой сделки.